Венец для королевы проклятых
За окнами кружила метель, а в комнате жарко горел камин. В ту ночь почти до рассвета Хильдегард и Гвендилена не сомкнули глаз! Тела их сплетались на ложе снова и снова, и прихотливые тени на потолке, словно играя с ними, повторяли их движения.
Лишь на миг Гвендилена вдруг почувствовала, как будто ее обдало ледяной волной. Уродливая горбатая тень метнулась из угла к окну и затаилась за портьерой… Гвендилена некстати вспомнила карлицу-нищенку, что когда-то встретилась ей по дороге в Орну натаймери-гивез, и сердце мучительно сжалось в неизвестно откуда нахлынувшей тоске и тревоге.
– Что с тобой, дорогая? – спросил Хильдеград. – Ты так побледнела…
– Ничего, – она принужденно улыбнулась, – все хорошо! Все просто прекрасно, я счастлива…
* * *В день бракосочетания с самого утра зарядил снегопад, да такой, какого и старожилы не помнили в здешних местах. Крупные белые хлопья падали сплошной стеной, так что не видно было ни земли, ни неба.
В большом каминном зале замка Кастель-Мар собрались приближенные Хильдегарда и приглашенные из числа местной знати. Весть о том, что Хильдегард стал королем Юга, уже разнеслась по округе, и теперь все они, несмотря на непогоду, спешили засвидетельствовать свое почтение новому повелителю.
Стоя рядом с Хильдегардом, облаченная в белое платье, Гвендилена слушала пение девушек-монахинь, нарочно привезенных из храма Радующихся Сердец, расположенного неподалеку. Тонкие голоса старательно выводили мелодию старинного свадебного гимна:
Узри, Всевышний, и благослови,Союз стоящих здесь перед Тобою.Во имя света, мира и любвиТела и души их соедини,Мужчину с женщиной – как дерево с землею!Пели они хорошо, слаженно. Казалось, что голоса их взлетают прямо к небу… Однако Гвендилена почему-то никак не могла настроиться на возвышенный лад и прийти в состояние духа, соответствующее торжественности момента. Глядя на бледные, строгие и странно-одинаковые лица девушек, она думала о том, что в монастыре их, наверное, плохо кормят и заставляют рано вставать по утрам. Бедняжек было жаль, и при мысли о том, что и она сама могла бы стать одной из них, Гвендилена украдкой вздохнула. Конечно, она и так немало настрадалась… Зато сейчас настал день ее торжества, день, к которому она шла все эти годы!
Гвендилена чуть прикрыла глаза. На миг ей показалось, что голову ее охватывает венец – тот самый, что изменил ее жизнь когда-то на берегу Бездонного озера. Пожалуй, это было бы единственное украшение, достойное такого события!
Голова закружилась, так что Гвендилена с трудом устояла на ногах. Страшно было – а что, если вместо гостей, певчих, а главное, новоиспеченного супруга она снова увидит Аннун – черную гладь озера, выжженный лес, остов башни вдалеке… И скопище уродливых теней, подобострастно кланяющихся ей!
Впрочем, наваждение скоро исчезло. Церемония шла своим чередом, и пожилой священник с короткой седой бородой и редкими кудельками волос на лысине преувеличенно-серьезно вопрошал, желают ли стоящие перед ним мужчина и женщина стать законными супругами по доброй воле, без обмана и принуждения. Первой, по обычаю, должна была отвечать невеста, и Гвендилена старательно произносила в нужных местах «да» и «клянусь».
Потом священник обратился к жениху:
– Согласен ли ты, Хильдегард, сын Людриха, взять в жены эту женщину?
– Да! Беру тебя в законные жены, – громко и отчетливо произнес он и, чуть помедлив, добавил: – На горе и на радость, до конца дней.
Это было нарушением Малого обряда, и священник недовольно нахмурился, но, разумеется, сказать вслух ничего не посмел, лишь укоризненно покачал головой.
– Объявляю вас мужем и женой! – провозгласил он.
Девушки-монахини затянули «Открыты двери в небеса», и тут произошло нечто совершенно неожиданное – плотные облака разошлись, и луч солнца пробился в образовавшийся просвет. Он осветил парадный зал совсем ненадолго, но у всех присутствующих осталось ощущение чуда, словно Всевышний и в самом деле обратил свой взор на новобрачных и благословил их.
– Можете поцеловать невесту! – произнес священник.
Хильдегард обнял Гвендилену и впился губами в ее губы – жадно, горячо, совсем как ночью на ложе.
– Люблю тебя, моя королева! – тихо сказал он.
Гвендилена ощутила сладкий трепет в груди и жар внизу живота. «Жаль, нельзя отдаться ему прямо здесь и сейчас, – мельком подумала она, – вот была бы потеха для гостей! Эту свадьбы они бы точно не забыли до конца своих дней…»
– Только ты и я, – одними губами шепнула она, – навсегда!
Часть V. Королева
Глава 1
Солнце вставало над морем медленно, как будто не спеша. Откинув легкую занавеску, Гвендилена вышла на балкон и стояла, любуясь рассветом. С некоторых пор она полюбила время утренней тишины, такой легкой, светлой и чистой…
За двенадцать лет, проведенных в Терегисте, Гвендилена так и не смогла привыкнуть к шуму и городской суете. Счастье еще, что с наступлением летней жары Хильдегард завел обычай переезжать сюда, на виллу в бухте Сальдеа – небольшое, но необычайно уютное поместье, возведенное с необыкновенным изяществом и вкусом.
Здесь – бирюзово-голубое море, золотой песок, кипарисовая аллея и виноградники вокруг, а главное – удивительное ощущение покоя и тихой радости. Жаль, конечно, что с наступлением осени приходится возвращаться в пыльный и шумный Терегист, но, как говорил когда-то давно покойный отчим, «нельзя иметь все и сразу».
Даже Хильдегард, который раньше не мыслил жизни без пиров и охоты, полюбил это уединенное место. С годами он изрядно потолстел и обрюзг, а его когда-то пышные кудри начали редеть на макушке. Теперь он редко садился на коня, предпочитая ездить в карете, вино пил умеренно, опасаясь желудочных колик, а разделяя ложе с Гвендиленой, все чаще просто засыпал рядом с ней и храпел до утра. Поначалу она просто сходила с ума от досады и тревоги, видя такое охлаждение супруга, но скоро поняла, что он просто постарел, утратив прежний пыл и задор.
Гвендилена была разочарована, но виду не показывала, напротив – старалась быть нежной и понимающей, чтобы ничем не уязвить его гордость… И все чаще просила у Гилы «то самое зелье». Гила только вздыхала, качала головой и доставала с полки склянку, наполненную ярко-алой жидкостью, что призвана наполнять силой уставшее и вялое мужское естество.
– Будь осторожна! – наставляла она Гвендилену. – Две-три капли в вино, не больше! Ты ведь не хочешь остаться вдовой?
Гвендилена кивала, благодарила и уносила заветную склянку. Дело было не только в том, что она жаждала плотских утех (хотя и это было правдой!), но еще больше ей хотелось иметь сына – собственного сына, а не приемыша! С годами это желание превратилось в настоящую манию, навязчивую идею, и бывало, что она не смыкала глаз по ночам, ворочаясь в постели и кусая губы, пока Хильдегард мирно храпел, отвернувшись к стене.
Напрасно Гвендилена ездила по святым местам, усердно молилась и жертвовала деньги на храмы… Все было бесполезно, и, бывало, она плакала украдкой, затворяясь в своей комнате. Гила, как всегда, пыталась урезонить ее:
– Уймись, девочка! Разве ты не получила все, чего хотела? Не стоит гневить богов неблагодарностью! Ты королева, чего ж тебе еще?
– Настоящая королева – это жена короля и мать короля! – отвечала Гвендилена, вытирая слезы. – А я ею так и не стала.
Гила неодобрительно покачала головой.
– Ты играешь с огнем! Помни, что для всех ты – законная супруга нашего короля Хильдегарда и мать его сына.
Но Гвендилена лишь грустно улыбнулась, вытирая слезы.
– Для всех, но не для себя…
Видеть Людриха, своего названого сына, для нее с каждым днем становилось все тяжелее. Счастье еще, что мальчик был не из тех, кто любит сидеть у материнской юбки, – он ловко фехтовал, отлично ездил верхом, плавал, как рыба… Хильдегард просто души в нем не чаял, не то что в старших сыновьях! Каждый день он с восторгом рассказывал о новых успехах своего любимца и неизменно добавлял:
– Иногда мне кажется, что только он – мой настоящий сын.
– Это все потому, что он похож на тебя, любовь моя! – отвечала Гвендилена, скромно потупив глаза… А себя все чаще ловила на мысли о том, что отпрыск ничтожной прачки слишком уж долго зажился на свете. Но иначе нельзя! Ее собственный, долгожданный сын до сих пор так и не родился, а значит – надо терпеть, ждать и надеться, ведь, как известно, все еще может измениться…
Конечно, у нее есть еще дочь, Амаласунта – прелестное создание, легкая и яркая, словно бабочка. Она поет и смеется, чудесно танцует и играет на арфе, вышивает шелком и любит выращивать цветы в дворцовой оранжерее… Но, глядя, как с каждым днем расцветает ее красота, Гвендилена чувствовала, как дочь отдаляется от нее. Скоро она станет совсем чужой… А там и вовсе покинет ее навсегда. Отец позаботится о том, чтобы найти ей достойного мужа. «Нашу девочку мы не отдадим кому попало! – повторяет он и в такие минуты становится похожим не то на покойного отчима, не то на трактирщика Гавера. – Замужество королевской дочери – это важный вопрос, тут никак нельзя ошибиться…»
В королевскую резиденцию в Терегисте уже наведываются послы и как бы невзначай упоминают о том, что слава о красоте и добродетели Амаласунты дошла до их земель. Они привозят подарки для юной принцессы, а потом заводят долгие, осторожные разговоры…
Хильдегард милостиво выслушивал всех, но никому не говорил ни «да», ни «нет», только разводил руками, повторяя: «Моя дочь так молода… Ей рано думать о замужестве! Она еще дитя, как я могу расстаться с ней?» При этих словах он улыбался такой обезоруживающей улыбкой, что послам ничего не оставалось, как отправиться восвояси, выразив перед этим глубочайшее уважение к его отцовским чувствам.
Только Гвендилена знала, насколько наигранным было это мнимое простодушие. По вечерам, запершись с советниками в своем кабинете, Хильдегард среди прочих государственных дел продумывал разные варианты военных и торговых союзов, что могло бы принести замужество дочери. «Счастье еще, что малютка уродилась такой красавицей! Вся в мать, – говаривал он с довольной улыбкой. – Пока еще никто даже не заикнулся о размере приданого. Конечно, при замужестве мы достойно наделим ее, чтобы моя крошка ни в чем не чувствовала себя ущемленной, но ведь она сама по себе – настоящее сокровище!»
Придворному живописцу уже заказан парадный портрет, и юная Амаласунта в белом платье с кружевами, украшенном разноцветными лентами, часами простаивает на балконе, увитом плющом и виноградом, небрежно опираясь о мраморную балюстраду и рассеянно глядя вдаль.
Словно птица, которая вот-вот улетит…
Гвендилена невольно вздохнула. Конечно, она не желала для дочери судьбы старой девы – это было бы несправедливо! Пусть выйдет замуж, станет королевой в далекой стране, родит детей, будет счастлива… Ей самой остается только смириться с этим уже сейчас, чтобы, когда придет время, отпустить свое дитя и не плакать, даже если они больше никогда не увидятся.
Вот и солнце уже поднялось, начался новый день – еще один день… «Даже удивительно, как быстро летит время! – думала Гвендилена, чуть прищурившись и прикрывая глаза ладонью. – Кажется, совсем недавно мы венчались с Хильдегардом в замке Кастель-Мар, переезжали в Терегист, обустраивались на новом месте и привыкали к положению королевской четы. Мы были молоды, но время идет, и повзрослевшие дети – может быть, самое яркое тому подтверждение!»
Принц Римеран вырос настоящим богатырем – высокий, широкоплечий, очень сильный, он легко сгибал кочергу и на спор поднимал на плечах годовалого бычка. Он мастерски владел копьем и мечом, умел объезжать самых злых и непокорных лошадей, участвовал во всех дворцовых турнирах и всегда побеждал! Ростом и статью он пошел в покойного деда, Людриха, и Гвендилена порой вздрагивала, если видела его со спины, – таким разительным было сходство.
Правда, шрамы, обезобразившие его, так и не изгладились, наоборот – рубцы стянули кожу, и лицо юноши казалось уродливой маской вроде тех, какими крестьяне отпугивают злых духов во время осеннего праздника Самайн.
Одно время это немало беспокоило Хильдегарда. Невелика радость быть королем и основателем династии, если твой первенец и наследник выглядит как горный тролль! Однако все разрешилось наилучшим образом – Римеран изъявил желание вступить в братство Золотого Щита, чтобы статьарвераном — монахом-воином, защитником веры. «Богов не испугают мои шрамы!» – с усмешкой говорил он и добавлял уже серьезно:
– А тот, кто видит сердцем, вовсе не заметит их.
Хильдегард одобрил и поддержал его решение. «Сын мой, я горжусь тобой! – торжественно произнес он. – Поистине, служить богам – достойная участь… Может быть, даже более достойная, чем быть королем». Он обнял сына и даже прослезился, но в словах его сквозило плохо скрытое облегчение.
Осталось лишь дождаться, пока Римерану исполнится двадцать пять лет. Вступление в орден ранее этого возраста не допускается, и Великий Магистр не пожелал сделать исключение даже для отпрыска королевской крови. Как ни хотел бы Хильдегард ускорить это событие, но благоразумно предпочел не ссориться с могущественным орденом и не настаивать на своем.
А пока Римеран усердно обучался воинским искусствам под руководством мастера Аллария – лучшего наставника, нарочно выписанного из самой Орны. Немногие свободные часы он проводил с младшим братом, Людрихом, и мальчик просто боготворил его. И немудрено… Гвендилена и сама порой ловила себя на мысли, что таким сыном могла бы гордиться любая мать!
Альдерик беспокоил ее гораздо больше. К своим семнадцати годам он стал красивым юношей – высоким, тонким, с одухотворенным бледным лицом и копной золотистых кудрей, небрежно откинутых назад. Он не проявлял никакой склонности к верховой езде и фехтованию, к охоте питал нескрываемое отвращение, читал книги в дворцовой библиотеке и порой наведывался даже в Академию всеобщего знания, учрежденную в Терегисте в незапамятные времена.
Но в последнее время он слишком уж зачастил в поместье Верлинг близ Анвалера, навещать мать и сестру. Каждый раз он возвращался странно задумчивым, молчаливым… Гвендилена не раз ловила на себе его взгляд – слишком пристальный, серьезный, словно он хотел спросить о чем-то, но пока не решался.
Ее немало тревожило то, что именно Альдерику суждено было стать наследником после того, как принц Римеран принесет монашеский обет и уйдет от мира. Порой Гвендилена задумывалась о том, что будет с ней, если Хильдегард отойдет в мир иной раньше ее, оставив ее вдовой, и что-то подсказывало ей, что доброго отношения от Альдерика ей ждать не стоит.
Гвендилена провела рукой по лбу, словно отгоняя неприятные мысли. Как бы то ни было, ей нужен сын – свой собственный, родной, настоящий, выношенный во чреве, рожденный в муках… И она добьется своего, добьется любой ценой!
Впрочем, с недавних пор надежда снова расцвела в ее душе. В последние дни Гвендилена чувствовала себя как-то странно – месячные не пришли вовремя, груди набухли, по утрам слегка подташнивало… Такое уже было, и не раз, но надежды оказывались напрасными и долгожданная беременность не наступила. Может быть, теперь?
– Гвендилена, где ты? – раздался из спальни голос Хильдегарда. – Я, твой король и повелитель, желаю заключить тебя в объятия!
Гвендилена чуть улыбнулась. То ли зелье Гилы все-таки действует, хотя и не в полной мере, то ли годы, проведенные бок о бок, соединяют супругов «как дерево с землею», как поется в старинном свадебном гимне, но с Хильдегардом они близки, как никогда. Пусть в их объятиях больше нежности, чем страсти, и супружеский долг он выполняет не так часто, как раньше, зато теперь он считается с ней, уважает, иногда приходит за советом, а главное – не согревает больше чужих постелей! За все двенадцать лет, проведенных в Терегисте, ни разу до ее ушей не доходил слух об измене короля. «Только ты и я, навсегда!» – сказал он на свадьбе, и эти слова были сказаны искренне.
– Гвендилена!
– Иду, любовь моя! – кротко вымолвила она.
Глава 2
Ночью накануне праздника Йома в королевском дворце в Терегисте никто не спал. Хильдегард завел обычай отмечать праздник середины зимы с особенным размахом. Он не забыл годовщину своей свадьбы с Гвендиленой в замке Кастель-Мар и свое обещание выпивать вдвое больше вина, чем обычно, выполнял неукоснительно!
Большой обеденный зал был украшен еловыми ветками, разноцветными шелковыми лентами и блестящими стеклянными шарами. В камине жарко горел огонь, за столом вино лилось рекой, и слуги сбивались с ног, принося все новые и новые блюда. Музыканты без устали играли веселые мелодии, и пары кружились в танце. Арфы и скрипки, лютни и флейты, сливаясь в единый хор, пели о чем-то хорошем, светлом – о любви и надежде, о радости бытия, о том, что счастье может быть где-то совсем рядом, стоит лишь руку протянуть…
Все знали, что праздник этот особенно дорог королевской чете, хотя почему – говорить вслух было как-то не принято. Гвендилена всеми силами старалась избавиться от всего, что напоминало о ее низком происхождении, о рабском прошлом, о том, что ее дети были рождены вне брака… Под разными предлогами она старалась удалить из дворца всех слуг и придворных, знавших ее в прежние времена, и Хильдегард не препятствовал ей.
Лишь раз в году, в праздник Йома, Гвендилена позволяла себе открывать потайную дверь своей памяти. «Я была рабыней, – думала она, прихорашиваясь перед большим зеркалом, – я родилась в деревне, жила в нищете, меня никто не любил, и даже родная мать хотела сбагрить в монастырь, не рассчитывая выдать замуж. Зато теперь я вышла замуж за короля! Я королева, и знатные люди, которые в прежние времена считали бы ниже своего достоинства даже посмотреть в мою сторону, считают за честь прислуживать мне. Я победила! И не важно, какой ценой».
Этот праздник был для нее днем особого, тайного торжества. Гвендилена каждый год радовалась ему, словно маленькая девочка, и готова была веселиться до утра.
Всегда, но не сегодня.
Гвендилена чуть отодвинулась от стола. Просторное бархатное платье уже не скрывало ее с каждым днем увеличивающийся живот, ноги в узких атласных туфельках сильно отекли, от запаха жареного мяса ее заметно подташнивало, от громкой музыки звенело в ушах… Она с удовольствием предпочла бы удалиться в свою спальню, лечь в постель и, отослав служанок, думать о ребенке, что растет у нее под сердцем уже полгода, прислушиваться к каждому его движению, мысленно разговаривать с малышом… Она всей душой надеялась, что на этот раз родится мальчик, представляла себе его лицо, глаза, улыбку, и даже придумала ему имя – Ригор, в честь своего отца. Вот удивился бы он, узнав, что его внук родится во дворце, станет принцем!
А возможно, и королем. Все ведь может еще измениться, разве нет?
Голос Хильдегарда прервал течение ее мыслей.
– Почему ты не ешь и не пьешь, любовь моя? Наш будущий маленький принц – или принцесса! – не должны голодать! А может быть, их опять сразу двое?
Он положил руку ей на живот. Словно почувствовав прикосновение отца, ребенок зашевелился. Гвендилена чуть прикрыла глаза, ощущая движения крохотного тельца…
– Сейчас об этом знают только боги! – с кроткой улыбкой произнесла она. – А мы узнаем весной… Пока нужно лишь набраться терпения и ждать.
И, чуть понизив голос, добавила:
– Я очень надеюсь, что, когда придет время, мой король не будет разочарован.
Хильдегард наклонился и шепнул ей на ухо, щекоча щеку усами и бородой:
– О да! Все эти годы ты только очаровывала меня… И с каждым днем все больше.
Узнав о ее новой беременности, Хильдегард по-настоящему обрадовался. Он стал особенно предупредителен и ласков, старался выполнять все ее желания… Гвендилена подозревала иногда, что ее положение стало для него в первую очередь подтверждением собственной мужской состоятельности, но это было уже не важно. Главное – ее долгожданный обожаемый сын родится законным отпрыском короля, вырастет в любви и заботе, а потом…
Хильдегард ударил в небольшой медный колокол, висящий у его кресла. В зале стало тихо, умолкли музыканты, и танцующие пары застыли на месте. Все ждали, что скажет король.
Он встал, поднял свой кубок и торжественно провозгласил:
– Веселого Йома, мои добрые подданные!
Ответом ему был нестройный хор голосов:
– Веселого Йома! Слава королю!
– Полны ли ваши кубки? Согреты ли ваши сердца!
– Да! Слава королю Хильдегарду!
– Был ли этот год хорош для вас, благодаря милости богов?
– Да! Благодарение небу!
Последнее, впрочем, прозвучало как-то неуверенно. Год выдался не особенно урожайным… Не голодным, нет, не было ни засухи, ни нашествия саранчи, но уже сейчас было ясно, что ближе к весне многим придется потуже затянуть пояса. Непонятно было, куда клонит король, и на лицах многих присутствующих явственно читались озабоченность и даже страх – уж не идет ли речь о повышении налогов?
Но Хильдегард лишь улыбнулся открыто и светло – так, что сердце Гвендилены защемило нежно и сладко, как в былые годы.
– Благодарение богам! Они были милостивы ко мне и благословили чрево моей супруги. Скоро я снова стану отцом… Так выпьем за мою королеву!
Одним глотком он осушил свой кубок. «Совсем как Людрих, его отец когда-то…» – мелькнула у Гвендилены непрошеная мысль. Она на мгновение закрыла глаза, отгоняя давнее воспоминание о смятых простынях на королевском ложе и чаше вина из Херионских виноградников. Виски сжала боль, тошнота подступила к горлу…
«Забудь, – шепнул знакомый тихий голос в голове, – то, давнее, прошло и кануло в небытие. Хильдегард похож на отца, но это не он. А ты – здесь, ты жива, и ты королева! И твой муж произносит тост в твою честь. Насладись этим, насладись сполна!»
Гвендилена тряхнула головой, отгоняя воспоминания, и открыла глаза. Ярко горели восковые свечи, звенели бокалы…
– Слава королеве! Да живет она! Здравия и счастья! – слышалось со всех сторон. Поняв, что король настроен вполне благодушно и их кошелькам ничего не грозит, гости не скупились на добрые пожелания.
Бард Перегрин сделал знак музыкантам, и они дружно заиграли «Восславим прекраснейшую» – еще одно вдохновенное творение хитрого толстяка. К удивлению Гвендилены, он оказался не только хорошим музыкантом, но и умелым царедворцем, сделал неплохую карьеру и, как болтают злые языки, уже прикупил себе небольшое имение от щедрот короля Хильдегарда.
Но сейчас это было не важно. Музыка лилась словно река, голоса певцов звучали в унисон, и Гвендилена даже позабыла о тесных туфлях.
Прекраснейшую славим,Поем хвалу любви…Гости пили так, что виночерпии не успевали наполнять кубки. Все… Кроме Альдерика, сидевшего по левую руку от отца. Держась необыкновенно прямо, он смотрел перед собой, словно не замечая происходящего вокруг, и даже не притронулся к своему бокалу.
Хильдегард был изрядно пьян, но поведение сына не укрылось от его внимания.
– Почему ты не пьешь, сын мой? – спросил он.
В голосе его звучали нехорошие, опасные нотки, но Альдерик как будто не замечал этого… Или не хотел замечать.
– Благодарю вас, отец, – безмятежно отозвался он, – я не люблю вина. Оно притупляет ум!
Лицо Хильдегарда налилось багровым цветом от гнева, брови сошлись у переносья.
– И потому ты не желаешь выпить за королеву? Она моя жена и мать моих детей! – рявкнул он так, что зазвенели хрустальные подвески на люстре.
Певцы испуганно умолкли, музыканты перестали играть, и в наступившей тишине слова юноши прозвучали особенно ясно и отчетливо:
– Но не моя мать!
Он встал, коротко поклонился и вышел прочь, стуча каблуками о паркет.
Глава 3
За окном едва начало светать. Свежий весенний воздух, пахнущий морем и цветущей сиренью, проникал через приоткрытую створку в покои королевы. Здесь пахло совсем иначе – кровью, лекарствами, свечной копотью… Комната выглядела словно поле боя – тазы с водой на полу, кругом разбросаны смятые простыни, окровавленные тряпки и вовсе непонятные предметы устрашающего вида.
И в самом деле – борьба за новую жизнь, длившаяся почти сутки, наконец-то завершилась благополучно, и плач младенца, похожий на кошачье мяуканье, звучал, как победный клич.
– Это мальчик? Правда мальчик?
Гвендилена приподнялась на постели. Измученная долгими родами, она хотела удостовериться, что все было не напрасно – и тяжелая беременность с постоянной тошнотой, изнуряющей рвотой, отеками и головокружениями, и только что перенесенные страдания…
– Да! – улыбнулась Гила. – Вот, посмотри сама!
Она поднесла ребенка ближе, так, чтобы Гвендилена сама смогла рассмотреть очевидные признаки принадлежности новорожденного к мужскому полу.
– Хорошо…
Гвендилена откинулась на постели и тут же потребовала: