Зверь решил искусно поработать над Генри. Он захотел его тотально обездвижить. Сделать это буквальным образом… сломав все кости, создав свою собственную человеческую марионетку, лишённую физической воли.
Сначала он принялся за пальцы рук, доставив самые «безболезненные» ощущения Генри на общем фоне страданий его плоти. Фаланга за фалангой, палец за пальцем Зверь «бережно» ломал руки бедному Генри, даже не представляющему, что может быть дальше, что может быть хуже…
Насладившись тихими страданиями, беззвучными стонами, непроизвольно вырывающимися из груди Генри, Зверь не удовлетворился хрустом костей пальцев: ему было нужно больше, а поскольку муж Ленор был крепким здоровым мужчиной, его сердце позволило бы терпеть муки очень долго, поэтому Зверь решил подарить своей извращённой фантазии целый полёт.
Медленно разжигаемая ярость секундой довела до кипения кровь во всём теле мучителя, отчего Зверь дошёл до исступления, достиг крайней точки и с огромной силой, с бешеной яростью ударил Генри ногой в живот. Переломанные пальцы мгновенно коснулись пола, причиняя острую боль, голова Генри тоже ощутила весомый удар при падении, и теперь он, привязанный к стулу, лежал на полу на спине, не имея ни какой малейшей возможности противостоять настигающей его гибели.
Зверь продолжал бушевать; свирепствуя, он нанёс удар Генри второй раз – но уже в плечо, отчего послышался громкий хруст новой сломанной кости страдальческой руки Генри. Зверь ощущал себя Творцом, поэтому его бесхребетная марионетка «Куклы Генри» должна была стать прекрасной, идеальной в своих жестоких пропорциях.
Следуя своим чудовищным стандартам красоты, Зверь сломал плечевые кости другой руки Генри. Наблюдая за спазмами на его лице, Зверь получал дозу наивысшего наслаждения, пуская слюни в сторону Ленор, тем самым давая ей понять, что он ещё не закончил своё адское действо маньяка над её мужем и что следующим окажется её сын.
Затем Зверь достал нож, который специально «захватил» с собой на эту вечеринку в честь Сатаны. Пуговицу за пуговицей, неторопливо он расстегнул рубашку Генри. Обхватив своими руками его лежащую на полу голову, Зверь оттащил Генри, положив его прямо перед Ленор, чтобы обеспечить ей место в первом ряду зрителей его коварного спектакля.
После этого Зверь начал буквально кромсать плоть страдающего Генри своим ножом, создавая таким образом новую рубашку для марионетки – рубашку, «сотканную» из лоскутов собственного тела безвольной куклы: ведя лезвием вдоль рёбер, Зверь упивался секундами, во время которых тело Генри становилось влажным от фонтанирующей из него крови, заливающей пол вокруг мучителя, пачкая его штаны и обувь. Зверь заходился в своём неистовстве!
Посчитав, что Генри освободился от ненужного объёма красной жидкости в его теле, Зверь решил совершить последний смертельный удар (хотя, конечно, одним ударом он не удовольствовался): огромным ботинком своей огромной ноги он наступил на грудь лежащего Генри, отчего кости грудной клетки Генри все разом начали лопаться, словно бамбуковые тростинки.
Зверь в безумстве продолжал топтать и топтать мужа Ленор, пока на месте груди того не осталась лишь одна кровавая каша, некое бесформенное месиво…
Зверь был доволен, но ещё слишком голоден. Его жажда возросла до нового уровня, он изнемогал, желая утолить её. Он только начал входить в азарт, устраивая свою собственную бойню, представляя себя палачом на скотной ферме.
После убийства отца изувер захотел расправиться с сыном. Малышу Эдгару был всего годик, но он уже всё понимал и осознавал, всё чувствовал, его ощущения оказались даже более пронзительны, чем у взрослых. От этой мысли хочется рыдать, не в силах принять описываемые обстоятельства.
Так же, как и отец, маленький Эдгар не мог противостоять своей проклятой участи…
Зверь, в любом случае, был монстром, но вопреки этому, он решил убить ребёнка быстрее, чем Генри, но более жестоко.
Склонясь над мальчиком, сначала он долго смотрел в его ясные глаза, пытаясь отравить юную душу своим ядовитым взором.
Почувствовав стыд и смятение, Зверь в очередной раз пришёл в бешенство от нахлынувших на него эмоций и положил свои огромные руки на маленькую головку малыша Эдгара. Его большие толстые пальцы, омытые кровью отца, вобрали в себя, взяли в свои смертельные «объятия» всю эту крошечную голову мальчика и начали медленно и уверенно сдавливать череп ребёнка. Он давил и давил, не отдавая себе никакого отчёта, а бедный Эдгар даже не пискнул, ни разу не застонал; он не плакал, не кричал, не звал маму, чтобы не напугать её ещё сильнее, он тихо отходил в мир иной, присоединяясь к своему несколько минут назад ушедшему отцу, воссоединяясь на небе новой семьёй…
Это просто чудовищно!..
Череп малыша уже произвёл характерный треск, сообщающий о гибели ребёнка, но Зверь всё продолжал сдавливать, до тех пор, пока бьющий фонтан яркой крови из мозга, израненного острыми частями расколовшихся костей черепа мальчика, не привёл его в чувство, послав (окончательный) сигнал остановиться: мол, всё кончено, мальчишка мёртв!..
Маленький Эдгар встретил стойко смерть… Бесспорно, он стал ангелом.
Надеемся, что последний сон, который ему суждено было видеть, оказался приятным, потому что кошмар малыш позднее видел наяву.
Зверь входил во вкус, его аппетит рос в геометрической прогрессии. Ему нравилась их тёплая кровь…
Всё долгое время пыток, терзаний этих несчастных, невиновных абсолютно ни в чём, Зверь с самодовольной ухмылкой смотрел в глаза Ленор, обжигая её адским пламенем своих горящих глаз. Он довольствовался её горем, питался её скорбью.
Жена-мать оказалась в его чёрном списке последней, и не просто так: он заставил её наблюдать за происходящим, видеть ужасающую смерть самых родных и близких, горячо любимых ею людей, не в силах изменить ситуацию или каким-либо образом остановить Зверя. О несчастная, она страдала вдвойне… Он добился желаемого и отомстил со вкусом…
Зверь мог бы оставить её в живых, тем самым причинив ей самую невыносимую боль – наделить её такой памятью (продлив её муки на долгие годы доставшейся ей в дар от него «жизни»), от которой каждую ночь она просыпалась бы с криками в холодном поту и мурашками по всему телу; памятью, от которой не было бы спасения, которой не было бы конца и края; памятью, которая и сама была бы не прочь затеряться в уголках страдающего мозга Ленор, но не могла бы, поскольку горестные события прочно врезаются в сознание человека, не давая ему покоя, не предоставляя утешения. Воспоминания «режут» острее ножа, они ранят сердце и душу, оставляя без порезов плоть, но лучше бы мучилась физика: рубцы на теле заживают, шрамы исчезают, а память – это незаживающий шрам сознания… Воспоминания – это обжоры мозга, постоянно просящие добавки, отчего и посылающие все эти гадостные моменты снова и снова в ночных кошмарах…
Зверь не «пощадил» Ленор подобным образом лишь по одной простой причине: он знал, что она не станет жить с этой памятью; бедная Ленор в любом случае убила бы себя сама, забрав его удовольствие с собой в могилу. Нет, это была бы слишком большая роскошь для него, которую он не мог себе позволить при сложившихся обстоятельствах…
Даже не заявляя ни о чём в полицию, по его уходу Ленор просто бы вскрыла себе вены тем же самым ножом, каким Зверь убил её мужа. Она не смогла бы продолжать жить без Генри и Эдгара, она поторопилась бы к ним, да и практически каждый поступил бы точно так. Струсив, отказавшись от самоубийства, это была бы не жизнь и даже не существование; это была бы медленная гибель от съедаемого горя, медленный распад личности без трупного гниения. Живая мертвечина бродила бы по улицам города, ища спасения от своих чудовищных воспоминаний.
Исходя из всего вышеперечисленного, Зверь и решил убить её самостоятельно. С этой целью он подошёл к ней вплотную, снова посмотрел глубоко в глаза и… развязал сначала её затёкшие исцарапанные ноги, не боясь того, что она могла начать пинаться: в тот момент она не была способна сделать абсолютно ничего, она не понимала, что происходит и чего следует ожидать, а поскольку душевные силы давно оставили её, то и физически она не могла сделать что-либо. Затем Зверь развязал её окровавленные запястья, ставшие таковыми после её многократных, но тщетных попыток в состоянии неистовства освободиться от связывающих её руки пут, чтобы помешать Зверю навредить её семье. Но поскольку это было невозможно, Ленор лишь причинила боль себе, хотя даже и не заметила этого. Что физическая боль по сравнению с душевной?
Так, развязав её, Зверь резко отпрянул в сторону и стал ждать реакции Ленор. Бедняжка Ленор совсем обезумела от увиденного, от перенесённого за это время горя, поэтому она не сразу пришла в себя, не сразу поняла, что больше не привязана к стулу.
И вот, момент, и она вдруг воспрянула, словно очнулась от сна, пережив реальный кошмар, и бросилась не него, не замечая, что в руках Зверя блестел нож.
Ленор кидалась на Зверя как дикая пума, кричала невнятные слова, она просто взбесилась и не понимала, что творит. Зверь совсем не боялся: в периоды очередного её нападения он лишь полосовал ножом её уже и так достаточно израненное тело, а она продолжала свои атаки, не обращая внимания на порезы и струящуюся из них алую кровь.
Зверь не боялся. Напротив, его смешила эта борьба, он играл с Ленор, упиваясь её душевными страданиями. Поэтому он тоже не замечал тех царапин, которые наносили ему неистовые пальцы Ленор. Она сломала несколько ногтей, но, не смотря на это, продолжала кидаться на Зверя, озверев сама.
В какой-то момент ему надоела эта безумная игра, так как он понял, что Ленор действительно сошла с ума. Зверю стало скучно, и, посчитав своё дело законченным, во время очередного отражения её беспомощной атаки он ловко увернулся от её рук и нанёс решающий удар.
Зверь попал Ленор прямо в сердце.
Теперь уже Ленор смотрела в глаза Зверю, и взгляд её был более чем осознанный. На мгновение Зверю показалось, что она всё-таки не была сумасшедшей…
Её глаза говорили: «Ты чудовище, но я тебя прощаю. И они тоже простят, уже простили. Я иду к своей семье, мы навсегда будем вместе. А ты живи с осознанием того, что сотворил…».
Миг, и её веки стали тяжёлыми, и глаза закрылись. Её взгляд больше ничего не мог сказать, не мог осуждающе посмотреть на убийцу, да Ленор и не стала бы так смотреть. Я уже писала выше о том, что этот дом был обителью святых…
Сложив трупы семьи Рэйвенс на диване в комнате для гостей в их доме, пытаясь создать таким образом иллюзию обычного уютного семейного вечера посредством участия в этой идиллии человеческой марионетки Генри, отца злосчастного семейства, малыша Эдгара с раздавленной головой и безумной мамаши Ленор, изуродованной бесчисленными ножевыми ранениями, Зверь сел с ними рядом и вскрыл себе горло своим знаменитым ножом, довершив эту чудовищную инсталляцию…
Глава 5
Вы зададитесь всего одним вопросом: почему?
Почему он так поступил с этой несчастной семьёй, и тем более – что плохого мог сделать Зверю невинный ребёнок?
Самого убийцу-самоубийцу нам (по крайней мере, лично мне) нисколько не жаль. Он даже оказался законченным трусом, раз решил принять смерть от собственной руки, а не от карающей руки правосудия…
Сейчас настало время объяснить его деяния:
Естественно, Зверь знал всю семью Рэйвенс и частенько захаживал к ним в гости, проклиная про себя их счастье.
Он завидовал любви Ленор и Генри: Зверь и сам когда-то питал сильные чувства к этой женщине, он мечтал создать вместе с ней семью, главой которой стал, вопреки всем надеждам и желаниям, Генри.
В связи с этим фактом, как это обычно бывает, Зверь всей своей страстной душой возненавидел Ленор, мечтая теперь совсем о противоположном: он искренне хотел «отомстить» ей за то, что она решила связать свою судьбу с другим человеком, посвятить всю свою жизнь не ему, а какому-то проходимцу, волей случая завладевшему его счастьем, которое было так близко!
С момента осознания жажды, Зверь спал и видел, как осуществляет свой чудовищный план…
Он подготовился ко всему заранее, а затем начал ждать, терпеливо ожидая, пока не представится удобный случай, пока не пробьёт их час…
Узнав о беременности Ленор, Зверь лишь подбодрился в своих намерениях: он всегда мечтал об общем с Ленор ребёнке, об его наследнике, но теперь этот сектор-приз снова достался не ему, ну что за рок! Почему Фортуна такая блудница? Почему все прекрасные события в этой проклятой жизни обходят именно его стороной? За что?..
Мучась в поисках ответов на свои бесчисленные вопросы, безумец продолжал кропотливо работать над местью, доводить план до совершенства, с каждым днём приближая его к реальности, превращая дурной сон в самый настоящий кошмар, не понимая того, что виновником абсолютно всех своих несчастий был лишь он один. Да, да, он сам мешал себе быть счастливым!.. Такова общая закономерность.
После рождения малыша Эдгара Зверь окончательно укрепился в мысли об убийстве.