– Это ваше обязательство о незамедлительной явке по первому требованию. Так что, прежде, чем решитесь куда-то поехать, обязательно мне сообщите. Иначе будет считаться, что вы решили от следствия скрыться.
– Так я не поняла, Андрей Анатольевич, я могу к сыну слетать? – Диана расписалась, где требовалось.
– Нет, – Андрей встал из-за стола, – А сейчас, извините, я должен идти. Дела.
– Вот уж не думала, – надменно произнесла Диана, – Что у следователей бывают дела поважнее, чем расколоть предполагаемого преступника.
– Не поверите ли, бывают, – в тон ответил Андрей, запирая дело Янины в сейф, – Отправить его за решётку.
Подождав пару минут после того, как Диана ушла, Андрей тоже спустился в вестибюль. Вход в залы суда располагался на первом этаже их здания, но со двора. Андрей мог бы пройти, не выходя на улицу, по внутреннему переходу, но решил прогуляться. До начала заседания оставалось менее получаса.
Раскрытие дела Маглакелидзе Андрей считал своей профессиональной удачей, благодаря которой, как он считал, и заслужил повышение по службе, несмотря на то, что преступника ещё не осудили. За ход судебного слушания Андрей не беспокоился, но указание Ивана Ивановича посчитал справедливым. Оставалось что-то неясное в этом деле, какая-то нестыковка, которую Андрей никак не мог уловить, но которая не давала ему перестать думать об этом расследовании.
– Что тут у нас? – спросил Андрей заместителя прокурора, курившего возле крыльца.
– Сегодня заканчиваются слушания, – с наслаждением затянулся сигаретой тот и протянул пачку Андрею, Андрей отказался, – Останется приговор. А вы зачем пришли, Андрей Анатольевич? В деле грамотно всё разложили, стопроцентно осудят мужика, можете не беспокоиться.
– Да я и не беспокоюсь. Я по просьбе Ивана Ивановича. Да и сам хотел. Как-то не верится, что подвёл под доведение.
– Доведение до самоубийства – реально редкая статья, – согласился заместитель, – Я до сих пор не пойму, как вы до всего докопались? На первый взгляд – чистое ДТП с потерпевшим виновником, либо несчастный случай. Особо нечего возбуждаться.
– Да я и не собирался. Страховая насела, – Андрей с удовлетворением вспомнил ход следствия, – Навезли документов технических кучу. Мол, машина исправная, новая, на гарантии, и вообще неделя, как техосмотр прошла. Понять их можно. Тачка не копеечная, а страховые ой как не любят деньги выплачивать. Добились, значит, своего. Доказали, что не в машине дело. Что тётка сама счёты с жизнью свела. Так нет – муж не успокаивается. Мол, очистите доброе имя жены, а то на кладбище мою ненаглядную не похоронят, и отпевать откажутся. Директор банка, не кто-нибудь. Сам понимаешь, на хрен тоже не так просто послать. Вот я и подумал, что могло заставить молодую, в общем-то…
– Так ей сороковник, когда уже стукнул? – встрял заместитель.
– Молодую, в общем-то, успешную женщину на ровной дороге при отличной видимости разогнаться почти до трёхсот километров и впечататься в стену? – Андрей сам же и ответил, – Вот и я подумал, что ничего. Дальше просто – начал копать, кто выгоду мог поиметь, раскопал обвиняемого. Тот, ясно – в отказ.
– Естественно.
– Но, скажи мне, зачем потерпевшей было переписывать страховку жизни на постороннего мужчину? Да при таком муже? И вот, что я заподозрил. Смотри, она – русская, муж – грузин, горячая кровь. Неужели поверишь, что двадцать лет жили душа в душу?
– Да ладно, это нормально. Многие так живут.
– Ненормально это вообще-то. Но да, согласен, живут так многие. Мнение погибшей узнать было нельзя по понятным причинам. Посторонний же заявлял, что вообще с ней не знаком. Оставалось изучать показания родственников.
– Но я их показания перечитывал не раз! – воскликнул зампрокурора, – Там не было ничего, что указывало бы на связь потерпевшей и обвиняемого в прошлом.
– Ты их перечитывал, – сказал Андрей, – А я собирал. И смотри, что заметил. Потерпевшая наша – блондинка, глаза – голубые, и муж – голубоглазый блондин, а дочка у них кареглазая.
– Ну и что? – спросил зампрокурора, – У меня тоже, папа и мама кареглазые, а у меня глаза – серые.
– Это не одно и тоже. Ещё в школе дети учат. У темноволосых и темноглазых может родиться светлый ребёнок с голубыми глазами, наоборот же – никогда. Потому что у голубоглазых в принципе нет генов этих. Был бы ген – были бы карие глаза у одного из родителей. Нет гена – и глаза только голубые. Карие лишь от соседа. Ну, я и предположил, что наш посторонний не такой уж и посторонний. Экспертиза подтвердила, – подытожил Андрей, – Типчик то не признался? Под гнётом улик?
– Признался, что любовь у них с потерпевшей была в институте. Но клянётся, не знал, что она, беременная от него, за Маглакелидзе вышла. Сокрушался, зачем так она с ним поступила. Но, Андрей Анатольевич, мы же после вас ещё кое-то раскопали! Муж покойной в вещах её нашёл телефон, а там – сообщения. Одно – полученное, и другое отправленное в ответ. Отправлены незадолго до происшествия, утром. Номера, правда, левые, но там однозначно – имя, фамилия! Типа, Лена, бросай своего рогатого и уходи ко мне. Или сдам тебя. Или что-то в этом роде. И ответ – Барташов проклинаю день, когда мы встретились. Пробили – оба отправлены в день трагедии, так что теперь, нам признание Барташовское ни к чему. Совокупность, как говорится.
– Да? Странно, как мои пропустили такие важные улики, – удивился Андрей, – Надо будет Алексея взгреть, что плохо искали. Где же они были спрятаны?
– Да я не помню, в протоколе указано.
– По срокам пробили – не левые сообщения?
– Всё пробили. Время, всё остальное, всё подлинное, – заверил зампрокурора, – Да не беспокойтесь вы, Андрей Анатольевич. Не на этих же сообщениях схема обвинения строится.
Участников слушания пригласили в зал. Заместитель прокурора занял трибуну обвинителей.
– Дай на сообщения взглянуть, – прошептал Андрей, подсев к нему.
Андрей прочитал копии текстов сообщений: «Лена бросай своего козла и уходи ко мне а то сдам тебя», «Барташов проклинаю день когда мы переспали». Знаки препинания в обоих посланиях отсутствовали. Однозначно. Банально. Если не сказать, пошло.
Судья начала заседание:
– Обвиняемый, что можете сказать в свою защиту?
Андрей не видел Барташова месяца два, спустя полгода почти ежедневного общения на следствии. Тот осунулся, постарел, старался не поднимать взгляда. Андрей не понимал, почему Барташов до сих пор не признался. Интеллигентные люди обычно стремятся очистить совесть. Да и улик против Барташова достаточно. Андрей снова посмотрел на сообщения. Примитивный набор слов загипнотизировал его. Андрей перестал слушать, что говорилось в зале. Как до его слуха донеслось:
– Ты снилась мне беременной, и вот, проживши столько лет с тобой в разлуке, я чувствовал вину свою…
Андрей не слышал, чтобы Барташов читал стихи, и был приятно удивлён. Барташов декламировал тихо и внятно. Стихотворение звучало, как исповедь, а не как творение чужого ума.
– Обвиняемый, здесь вам не изба-читальня, – громко оборвала Барташова судья, – Или решили напоследок невменяемого перед судом разыграть?
Андрей, оставаясь под впечатлением произнесённых Барташовым строк, перевёл взгляд на судью. Барташов, по-прежнему глядя в пол, тихо произнёс:
– Я это стихотворение запомнил уже не помню и когда с первого раза, едва услышал. Почему-то. Мы же учились на филфаке, и я много знаю стихов. Но этого никогда не любил и не понимал. Я двадцать лет ничего не знал. Зачем ты так со мной, Леночка?
Андрей сам раскопал, что погибшая жена Маглакелидзе была студенческой любовью Барташова на филологическом факультете двадцать лет назад. Андрей удивлённо взглянул на копии текстов сообщений, но тут его мысли оборвал мужской грубый возглас.
– Я хотел бы попросить премногоуважаемый суд, – заговорил вместо адвоката защиты муж погибшей, – Не выслушивать бредни, а наказать этого, прикидывающегося на наших глазах безвинной овцой, козла…
– Сторона обвинения, попрошу выбирать выражения, – указала судья.
– Я не побоюсь этого слова, – продолжил Маглакелидзе, – Доведшего мою жену до самоубийства.
– Прокурор, – зашептал Андрей, – Мне нужно кое-что перепроверить. Придержи суд на пару дней. Отсрочку попроси, что ли. На выявление вновь вскрывшихся обстоятельств.
– Что это мне интересно у вас вскрылось? – шёпотом возмутился прокурор, – И когда?
– Давай делай, – указал ему Андрей, – Благодарить ещё будешь.
– Сторона обвинения, у вас есть что добавить по делу? – спросила судья.
Прокурор поднялся и произнёс, не скрывая неудовольствия:
– Уважаемый суд, обвинение просит ещё сутки на выяснение вновь вскрывшихся обстоятельств.
– Что это у вас вдруг вскрылось? И когда? – проворчала судья, однако, возражать не стала, – Адвокат обвиняемого, возражений нет? Слушание состоится послезавтра в девять утра. Заседание окончено.
– Андрей, ты что? – напустился на Андрея заместитель, когда они вышли, – Не мог раньше сказать? Ещё на крыльце? Собственное дело хочешь развалить? Или ты с указанием явился? Надо было тогда предупредить.