Венец для королевы проклятых

Глава 13

За окнами занимался рассвет. Восковая свеча горела на столике у кровати. Слуги уже накрыли тело короля вышитым покрывалом с гербами и унесли, чтобы подготовить к погребению. Гвендилена стояла, сложив руки на груди и глядя прямо перед собой сухими, покрасневшими глазами.

– Госпожа королева, – Яспер чуть тронул ее за плечо, – госпожа королева, вам нужно отдохнуть! Позвольте, я провожу вас в ваши покои? Или, может быть, позвать целительницу – кажется, ее зовут Гила? Думаю, она сможет помочь вам сейчас…

В голосе его звучала непривычная мягкость. Гвендилена никогда не думала, что этот человек способен сочувствовать ей!

– Нет, – она упрямо покачала головой, – позже, не теперь. Позови Анграйва, начальникаджедри-айр! Я должна поговорить с ним немедленно… И наедине.

– Слушаюсь, – Яспер почтительно склонился перед ней. Впервые в жизни Гвендилена почувствовала себя настоящей королевой – не женой короля, но персоной, облеченной отныне собственной властью.

– Ступай… И приведи его поскорее!

Гвендилена без сил опустилась в кресло, закрыла глаза… Она устала, очень хотелось заснуть хотя бы ненадолго, но нельзя – впереди было еще одно важное дело, и выполнить его нужно было как можно скорее. «Я только отдохну немного, – пообещала она себе, проваливаясь в дремоту, – совсем чуть-чуть…»

Ее разбудил звук тяжелых шагов по каменному полу.

– Ваше величество, вы желали видеть меня? – Анграйв стоял на пороге.

– Да, входите! – Гвендилена пригладила волосы и постаралась придать лицу приличествующее случаю скорбное выражение. – Я хочу поговорить с вами о весьма деликатном деле.

– Слушаю вас, госпожа королева, – голос Анграйва звучал совершенно бесстрастно. Гвендилена даже забеспокоилась – неизвестно, чего можно ожидать от человека, если он ведет себя, словно каменное изваяние!

– Как вам известно, мой муж и ваш король только что скончался, – осторожно начала она.

– О да, это огромная утрата, и, поверьте, я скорблю вместе с вами, госпожа королева. Люди смертны, тут уж ничего не поделаешь, – отозвался он тем же лишенным выражения голосом.

Гвендилена досадливо поморщилась. Только таких соболезнований ей не хватало!

– Перед смертью он рассказал мне о завещании, – продолжала она.

– Да, госпожа, – Анграйв кивнул, – я прочел этот документ. Король разослал копии доверенным лицам – и мне в том числе.

Это было очень странно – Гвендилена и представить себе не могла, что такой человек, как Анграйв, вообще умеет читать и писать! Все во дворце знали, что начальникджедри-айр незнатного рода, к тому же издалека, с севера. Про жителей тех мест говорили всякое… Болтали, что они живут в чащобах, не строят домов и не сеют хлеба, только охотятся, ловят рыбу да собирают только им ведомые коренья, а еще – что они не молятся богам, зато знаются с темными духами, а некоторые даже могут становиться верратами,оборотнями, что превращаются в зверей в полнолуние.

Впрочем, сейчас это не имело никакого значения.

– Король ясно высказал свою последнюю волю, и потому я готов принести присягу верности принцу Людриху и вам, – твердо и веско произнес Анграйв. Его лицо по-прежнему ничего не выражало, но Гвендилена почувствовала, как отлегло от сердца. Иметь такого врага ей точно не хотелось бы!

– А сразу после похорон, – так же невозмутимо продолжал Анграйв, – я буду покорнейше просить вас об отставке.

«Вот это новость!» – Гвендилена посмотрела на него с искренним изумлением. Она еще не знала, как отнестись к тому, что начальникджедри-айр сбирается покинуть королевскую службу, и лихорадочно пыталась сообразить, кроется ли за этим какой-то хитрый замысел? Или он хочет остаться верным королю и не желает оставаться при дворе после его смерти? Чувствует свою вину за то, что не сумел разглядеть изменника среди своих подчиненных? А может быть, просто постарел и устал?

Как назло, мысли путались, голова кружилась, хотелось спать… Думать было тяжелее, чем когда-то ворочать котлы и сковородки на кухне!

– К вашим услугам, госпожа королева, – Анграйв коротко поклонился.

Видимо, на этом он счел аудиенцию оконченной и красноречиво поглядывал на дверь, ожидая, когда Гвендилена позволит ему удалиться, но она все медлила, не зная, как приступить к самому важному и щекотливому вопросу – и стоит ли вообще это делать. Наконец, поняв, что молчание слишком уж затянулось, она решилась:

– Постойте, Анграйв… Полагаю, вам также известно, что принц Альдерик признался в государственной измене, заговоре против короля и попытке убийства младшего брата.

Анграйв помрачнел еще больше. Видимо, и в самом деле не забыл про Отиса из Арн-Круса… «Хорошо еще, он не знает истинного положения дел, а то, пожалуй, сошел бы с ума», – подумала Гвендилена.

– Его ждет суд… И приговор, без сомнения, будет суровым, – продолжала она.

– За государственную измену в Терегисте приговаривают к публичному сожжению на костре, – сказал Анграйв и, чуть помолчав, добавил: – На медленном огне.

Гвендилена невольно передернулась всем телом. Такой жуткой смерти Альдерику она точно не желала! К тому же мало ли что он успеет крикнуть, сгорая заживо? Мало ли какие слухи потом поползут по городу?

– Именно об этом я и хотела поговорить с вами, Анграйв, – она чуть понизила голос, словно подчеркивая, что речь пойдет о деле весьма деликатном, почти интимном, – отрадно видеть, что вы чтите волю своего короля… Поэтому я рада, что могу вам довериться.

– Слушаю вас, госпожа королева, – повторил Анграйв тем же механическим голосом. Гвендилена посмотрела на него почти с ненавистью – ну что за истукан! Даже интересно, есть ли у него хоть какие-нибудь обычные человеческие чувства, слабости, пристрастия?

– Перед смертью король был сильно удручен участью своего сына Альдерика. Он не хотел бы предавать его суду и казни!

Это была чистая правда, и говорить ее было легко, но дальше Гвендилена замялась, стараясь подобрать подходящие слова.

– Как вы справедливо заметили, люди смертны, – наконец вымолвила она, – и порой это случается неожиданно. Если бы принц умер в тюрьме, мучимый угрызениями совести, суда удалось бы избежать. Все сложилось бы весьма удачно – в том числе и для него самого! Второй главный виновник – тот, изджедри-айр! – сам погиб на месте преступления, и теперь его ждет иной, высший суд, сообщникам принца мы объявим высочайшее помилование…

Гвендилена чувствовала, как горло перехватывает от волнения, но она справилась с собой и добавила уже другим тоном – сухо и деловито:

– Вы получите почетную отставку, достойное вознаграждение за годы, проведенные на королевской службе, а также позволение жить там, где вы пожелаете.

Зато Анграйва, кажется, было ничем не пронять.

– Я понял вас, госпожа королева, – так же бесстрастно произнес он, – ваше пожелание будет выполнено.

Он поклонился и направился к двери.

Гвендилена чувствовала себя так, будто вот-вот упадет в обморок от усталости. Но нельзя, нельзя! У нее осталось еще одно дело – последнее на сегодня. Она позвонила в колокольчик – и Яспер явился немедленно, словно вырос из-под земли.

– Что вы желаете, госпожа королева?

Гвендилена чуть помедлила. В памяти всплыло давнее – всадники в черном на деревенской улице, горящий сарай, крики обреченных… Она провела рукой по лбу, словно пытаясь отогнать воспоминание, и сказала:

– Позовите сюда начальникашеди-аваль,карательного отряда! Кстати, как его зовут?

– Олев, госпожа! Сию минуту, он уже здесь, во дворце… Как и остальные важные господа.

«Какой, однако, сообразительный! – отметила про себя Гвендилена. – Даже удивительно, как быстро распространяются новости в Терегисте».

Олев – широкоплечий и чернобородый мужчина лет сорока – и в самом деле явился быстро. Сразу было заметно, что он в глаза не видел королевских особ, разве что в дни больших праздников на площади, и потому явно чувствовал себя неловко – смотрел куда-то вбок и не знал, куда деть руки.

– Ваше величество, госпожа королева… Я бы хотел, это… высказать вам соболезнования! И желаю заверить в своей преданности вам и наследнику. Чтобы, значит, всегда и со всем нашим усердием…

Говорил он сбивчиво, с натугой, стараясь подобрать подходящие случаю слова. Очевидно, начальникшеди-аваль беспокоился за свое будущее… И, надо признать, беспокоился не напрасно. У карательного отряда было немного дел в последние годы, так что Хильдегард порой задумывался о том, чтобы вовсе расформировать его, но все же решил оставить все как есть – так, на всякий случай.

А сейчас как раз такой случай и представился.

– Благодарю, – Гвендилена чуть наклонила голову, – у меня есть поручение для вас, Олев! Вероятно, вам уже известно, что принц Альдерик признался в заговоре против отца и попытке убийства младшего брата Людриха?

– Да, госпожа, – Олев кивнул. Когда речь зашла о деле, он стразу стал совсем другим – собранным и немногословным.

– Принц также признался в том, что на измену он пошел в том числе из-за подстрекательства матери и сестры, – продолжала Гвендилена, – поэтому приказываю вам с вашим отрядом отправиться в поместье Верлинг! Эти женщины должны быть наказаны.

– Осмелюсь напомнить, что речь идет об особах королевской крови, – осторожно заметил Олев.

Кровь прилила к щекам Гвендилены. Каждый раз даже косвенное напоминание о том, что первая жена Хильдегарда была принцессой, не в пример ей самой, больно ранило ее.

– Я знаю, – сухо ответила она, – именно поэтому им сохранят жизнь… Разумеется, если они не посмеют сопротивляться или бежать.

Она выразительно посмотрела на Олева и, коротко усмехнувшись, добавила:

– Может быть, вам известно, что когда-то причиной ссылки принцессы Эвины в отдаленное поместье было обвинение в измене мужу. Тогда от заключения в тюрьме Хеатрог ее спасло милосердие Хильдегарда. Пусть же теперь она отправится туда и пребывает в заключении до самой смерти.

– А с дочерью как быть? – деловито спросил Олев.

Гвендилена задумалась. Майвин она в последний раз видела совсем крошкой в колыбели…

– Пусть ее отправят в монастырь, – решила она, – разумеется, если девушка согласится отречься от своего имени, принять обет и навсегда уйти от мира.

И, сощурив глаза, добавила жестко, почти зло:

– Изменник – всегда изменник, не важно, мужчина это или женщина! Кроме милосердия, есть еще и справедливость.

Глава 14

В камере, предназначенной для особо опасных преступников – точнее каменном мешке без окон, расположенном в подвале городской тюрьмы Терегиста, – было темно и тихо. Ни один лучик света не проникал сюда, ни одно дуновение ветра не колебало спертый, застоявшийся, зловонный воздух.

Узник, скорчившийся в углу на соломе, спал. Но этот сон, больше похожий на тяжелое забытье, не приносил ему отдыха и успокоения – время от времени лицо его кривилось, словно от боли, из груди вырывались стоны, а дыхание становилось хриплым и прерывистым.

Лязгнул замок, заскрипела тяжелая дверь. На пороге появился тюремщик – кряжистый широкоплечий рыжебородый детина – с фонарем в руках. Узник мигом проснулся и беспокойно заметался, гремя заржавленной цепью, которой был прикован к стене. Лицо его выражало беспредельный ужас, из остекленевших глаз лились слезы, он пытался закрыть лицо руками, спрятаться, вжаться в стену…

Сейчас он был готов на что угодно, лишь бы не оказаться снова в той проклятой комнате с низкими сводчатыми потолками, где пахнет кровью и раскаленным металлом, в камине жарко горит огонь и палач в кожаном фартуке перебирает отвратительного вида инструменты! Кажется, он нарочно делает это долго, со вкусом, словно примеряясь, прежде чем пустить их в ход, как хороший художник выбирает кисть, скульптор – резец, а домовитая хозяйка – подходящую кастрюлю или сковородку, прежде чем сварить обед на большую семью.

– Я признаюсь… Признаюсь… Признаюсь! – снова и снова повторял несчастный.

Получалось плохо, распухший язык с трудом ворочался во рту, и любая попытка сказать хоть что-нибудь причиняла невыносимую боль, но узник очень старался. Он знал, что это слово помогает избавиться от новых мучений, хотя бы на время, но совершенно не представлял себе, что оно означает – впрочем, как и многие другие слова. После того как палач засунул его голову в особые тиски и несколько раз повернул винт, в голове словно взорвался фейерверк вроде тех, что когда-то запускали в дворцовом парке, а потом там стало пусто, темно и тихо, как в пыльном чулане. Лишь иногда в памяти всплывали какие-то отрывочные образы, звуки и слова… Он забыл свое имя, забыл прошлую жизнь, разум его был мертв, и только тело, проклятое тело, сохранило способность страдать!

Из-за спины тюремщика показалась другая фигура, и низкий грубый голос произнес:

– Уходи и оставь меня с арестованным. Да оставь фонарь, болван!

Тюремщик поклонился и поспешно вышел прочь – видимо, тот, другой, был действительно важной персоной! Поняв, что в пыточную его не уведут – по крайней мере, прямо сейчас! – узник немного успокоился и затих.

– Принц Альдерик… Прошу вас, поверьте мне, я не причиню вам зла.

Голос звучал мягко, успокаивающе… Узник убрал руки от лица и посмотрел на своего визитера. Кажется, он и в самом деле знал этого человека когда-то давно, в другой жизни…

– Это я, Анграйв. Вы узнаете меня?

Альдерик радостно закивал, даже заулыбался, демонстрируя кровоточащие десны и обломки зубов, но в глазах его не появилось даже проблеска мысли.

Анграйв брезгливо отвел взгляд. За время службы во дворце он, конечно, насмотрелся всякого… После испытания «венцом правды» во всем признавались даже самые закоренелые преступники, но, кажется, на этот раз палач перестарался.

– Я пришел, чтобы помочь вам, – сказал Анграйв, нащупывая в кармане плаща тонкий шелковый шнур.

Из глаз узника полились слезы. Казалось, он понял, что сейчас его мучения окончатся. Он опустился на колени и протянул руки к Анграйву, насколько позволяла цепь.

– Забери… Забери меня отсюда, – с трудом вымолвил Альдерик, – забери, умоляю! Я… я больше не могу…

Говорил он невнятно, словно рот был забит вязкой горячей кашей, но Анграйв понял.

– Да, конечно, – отозвался он, – разумеется, ваше высочество!

Он подошел ближе, поставил фонарь на осклизлый пол.

– Вы больше не будете страдать, обещаю, – вымолвил он почти ласково и, ловко накинув шелковый шнур на шею узника, затянул его.

Глава 15

Утро в поместье Верлинг начиналось как обычно – принцесса Эвина накрывала на стол. За прошедшие годы она сильно изменилась – в волосах мелькала седина, у глаз появились морщины, и руки уже не были так белы и нежны, как прежде… В простом льняном платье, в клетчатом переднике и белой косынке на голове она напоминала скорее жену фермера, чем знатную даму.

Расставляя грубые глиняные тарелки на столе, покрытом вышитой скатертью, Эвина наставляла свою дочь, юную Майвин:

– Лиловые ирисы символизируют долголетие и мудрость. Их расставляют в вазах из прозрачного стекла во время обеда, когда к столу приглашены особы королевской крови старшего возраста.

Шестнадцатилетняя Майвин – миловидная девушка, тонкая и высокая, с большими голубыми, как у матери, глазами и русыми волосами – хихикнула, прикрыв рот ладонью.

– О чем ты, матушка? Откуда в нашей деревне возьмутся особы королевской крови?

Но Эвину смутить было не так-то просто.

– Когда придет твое время и ты станешь королевой, тебе многое нужно будет знать… Так что лучше запоминай сейчас, – наставительно произнесла она, – подай кувшин для молока! Нет, тот, большой…

Девушка достала с полки кувшин и поставила на стол, но, судя по отрешенному выражению лица, мысли ее витали где-то далеко.

– А я правда стану королевой, матушка? – спросила она.

– Да, милая, – отозвалась мать, – иначе и быть не может! Твой отец – король, и рано или поздно он непременно поймет, как он ошибался…

– Ты всегда говорила об этом, – вздохнула Майвин, – но почему-то он до сих пор так и не понял!

– Поймет, – упрямо повторила Эвина, – я твердо в это верю! И ты должна верить, слышишь?

– А если нет? Если он так и не одумается до самой смерти?

– Что ж, – пожала плечами Эвина, – тогда твой брат станет королем, он вернет нас ко двору и найдет тебе достойного мужа. Ты станешь королевой, моя девочка, непременно станешь!

– Даже не знаю, хочу ли я этого, – призналась Майвин, – я хотела бы остаться здесь, с тобой… Ну, может быть, выйти замуж когда-нибудь потом. Вчера старший сын нашего соседа Эрдлиха улыбнулся мне, когда проезжал верхом мимо нашего дома, а я стояла у калитки. Он красивый!

– И думать не смей, девочка! – старая Калеа вошла с ведерком парного молока. – Ты достойна только принца или короля! Твой брат позаботится об этом, вот увидишь.

Она поставила ведро, с трудом разогнула спину и с нежностью провела рукой по гладко причесанным волосам девушки.

– Моя красавица, моя голубка… Ты достойна только лучшего, запомни это!

И, переведя взгляд на Эвину, добавила:

– Так же, как и твоя мать. Увы, даже боги не всегда бывают справедливы! А уж люди – тем более.

За воротами послышался топот копыт, конское ржание, чьи-то голоса…

– Открывайте! Открывайте! Именем короля!

– Матушка! Кто там? – Майвин метнулась к окну. – Отец все-таки прислал за нами, да?

Хромой Готлиб – единственный слуга в поместье Верлинг, что был и за садовника, и за привратника, зимой пилил дрова, а летом ездил на базар, запрягая в телегу рыжую шуструю кобылку Арву – направился было к воротам, но оказался слишком уж медлительным. Люди в черном деловито, сноровисто выбили задвижку, которая, впрочем, и так держалась на честном слове, растворили ворота, спешились и принялись привязывать коней. Не ведут себя так добрые гости или посланники с хорошими вестями, ох, не ведут!

– Кто вы такие будете? – Готлиб постарался напустить на себя грозный и строгий вид, но тут же отлетел в сторону от удара в челюсть.

– Отойди в сторону, болван! Может быть, останешься жить… Перед тобойшеди-аваль,королевский карательный отряд!

Рыцари в черном уверенно, по-хозяйски, поднялись на крыльцо, вошли в дом… Принцесса Эвина заметно побледнела, но даже в этот миг нельзя было не залюбоваться ее величественной, поистине королевской осанкой!

– Что вам нужно, господа? – спросила она. – Я Эвина, первая жена короля Хильдегарда и мать Альдерика, его сына и наследника трона!

– Мы знаем об этом, – произнес старший из рыцарей – широкоплечий и чернобородый. – Король Хильдегард скончался.

Эвина побледнела еще больше.

– Это весьма прискорбно, – вымолвила она, и ее голос заметно дрогнул, – я и моя дочь облачимся в траур и будем оплакивать его.

– Король умер, и этому предшествовали еще более прискорбные обстоятельства, – продолжал чернобородый, – ослепленный завистью, принц Альдерик пытался убить своего младшего брата, Людриха. Принц Римеран погиб, защищая брата. Альдерик пытался бежать, но был арестован. Он признался в покушении, а также в государственной измене и заговоре против отца, и умер в тюрьме.

Из глаз Эвины покатились слезы. Она словно сломалась и постарела вмиг на много лет. Ее глаза глубоко запали и словно выцвели, у рта обозначились горестные складки, и даже седина в волосах почему-то стала более заметна…

– Этого не может быть, никак не может… – беспомощно повторяла она, – мои мальчики… Этого не может быть!

– Кроме того, – продолжал чернобородый, безжалостно отчеканивая каждое слово, – кроме того, принц Альдерик признался в том, что пошел на убийство и стал изменником по вашему наущению. Поскольку подстрекательство также является тяжким преступлением, вы будете лишены всех прав, титула и имущества и заключены в тюрьме Хеатрог до конца своих дней.

Оглушенная свалившимся на нее несчастьем, Эвина беспомощно оглядывалась по сторонам.

– Но… Как же так? Я ни в чем не виновата – так же, как и мой сын! Это какая-то ошибка… Я все объясню Хильдегарду, он должен меня понять. Дайте мне поговорить с ним, умоляю!

– Король Хильдегард скончался, – терпеливо повторил чернобородый. – Вы должны проследовать с нами.

– А что будет с моей дочерью? – спохватилась Эвина. – Не трогайте ее, не причиняйте ей вреда!

– Ваша дочь также виновна в подстрекательстве к измене, – ответил чернобородый, бросив быстрый взгляд на девушку, – однако, ввиду ее юного возраста, заключение в тюрьме для нее может быть заменено отправкой в монастырь, если она добровольно пожелает стать монахиней.

– Да, да, лучше монастырь… – быстро заговорила Эвина, – отвезите ее в обитель милостивой богини Анрабены, там настоятельница – добрая женщина! Прощай, моя крошка, моя радость, мое сокровище… Не грусти, не плачь, я люблю тебя! Прости меня…

Она обняла дочь, и даже кое-кто из рыцарей в черном отвел глаза – таким трогательным, разрывающим душу было их прощание.

– Все, довольно… Следуйте за мной! – чернобородый попытался было взять Эвину за локоть, но старая Калеа, о которой все забыли, вдруг словно обезумела. С отчаянным диким воплем она бросилась на чернобородого и оттолкнула его.

– Не смейте их трогать, вы, цепные псы! – кричала она. – Бегите, госпожа! Бегите скорее! Я задержу их, сколько смогу!

В первый момент рыцари даже растерялись – никто не ожидал такой прыти от старухи! – но вскоре опомнились. Сверкнула на солнце отточенная сталь, и Калеа упала, обливаясь кровью. Эвина кинулась к ней, опустилась на колени рядом, не замечая, что ее руки, передник и платье заливает кровь, фонтаном хлещущая из раны на шее старухи. Совсем скоро Калеа затихла, ее глаза остекленели, а лицо приняло суровое, нездешнее выражение. Эвина подняла голову, обвела взглядомшеди-аваль,столпившихся вокруг, и произнесла неожиданно спокойно, отчеканивая каждое слово:

– Вы все – убийцы. Будьте вы прокляты! Пусть прокляты будут ваши дни и ночи, хлеб и вода. Пусть ваши жены и дети отвернутся от вас с отвращением, пусть земля не примет вас, пусть ваши души не найдут покоя…

В этот миг Эвина выглядела как пророчица или святая. Голос ее креп, звенел, и в словах звучала такая сила и убежденность, что дажешеди-аваль не смели подойти близко, да что там – просто пошевелиться!

Все, кроме одного. Только чернобородый сумел сохранить присутствие духа. Он вытащил из ножен свой меч, и в следующий миг отрубленная голова Эвины покатилась по полу, а тело осталось лежать рядом с мертвой Калеа.

– Эта женщина угрожала нам, рыцарям на королевской службе, а, как известно, любое сопротивлениешеди-аваль карается смертью, – объяснил он, обратившись к подчиненным, и с нехорошей, кривой усмешкой добавил: – Я слышал, что наша милостивая королева Гвендилена ничуть не опечалится, узнав, что матери принца Альдерика больше нет в живых.

Рыцари в черном молчали. Некоторые отводили глаза, и у всех на лицах было странное выражение – то ли стыда, то ли страха… Самый младший – совсем еще юнец со следами угрей на щеках – выбежал прочь, зажимая рот руками.

Чернобородому это совсем не понравилось.

– Эй вы, что приуныли? Вы – королевский карательный отряд, а не сборище старых баб, – проворчал он, – присылают сосунков прямо из-под мамкиной юбки, и возись с ними потом!

Его взгляд остановился на юной Майвин, что стояла ни жива ни мертва, бледная, с остановившимся взглядом.

– Да, чуть не забыл, – спохватился он, – у нас осталось еще дело – доставить эту крошку в монастырь! Но прежде, – чернобородый лукаво прищурился, – прежде стоило бы дать ей вкусить земных радостей, которых она будет лишена на всю оставшуюся жизнь! Ну что, поможем ей, братья мои?

Рыцари в черном мигом повеселели.

– Поможем! – радостно загалдели они. – Богам все равно, пусть достанется нам!

Старший одним движением разорвал на Майвин платье, и ее тонкий, слабый, какой-то заячий крик утонул в гогочущем хоре.

Глава 16

По дороге, мощенной серым булыжником, грохотали колеса. У обители богини Анрабены – милостивой покровительницы всех страждущих и скорбящих – остановилась крытая повозка. Совсем недавно Готлиб ездил в ней на ярмарку за покупками, но теперь на козлах сидел уже не он… Лежа дома в постели со сломанной челюстью, он стонал от боли и возносил благодарственные молитвы всем богам за то, что остался жив после встречи сшеди-аваль.