Смотрящий

Сегодня она была особенно хороша, в красном лаконичном платье и ожерелье «Дыхание Тьмы» от новомодного дизайнера. Высоко подобранные пепельные кудри слегка золотились под светом ламп, подчеркивая бледность и хрупкость шеи. Грин поневоле залюбовался ею, но быстро взял себя в руки.

«Что она здесь делает?» – озадаченно нахмурился он, отвечая на рукопожатие Тонго.

– Позвольте Вам представить мою дочь, Ли?ви, – сказал Тонго, указывая жестом на девушку. – Она сегодня впервые на подобном мероприятии.

Странно, но только сейчас Грин обратил внимание, насколько Ли?ви не похожа на своего отца, плотного высокого мужчину с крупными, словно рубленными чертами лица и гладко зачесанными назад иссиня-черными набриолиненными волосами.

«Мы же договаривались не оказываться вместе на публике!» – Грин взглядом послал девушке замечание, а вслух произнес:

– Рад знакомству, – и слегка поклонился.

– А я представляла Смотрящих иначе, – сказала Ли?ви, кокетливо наклонив голову на бок.

– И как же?

– Я думала, что у них очень бледная кожа и глаза, горящие в темноте красным огнем. Как у вампиров. А правда, что у всех Смотрящих рыжие от рождения волосы?

– Нет, – слегка смутился от подобного напора Грин, – они рыжеют и выцветают после.

– Рыжий – это немного несерьезно, – девушка слегка надула губы, словно в мимолетном капризе. – Но несмотря ни на что, у Вас очень мужественный вид. Я бы даже сказала, героический! Правда, папа?

И она, как ни в чем не бывало, снова расплылась в широкой улыбке.

«Не заигрывайся!» – снова метнул взгляд на девушку Грин, но сенатор расценил его хмурый вид иначе.

Жестом предложив дочери продолжить общение с другими гостями фуршета, сенатор отвел Грина в сторону, туда, где меньше людей и шума. Судя по всему, у него назрели к Смотрящему непростые вопросы. И их обсуждение требовало полного уединения.

Так и оказалось.

– Ну, и как Вам Ваши воспитанники? Вы довольны курсантами? – начал сенатор издалека.

– Да, конечно. Как всегда, на высоте. Благодаря Вашей поддержке наша Академия…

– Это все понятно, – прервал сенатор с легким нетерпением. – Меня волнует другое. Статистика указывает, что среди курсантов становится все меньше Смотрящих. Есть ли у Вас свои личные соображения по поводу причин?

Они медленно двинулись в сторону широкой прозрачной двери, ведущей на веранду. Грин, пользуясь моментом, обдумывал, как лучше преподнести сенатору то, что особо беспокоило его последнее время. Смотрящих действительно стало меньше. И не потому, что престиж службы упал. Врожденные способности Смотрящих отслеживались и фиксировались еще в раннем возрасте, так что судьба таких детей решалась заранее. Перспектива для них была одна – работа в Службе Периметра.

– У меня нет в достаточном объеме данных для интерпретации, – уклончиво ответил Главный Смотрящий, когда они вышли на веранду, оставив позади шумные освещенные помещения, – но создается впечатление, что их стало меньше рождаться.

Сенатор, прищурившись, созерцал открывшийся городской пейзаж. В сумерках вечной ночи Грин не мог различить выражение лица своего собеседника.

– Может быть, департамент отбора не справляется со своими обязанностями? – предположил, помолчав немного, сенатор. – Может, нужны новые технологии фильтрации?

Грин отрицательно мотнул головой:

– Мы контролируем их работу. Они и так на пределе возможностей. Никто из родившихся Смотрящим не может уклониться от службы. К тому же для таких, как мы, смотреть – это первая жизненная необходимость, первая потребность почти на генетическом уровне.

– И как давно прослеживаются подобные неутешительные тенденции?

– Третье поколение дало подтверждение устойчивому снижению.

Сенатор резко повернулся к Грину:

– Когда Вы собирались сообщить мне об этом?

– Я направлял отчеты по инстанциям, согласно регламенту. Видимо…

Тонго слегка смягчился:

– Теперь Вы можете отчитываться непосредственно передо мной, напрямую. В любой момент, когда сочтете нужным.

Грин слегка наклонил голову:

– Разрешите покинуть зал? Сегодня выдался сложный день.

– Конечно. Отдыхайте… Кстати, – сенатор сжал локоть Смотрящего, придержав его на несколько секунд. – Вы, кажется, дружили с профессором Карпинским? Что он думал о последних тенденциях? Вы случайно не в курсе?

– Не знаю, – сухо ответил Грин. – Наши отношения были сугубо деловыми.

***

Золотисто-персиковый цвет окрашивает вечером западную часть небосклона. Потом он сменяется на багровую дымку. На ее фоне отчетливо видно солнце – огромный, немного сплющенный светящийся диск, плавающий у самого горизонта. Ему вслед несутся по автостраде, мерно гудя, тысячи усталых машин. Все погружается в оранжевый туман угасающего дня. Все пахнет солнцем: и кожа загорелых рук, уверенно лежащих на руле, и пыль на ветровом стекле, и ветер автострады, влетающий в окно разогретой за день машины. Ветер рвется и мечется по салону, жаркий и пряный… И ты сливаешься с этим ветром, с этой скоростью и безграничным простором…

Грин вынырнул из сна, будто из омута, с часто и тревожно бьющимся сердцем.

Сон ли это? Разве может сниться то, что не видел никогда? Карпинский утверждал, что это возможно. И что это не просто сны, а память, передающаяся через поколения, и живущая в нас по-прежнему на клеточном уровне.

Грин встал, не включая свет, в несколько шагов пересек небольшую комнату и остановился перед приборной панелью, отливающей темно-фиолетовым глянцем. Помедлив немного, выбрал клавишу с зеленой светящейся надписью «со?ма». С легким музыкальным звоном открылось небольшое углубление, в котором появился стакан с молочно-голубоватой жидкостью.

Отпивая сому маленькими глотками, Грин направился к окну. Пять шагов туда и пять обратно – неслыханная роскошь свободного жилого пространства для одинокого мужчины. Большинство населения живет в гораздо более стесненных условиях. Но ведь он – не большинство. Он – руководитель Департамента Смотрящих, один из тех, от кого зависит безопасность всего Города.

С высоты сто двенадцатого этажа ему хорошо был виден Периметр, окруживший кольцом весь Город. Там, у самого горизонта мелькали голубоватые всполохи света, что возникали при контакте оборудования с границей Тьмы. На фоне их сияния четко выделялись силуэты высотных зданий, похожих на гигантские черные сталагмиты. Они переливались искрами миллионов окон, гаснущих и вспыхивающих заново. Ничто не менялось в этой картине, ни в какое время. Ибо не было уже ни дня, ни ночи. Ни времен года. Одна сплошная Тьма.

Странный Город. Странный образ жизни. Невероятные научные достижения в области изучения Барьера, контроля рождаемости, строительства жилых зданий, технологий замкнутого цикла и разработки новых материалов сочетались здесь с явной стагнацией по многим другим направлениям.

Перестала работать спутниковая связь. Сигналы немногочисленных уцелевших сотовых вышек отражались от Барьера и искажались до неузнаваемости, поэтому обычные мобильные телефоны быстро вышли из употребления. Только небольшой круг ответственных лиц мог пользоваться устройствами, работающими на принципиально иной основе. Но название за ними осталось прежнее – телефон. Подвергся значительным изменениям и межсетевой протокол, регулирующий обмен данными между компьютерами и серверами.

В условиях хоть и большого, но все же ограниченного пространства постепенно отпала потребность в развитии транспортных средств и средств коммуникаций. Общая протяженность дорог в Городе не менялась и не изменится никогда. Так какой смысл в том, чтобы завтра стараться проделать быстрее тот же самый путь, что и сегодня, если это никаким образом не повлияет ни на общее положение дел, ни на твою собственную жизнь?

Так проявляются некоторые особенности функционирования абсолютно замкнутых систем. Смотрящий ничего не понимал в столь тонких материях. Но он слышал, как рассуждал об этом профессор Карпинский.

Сегодня Грин впервые нарушил служебные инструкции и утаил важный факт – на самом деле он был хорошо знаком с профессором, и их беседы порой выходили далеко за рамки технического регламента. Грин сам не понимал, как это вырвалось у него в беседе с сенатором. А главное – почему? Ведь при особом желании уличить Грина во лжи не представляло особой сложности.

Профессор был последним из тех, кто стоял у истоков Эксперимента, и единственным, кому удалось выжить в ходе массовой паники, беспорядков, актов мародерства и жестокой агрессии немногочисленного населения в адрес ученых, устроивших эту катастрофу. Когда волнения стихли, и пришедшие к власти структуры начали наводить порядок, оказалось, что уничтожены почти все материалы и данные об Эксперименте. И единственным живым носителем бесценной информации стал тогда еще совсем юный аспирант Карпинский. Полуживой, одичавший, он прятался в заброшенных районах, граничащих с Барьером, когда его случайно обнаружили волонтерские патрули.