Перламутровая жизнь

– Зря ты, подруженька! В той деревне он был и сам всё слышал. В деревне той наш кум Пётр, он ему всё и поведал, а кум врать не будет, человек он серьёзный.

– И что же интересного, в свадьбе деревенской. Сколь у нас их было и сами венчаны, слава Богу. Пьют, это понятно. Как без этого? – Не унималась Серафима.

– Погоди, Серафима, не злыдничай. Послушаем Пелагею, – утихомирила подругу Валентина и к Пелагее, – говори соседушка.

– Вот я и говорю, свадьбу мужик богатый сделал. Насобирал по всем подворотням человек полтыщи, там тебе и мужики и бабы были, все, кому не лень было с печи слезть. Угодить селу надумал и пропоил более 500 рублей.

– Ох, ты ж, Господи! Деньжищи-то какие! – приплюснув правую руку к щеке, ужаснулась Валентина.

– Да кабы ещё это, так после ещё неделю гулеванили, поил и кормил всех, кому не лень в дом его прийти было, а после праздника-то над ним, дураком, все село смеялось. Хотел уважение водкой купить, а вышел изъян своему карману.

– Вот и поделом ему, коли он дурак набитый, – ухмыльнулась Серафима.

– На эти деньги можно в Северо-Американские Соединённые Штаты съездить, – задумчиво проговорила Марфа.

Подруги онемели и воззрились на Марфу округлившимися от удивления глазами. Брови женщин выползли вверх, а челюсть, отчалив от своего естественного причала, медленно поплыла в сторону вздымающейся груди.

– Ты чего, Марфа? – придя в себя от слов подруги, потрясших, казалось бы, своим безумием всех женщин, проговорила Серафима. Какие Северо-Американские Соединённые Штаты? Ты о чём, подруга? Очнись!

– Нормальная я, – поняв беспокойство подруг, ответила Марфа. – Это мой, видно, свихнулся. Поеду, говорит, в Штаты за золотом, в Ка… Канрифорнию.

– Калифорнию, – поправила соседку Валентина.

– Да, Калифорнию какую-то. Прописывали, сказал дуралей мой, в какой-то газете, что людей туда собирают на просмотр какого-то великого водопада прозываемого Наагарским…

– Ниагарским, – сказала Валентина.

– Да, Ниагарским, и продлится это безобразие два месяца. Так вот… мой дурень сказал, что как туда приедет то сразу за золотом в Калифорнию отправится. Пока, говорит, те люди водопад смотреть будут, он каменьев золотых насобирает, а потом с теми глядунами домой с золотом воротится. А денег, в газете той прочитал, надо всего-то 400 рублей. А у самого, дурака и красненькой нет.

– Плюнь ты на него. Все они дураки безмозглые, пусть себе мечтает. Мой тоже не лучше, – задумчиво проговорила Серафима. – На прошлой недели такое отчебучил, что аж диву даёшься, откуда такие мысли у них берутся. Толи с пьяни, толи с похмела, толи сам чёрт, прости меня Господи, – перекрестилась, – на ухо им шепчет.

Женщины перевели вопрошающий взгляд с Марфы на Серафиму и сосредоточили на ней внимание.

– Картины, говорит, рисовать буду. Заприметил у свата какую-то картинку в деревянной рамке, тот её на днях из Бийска привёз. На ней, сказал, деревья как у нас на взгорке. Купил её сват за три рубля и сказал моему дуралею, что картины те нарасхват шли. Сказал, что картина та писана каким-то художником с шишками, – высказалась Серафима.

– Шишки-то зачем ему… художнику тому? – удивилась Марфа.

– Мне это не ведомо, подруженька. И мой оболдуй не сказывал об этом.

– Шишкин это, – деловито проговорила Валентина.

Женщины воззрились на Валентину и через полминуты молчания:

– Шишкин, откуда или где? Как там чего?.. – от непонимания ответа Валентины, часто моргая глазами, проговорила Серафима.

– Шишкин это художник, фамилия у него такая чудная, – уточнила Валентина.

– Откуда тебе про это известно, подруженька? Про Калифорнию и водопад этот Ниа… Ниага?.. Тфу на него, будь он неладен, – удивлённо посмотрела на Валентину – Марфа. – И Шишкина этого, откуда знаешь? На базаре что ли встречала?

– Шишкин, милая, он не в нашем краю живёт. В России он, а водопад называется Ниагарский, – проговорила Валентина.

– Вот я и говорю, Ниагарский, – и тут же с вопросом к Валентине. – А откуда тебе это известно? Может вовсе и не так его кличут, водопад тот американский. И про Шишкина этого, откуда ты знаешь? Может вовсе он не так, тот художник прозывается.

– У сына книжку смотрела, спрашивала его, он и читал. Запомнила, интересно очень. В книге той много чего интересного… и про Америку, и про Африку, и про северные страны разные, – ответила Валентина. – В библиотеку ходит, и книжки интересные там берёт. Читает всё, читает, на улку не выгонишь, за стол с трудом усаживаю.

– А мой третий год в церковно-приходскую школу ходит и как был оболтус, таким и остался, ни одной буквы не знает, – сокрушённо проговорила Марфа.

– Так и моего там никто не учил. Поп наш только-то и знает, что молитвы с детьми разучивает. А твой-то, что, прям, рвётся в школу?

– Как бы ни так, с боем.

– Так и не пущай, пусть хозяйству учится и к моему сыну приходит, тот его и научит читать, всё больше пользы будет, нежели молитвы учить и песенки петь.

– Оно и верно говоришь, Валентина, направлю своего оболтуса к твоему Петру, пусть грамоте обучит, а в школу эту ни копейки больше, будь она неладна… проклятущая.

– А по мне так лучше нашей Сибири ничего нет, – не вникая в разговор подруг, окинув правой рукой ширь родной природы, мечтательно проговорила Марфа.

– Оно бы, конечно, всё ничего, да только страшные люди нынче в наших краях объявились, – привлекая к себе внимание подруг, задумчиво проговорила Пелагея.

– Это, какие ж такие страшные люди нынче объявились? – ухмыльнулась Серафима.

– Тебя, подруженька, прям, не понять. То ты ахаешь и охаешь, что нынче разбойных людей расплодилось как оводов вокруг коровьего хвоста, то ерепенишься и вскипаешь на каждое моё слово. Ты как, выспалась сегодня? Или плохо спала от мыслей каких тревожных?

– А ты мои мысли не трожь! – возмутилась Серафима.

– А ты меня не задирай! Я могу и отпор дать. Не слабже тебя… буду! Ишь, выискалась тут такая…