Венец для королевы проклятых
Опираясь на руку девушки, она осторожно поднялась на ноги. Колено болело, но, в общем, все было не так уж и плохо.
– Собери это… – она указала взглядом на рассыпанные по полу монеты, – и одну можешь взять себе.
Откуда-то сверху послышался удар колокола – один, другой, третий… Низкий тяжелый звон будто плыл по замку, заполняя собой все пространство! От него кружилась голова и гудело в ушах.
– Что это? – спросила Гвендилена. – Что случилось?
– Разве вы не знаете, госпожаалематир? – удивилась служанка. – Это гирдейл, набатный колокол! Три удара – значит, случилось что-то важное… Пойдемте скорее, я помогу вам!
Глава 13
Солнце уже стояло высоко. День выдался погожий, ясный… Яркая глубокая небесная синева, не омраченная ни единым облачком, сияла, сливаясь вдалеке с морской гладью, ровной как зеркало, не колеблемой даже легким ветерком. Прохладный воздух был прозрачен и чист. Хотелось вдохнуть его полной грудью, улыбнуться солнцу и порадоваться в душе, что милосердные боги иногда дарят людям такие дни!
Но в замке Кастель-Мар царила тревога. В просторном внутреннем дворе – там, где когда-то Гвендилена впервые увидела принца в праздникАмри-дейр — собрались все обитатели замка, так что яблоку негде было упасть. Обычно для благородной публики предназначались крытые галереи на уровне второго этажа в левом крыле, но отчего-то сегодня все оказались рядом – разряженные дамы и кухонные служанки, воины и перемазанные копотью мастеровые, придворные щеголи и конюхи, воняющие навозом и конским потом. Все напряженно ждали чего-то, не смея даже словом перекинуться.
Все гадали, для чего понадобился невысокий, в половину человеческого роста деревянный помост, огороженный перильцами и снабженный лестницей, чтобы удобнее было всходить на него. Вроде бы не виселица, не колесо, не столб с поленницей для костра, и все же отчего-то он производил гнетущее впечатление.
Впрочем, совсем скоро все разъяснилось само собой. Распахнулась боковая дверь, и две рослые, крепкие служанки в серых платьях вывели под руки принцессу Эвину с маленькой Майвин на руках. Гвендилена с трудом узнала ее – за время своего заточения она сильно похудела, осунулась и выглядела изможденной. Облаченная в белое одеяние, с белым покрывалом на голове, она еле переступала ногами, прижимая к себе дочку. Лицо ее, мертвенно-бледное, неподвижное, было похоже на окаменевшую маску, и только глаза – огромные, ярко-голубые – жили на нем.
Люди, собравшиеся во дворе, расступались перед ней – молча, отводя взгляды и словно боясь случайно прикоснуться. Никто не посмел приветствовать принцессу, как в былые дни… Поднимаясь по узкой деревянной лестничке, она споткнулась и чуть не упала, но служанки успели подхватить. Они возвели принцессу на помост и стали по сторонам, словно часовые.
Наконец на галерее появился принц Хильдегард. Он шел в сопровожденииджедри-айр своей всегдашней легкой, стремительной походкой, и даже сейчас Гвендилена почувствовала сладкое замирание сердца – так он был хорош собой в черной мантии с пурпурным подбоем и тяжелой золотой цепью на шее!
Принц выступил вперед, привычным движением вскинул руку… Все взгляды устремились на него. Люди тревожно и напряженно ждали, что он скажет.
– Слушайте меня, мои слуги и приближенные! – провозгласил он. – С тяжелым сердцем я обращаюсь к вам сегодня.
И, выдержав эффектную паузу, заговорил снова – медленно и веско, отчеканивая каждое слово:
– Все вы знаете – женщина, что стоит перед вами, была моей женой, матерью моих детей и хозяйкой в замке. Однако в последнее время до меня дошли сведения о том, что она неверна мне и осквернила изменой супружеское ложе.
По толпе пронесся глухой ропот. Эвина встрепенулась, словно хотела сказать что-то, но тут же сникла и опустила глаза долу.
– Та, чье имя пятнают столь гнусные подозрения, не может далее оставаться моей супругой и членом королевской семьи. К тому же законность происхождения рожденного ею младенца женского пола не установлена доподлинно, и потому я отказываюсь признавать его в числе своих детей и наследников.
Хильдегард говорил, и голос его словно наливался металлом:
– По закону неверную жену бьют плетьми на базарной площади, если речь идет о простолюдинке. Даму благородного происхождения предают смерти через отсечение головы либо пожизненному заключению в подземной темнице Хеатрог на хлебе и воде. Если же в результате прелюбодеяния родится дитя, мать сама должна напоить его маковым отваром, дабы даровать младенцу легкую и быструю смерть. Закон суров, но это закон, и все мы обязаны чтить его!
При этих словах Эвина вздрогнула всем телом и еще крепче прижала к себе крошечную Майвин. Видно было, что, хотя она смирилась со своей судьбой, дочку готова защищать любой ценой.
Вокруг стало очень тихо. Казалось, среди слуг и придворных никто и дышать не осмеливается…
Принц чуть улыбнулся и, словно насладившись произведенным эффектом, продолжал:
– Однако обвинение в измене нельзя считать полностью доказанным. И потому, желая поступить справедливо и милосердно, я не стану предавать наказанию женщину, которая делила со мной стол и ложе. Вместе с рожденным ею младенцем, чье происхождение остается сомнительным, ей будет позволено удалиться в поместье Верлинг близ Анвалера и жить там уединенно до самой смерти.
У многих собравшихся – особенно женщин! – вырвался вздох облегчения. Принцессу Эвину любили в замке, и многие помнили ее доброту…
– Слава принцу Хильдегарду! – раздался чей-то голос над толпой, и десятки, сотни голосов тут же подхватили:
– Слава!
– Справедливость и милосердие!
– Слава!
Только сама принцесса не выказала никакой радости. Лицо ее залила смертельная бледность, глаза закатились, и она начала медленно оседать на землю, будто ноги не держали ее… Но, даже теряя сознание, она не выпустила ребенка из рук. Служанки подхватили ее и поспешно увели прочь.
Глава 14
На следующий день принцесса Эвина покинула замок – не через главные ворота, как подобает особе королевской крови, а тихо, таясь от всех, будто воровка.
Проститься с ней пришла только Гвендилена. Не то чтобы ей так уж сильно хотелось утешить соперницу перед изгнанием, но внутренний голос, которому она привыкла доверять, упорно твердил, что свою роль надо играть до конца. К тому же было и странное, почти абсурдное желание самой убедиться в том, чтовсе это правда, все происходит на самом деле, и больше Эвина не войдет в свои покои как хозяйка, не будет распоряжаться и приказывать, не приласкает сыновей…
А главное – не разделит ложе с Хильдегардом.
Всю ночь накануне Гвендилена проворочалась в постели без сна, а утром, едва взошло солнце, проскользнула через сад к неприметной боковой калитке. Отъезд принцессы в замке старательно обходили молчанием, но ведь недаром госпожеалематир положено знать обо всем!
Принцессу уже ждала карета – простая и неказистая, без гербов и украшений. В такой впору разъезжать жене разбогатевшего лавочника… Но Эвина, казалось, не замечала этого. Дайва, ее единственная служанка, делившая с ней ее заточение в башне, бегала и суетилась вокруг, а принцесса, бледная, с отрешенным лицом, покачивала ребенка, равнодушно наблюдая, как слуги загружают в повозку сундук с теми немногими вещами, что ей позволено было взять с собой.
– Ваше высочество! Я пришла пожелать вам счастливого пути, – Гвендилена привычно присела в реверансе.
Увидев ее, принцесса словно очнулась от глубокого сна. Ее голубые глаза казались огромными на исхудавшем бледном лице, и под этим взглядом Гвендилена на миг почувствовала себя так, что впору было сквозь землю провалиться от стыда и горя или признаваться во всем и на коленях вымаливать прощение.
Осторожно передав ребенка на руки служанке, Эвина шагнула ей навстречу.
– А, это ты… Благодарю тебя, Гвендилена, – тихо вымолвила она, – ты одна… – тут ее голос прервался, и на миг показалось, что Эвина вот-вот заплачет, но она справилась с собой и закончила: – Ты одна осталась верной.
Гвендилена порывисто обняла ее. На глазах у нее появились слезы, и в этот миг они были совершенно искренними. Принцесса ведь и в самом деле была добра и участлива к ней – больше, чем кто-либо другой в ее жизни!
«Ну почему все так сложилось, – с тоской думала Гвендилена, – я вовсе не желала ей зла, просто боролась за свое счастье, за свою любовь, за будущее… И победила».
Словно вспомнив что-то очень важное, Эвина сдвинула брови и отстранилась от нее.
– Мои мальчики… Им даже не дали проститься со мной! Хотя, наверное, так даже лучше. Не нужно, чтобы они видели меня… такой. Береги их, умоляю!
Гвендилена торопливо закивала.
– Да, да, разумеется! Не волнуйтесь, ваше высочество, я все для них сделаю.
Ей уже хотелось, чтобы все кончилось поскорее. Недаром в родной деревне говорили когда-то: «Долго провожать – слезами дорогу полить, вздохами выстелить».
А принцесса все говорила – о том, что Альдерик не может есть грубой пищи и часто мерзнет, что Римерану пора найти хорошего учителя фехтования и верховой езды…
Возница – степенный, коренастый, с черной окладистой бородой – деликатно кашлянул.
– Простите, госпожа, нам пора ехать! Путь долгий впереди.
– Да, да, разумеется, я понимаю, – спохватилась Эвина, – прощай, Гвендилена! Помни обо мне, и пусть мои дети тоже меня не забудут!
Принцесса легко вспорхнула в карету, и даже сейчас невозможно было не восхититься ее красотой и природной грацией. Кучер щелкнул кнутом, экипаж тронулся…
Гвендилена помахала вслед и уже хотела было возвращаться в замок, но тут произошло нечто неожиданное – калитка распахнулась, и на дорогу выбежала Калеа. Сейчас никто не узнал бы в этой растрепанной седой старухе чинную придворную даму, от одного взгляда которой еще совсем недавно трепетали фрейлины и служанки!
Увидев, что карета уже отъехала, Калеа в отчаянии закричала… И кинулась вслед. Бежала она неуклюже, тяжело, пыхтя и нелепо размахивая руками. Несколько раз Калеа спотыкалась и падала, но упрямо поднималась на ноги. Наконец, видимо, совсем выбившись из сил, она не смогла встать. Глухо, страшно рыдая, она корчилась посреди дороги, и пыль окрасилась кровью от ее разбитых ладоней и лица…
Гвендилена даже растерялась. Конечно, надо было бы увести несчастную в замок, но, пожалуй, поднять толстуху ей было бы не под силу! К тому же она не забыла, как надменно и презрительно Калеа обращалась с ней когда-то.
«Лучше бы позвать служанок. Пусть сами справляются, раз уж не углядели за безумной!» – решила Гвендилена.
Но ей не пришлось делать и этого. Карета остановилась, принцесса выскочила, подхватив пышные юбки, и подбежала к лежащей в пыли Калеа. Она помогла ей встать – откуда только сила взялась у столь хрупкого создания! – отерла платком лицо и руки и бережно, заботливо усадила в экипаж. Кучер попробовал было воспротивиться, но принцесса наградила его таким взглядом, что он мигом осекся и безропотно занял свое место на козлах.
Карета снова тронулась и скоро скрылась за холмом.
Часть IV. Фаворитка
Глава 1
Снова зима вступила в свои права. Погожие дни сменились туманами и штормами, с севера задулинирдвалы — холодные и злые зимние ветры. В воздухе постоянно висела мокрая морось, что ни день – шел то дождь, то снег, и даже море замерзло у берега, что, по словам старожилов, случалось последний раз лет двадцать назад. Печи и камины в замке горели днем и ночью, но и это не всегда спасало от промозглого холода и сырости.
Но Гвендилена не замечала капризов погоды. Пожалуй, еще никогда в жизни она не была так счастлива! После отъезда, а если говорить правду – изгнания, принцессы Эвины она почувствовала себя если не полноправной хозяйкой в замке, то, по крайней мере, управительницей, с которой теперь всем приходится считаться.
Их встречи с принцем по-прежнему были тайными, но с каждым днем Гвендилена чувствовала, как он все сильнее привязывается к ней. Теперь он посылал за ней Яспера почти каждую ночь! Случалось даже, что они засыпали и просыпались вместе. В их объятиях была не только страсть, но и нежность, и, прижимаясь к ее телу, Хильдегард счастливо улыбался, словно ребенок у материнской груди.
– Дом мужчины – сердце женщины, – как-то сказал он, – так говорил мой отец когда-то, а я не понимал, о чем это он. Кажется, теперь я дома!
От этих слов сердце Гвендилены трепетало от радости. Она прижималась к возлюбленному и обнимала его, покрывала его тело поцелуями, шептала на ухо ласковые слова… Ночи пролетали как одно мгновение.
Ну а днем было много хлопот.
Первым делом Гвендилена распорядилась отправить по домам бывших фрейлин принцессы. Многим это решение пришлось не по нраву. Одни намекали, что госпожеалематир, возможно, было бы приятно видеть рядом давних подруг, другие вдруг вспоминали о том, как богаты и влиятельны их отцы, некоторые даже пытались просить, умолять и плакать…
Но Гвендилена была непреклонна. Видеть бывших товарок, что помнили ее неуклюжей, робкой и жалкой, вчерашней рабыней, из милости приближенной к принцессе, было бы просто невыносимо! Жаль, конечно, что бедным девушкам приходилось отправляться в путь зимой, в холода, но тут уж ничего не поделаешь. Глядя, как отъезжают от ворот замка их кареты, Гвендилена чувствовала легкое злорадство… Хотя, если вдуматься, рабам, приведенным в цепях, приходилось куда тяжелее!
Дети требовали немало заботы и внимания. За то время, что Эвина провела в башне, они успели привыкнуть к ее отсутствию, и все же отъезд матери подействовал на мальчиков угнетающе. Маленький Альдерик плохо спал по ночам, часто плакал, отказывался от еды и мочился в постель, Римеран же наоборот замкнулся в себе и, бывало, целыми днями сосредоточенно думал о чем-то, наморщив лоб и не произнося ни слова. Однажды, когда Гвендилена укладывала его спать, мальчик вдруг спросил:
– Скажи, где теперь моя мать?
Гвендилена смутилась. Она знала, что рано или поздно Римеран задаст этот вопрос, и все-таки была не готова.
– Она… должна была уехать. Иногда так бывает. Сейчас ты не поймешь, но когда-нибудь потом, когда станешь взрослым…
Гвендилена и сама чувствовала, что ее сбивчивые объяснения выглядят жалкими, неубедительными – даже для ребенка. Однако принц Римеран слушал, не перебивая, взгляд его был так доверчив и ясен, что врать и юлить было стыдно. Но не говорить же ему всей правды!
В конце концов Гвендилена совсем запуталась и замолчала. Она опасалась, что мальчик начнет и дальше расспрашивать о том, куда уехала мать, почему и скоро ли она вернется, но неожиданно он спросил совсем о другом:
– Значит, теперь ты будешь вместо нее?
Гвендилена растерялась еще больше. Конечно, Римеран умен и сообразителен не по годам, несмотря на свое уродство (а может быть, и благодаря ему!), но как мог ребенок проникнуть в ее потаенные мысли? И что, если он догадывается о чем-то?
Пока она лихорадочно пыталась сообразить, что ответить, мальчик вдруг вскинул на нее глаза (синие, отцовские!) и спросил совсем тихо:
– А ты меня не оставишь?
– Нет, – Гвендилена покачала головой и обняла ребенка, – я тебя никогда не оставлю.
– Хорошо, – маленький Римеран уткнулся лицом ей в плечо, – не уходи.
– Не уйду, – пообещала Гвендилена, – теперь я всегда буду здесь!
И по правде сказать, она и сама всей душой на это надеялась.
* * *За окном давно стемнело. Падал снег, и крупные пушистые хлопья медленно опускались на землю… Завтра, скорее всего, он растает – снег в этих местах почти никогда не лежит долго! – но сейчас все вокруг преобразилось и выглядело на удивление таинственно и красиво.
Гвендилена уже собиралась лечь в постель, когда в дверь тихо постучали. Это было странно, ведь принц уехал на охоту и вернется только через три дня, к тому же стук не условный, значит, это не Яспер! В первый момент Гвендилена решила, что ей почудилось. Но нет – стук раздался снова, на этот раз сильнее и требовательнее. Наверное, стоило бы позвать служанок, что спят сейчас, умаявшись за день, в соседней комнате…
Но почему-то Гвендилена взяла со стола зажженную свечу и пошла отпирать дверь сама.
– Кто там?
Ответа не было. Гвендилена приоткрыла дверь – осторожно, совсем чуть-чуть… Перед ней стояла девчонка на вид лет семи, не больше – взлохмаченная, босая, довольно чумазая и оборванная. Кто пропустил эту замарашку к покоям знатных дам – просто уму непостижимо!
– Что тебе нужно? – строго спросила Гвендилена. – И как ты сюда попала?
Но эту малышку, похоже, испугать было нелегко. Черные, как угольки, глаза, смотрели весело и даже дерзко.
– Целительница Гила просит вас прийти к ней! – объявила она, потом шмыгнула носом, утерлась рукавом не слишком чистой сорочки и уточнила: – Прямо сейчас.
Гвендилена хотела спросить, что случилось и почему Гила хочет видеть ее так срочно, но девчонки уже и след простыл, только быстрый топот босых пяток послышался в конце темного коридора.
«Что ж, придется идти…» Гвендилена со вздохом покосилась на постель. Она устала сегодня, но, похоже, пораньше лечь спать не удастся!
* * *Гила ждала ее. Против обыкновения, она не раскладывала свои травы, не разливала настойки по склянкам, не смешивала притирания – просто сидела, глядя перед собой и чуть улыбаясь собственным мыслям. Видеть эту улыбку – мечтательную, почти счастливую! – на ее лице было так странно, так неожиданно, что Гвендилена просто опешила от изумления.
Значит, и в самом деле произошло что-то из ряда вон выходящее. Илидолжно произойти.
– Ты хотела видеть меня? – спросила девушка. Почему-то в горле у нее вдруг пересохло.
– Да… – Гила указала ей на стул с высокой спинкой, – садись. Думаю, у нас будет долгий разговор.
Гвендилена послушно опустилась на жесткое и довольно неудобное седалище. Ее клонило в сон, очень хотелось закончить побыстрее и отправиться в постель, но спорить она не посмела.
А Гила не спешила начать разговор. Она долго всматривалась в ее лицо, и под этим взглядом Гвендилена, как всегда, чувствовала себя обнаженной и беззащитной. Наконец, Гила откинулась на спинку стула.
– Как живешь, девочка? – спросила она.
Гвендилена готова была поставить последний медяк на то, что целительница прекрасно осведомлена обо всем, что происходит в замке, но все же принялась добросовестно рассказывать о своей жизни: о новых обязанностях, о детях, а главное – о принце Хильдегарде. Постепенно она увлеклась, даже вспомнила, что приворотное зелье в маленькой бутылочке подходит к концу и самое время было бы попросить новую порцию, когда целительница бесцеремонно прервала ее:
– Ну что же, теперь ты довольна?
– О да, Гила, я счастлива! Я всегда буду благодарна тебе, до самой смерти, за все, что ты сделала для меня!
Гила остановила ее, вытянув ладонь вперед.
– Осталось еще кое-что еще… Ты не рассчиталась со мной.
Этого и следовало ожидать. Гвендилена знала, что рано или поздно целительница потребует расплаты. Но почему это произошло именно сейчас?
– Да, конечно, – заторопилась она, – я отдам тебе все – деньги, золото, драгоценности…
Но Гила лишь отмахнулась.
– Глупая девочка… Оставь себе свои побрякушки! Мне нужно от тебя нечто совсем другое.
– Чего же ты хочешь? – спросила Гвендилена, внутренне холодея. Она чувствовала, что цена будет немалой… И что-то подсказывало, что лучше заплатить ее сполна.
Целительница ответила не сразу. Гвендилена сидела перед ней ни жива ни мертва, а Гила, глядя ей в лицо испытующе и чуть насмешливо, будто наслаждалась своей властью.
– Ты должна убить короля Людриха, отца принца Хильдегарда, – сказала она так спокойно и просто, что девушка на миг оторопела.
Такого она точно не ожидала. Именно сейчас, когда она наконец-то достигла всего, о чем мечтала (ну или почти всего!), ее благополучие, ее выстраданное счастье снова оказались под угрозой! Убить короля – это ведь непросто, тем более что Людрих, как она успела понять, отличался весьма крутым и суровым нравом.
– Короля? Но почему? – невольно вырвалось у нее.
– Ты и правда хочешь знать об этом, девочка? – спросила целительница. Голос ее был спокоен, но в то же время и затаенная угроза слышалась в нем. – Ты уверена в этом?
– Да, в самом деле хочу! – Гвендилена вскинула голову. – Как говорил когда-то мой отец, по краю пропасти лучше идти с открытыми глазами!
На самом деле Ригор сказал эту фразу всего один раз, когда собирался покупать лошадь на ярмарке, но маленькая Гвендилена запомнила. Все, что говорил отец, казалось ей очень важным, мудрым, значительным… Но без сомнения, он был прав, и, если уж идти на смертельный риск, стоило бы знать, за что!
Она осторожно накрыла ладонью руку целительницы и тихо вымолвила:
– Расскажи, Гила, прошу тебя.
– Меня зовут Гиллиам ап Кеаллах! – женщина гордо приосанилась. В этот миг она показалась Гвендилене высокой, даже величественной. – Мой отец был одним из старейшин народаэйрим-киал,издревле населявшего острова, а мать – знаменитой целительницей!
Она помолчала и, таинственно улыбнувшись, добавила:
– В моем роду былимайяры.
Это непонятное слово она произнесла с такой гордостью, будто речь шла об особах королевской крови. Было любопытно, что она имеет в виду, но почему-то Гвендилена постеснялась переспрашивать.
А Гила все говорила, будто не могла остановиться, спеша выплеснуть все, что накопилось на душе за годы молчания:
– Мать учила меня всему, что знала сама. Из четырех сестер именно меня она выбрала преемницей! Когда мне исполнилось семнадцать, я сталакеридайл – посвященной. Перед ликом Бригейлы, Белой богини, я произнесла обет, меня облачили в белые одежды и увенчали венком из омелы…
– Ты была монахиней? – удивилась Гвендилена.
Гила снисходительно улыбнулась.
– Наша вера не дозволяет служить богине женщинам, не ставшим матерями. А я родила близнецов, мальчика и девочку! В наших местах это считалось знаком высшей благодати.
Гвендилена уставилась на нее во все глаза. Сама мысль о том, что суровая Гила когда-то была матерью, казалась странной, даже дикой!
– В день, когда моим малюткам исполнился год – как раз в праздник Золотого огня, когда ночью зажигают костры, встречая весну, – на отмели возле Белых скал высадился отряд Людриха. Тогда он еще не был королем… И жаждал снискать воинских почестей. Наши мужчины храбро сражались, но их было слишком мало. Все они полегли там, на берегу, под ударами вражеских мечей, и белый песок стал красным от крови! Мой муж и братья тоже пали там вместе с другими…
Голос женщины дрогнул, но лишь на миг. Она отерла слезу и, покачав головой, добавила:
– К счастью, они так и не увидели, что случилось потом!
– А что стало с остальными? – спросила Гвендилена. Она еще хотела надеяться, что хоть для кого-то из соплеменников Гилы все закончилось благополучно… Но сердце знало, что это не так.
– Женщины, дети, старики пытались укрыться в священной роще под сеньюайама, Вечного Древа… Люди моего народа верили, что корни его уходят в подземный мир и питаются из Источника Жизни, откуда берут начало все ручьи и реки, а вершина служит подножием для трона Агграминда – Отца Всех Богов.
Но в тот деньайам не смог защитить нас. Мой отец – а он был уже глубоким старцем! – умолял пощадить женщин и детей, заклинал небом, землей и всеми богами, но напрасно. Они убили его, а его головой играли, пиная ее ногами, словно мяч. А потом… – тут ее голос прервался, и глаза остекленели, и Гила замолчала, уставившись в пространство. Она долго сидела, словно окаменев, и, наконец, вымолвила каким-то неживым деревянным голосом:
– Эта игра вскоре наскучила им, и они затеяли другую – подбрасывали в воздух маленьких детей и ловили их на копья. И моих… тоже. Я видела это и ничего не могла сделать!
Гвендилена слушала ее не дыша. Она вспомнила родную деревню, пылающий сарай, крики обреченных…
Гила встала, достала с полки маленький пузырек, поспешно отхлебнула какой-то жидкости и некоторое время сидела молча, закрыв глаза. Гвендилена даже испугалась, что она умерла, но целительница, словно придя в себя, заговорила вновь – сухо и почти спокойно:
– Среди всех они пощадили только нескольких девушек и молодых женщин, чтобы сделать их своими рабынями и наложницами. Я была в их числе… Правда, после того дня мои волосы поседели, но им было все равно. Они делали со мной что хотели, а потом, когда я наскучила им, продали на торгу. Я много раз переходила из рук в руки, словно вещь, и, наконец, попала сюда. Мой прежний хозяин преподнес меня в числе других подарков на свадьбу Эвины и Хильдегарда.