Закономерность круга. Роман

– Нет! Теперь ты лозунг: «Люби меня крепче»!

– А я, когда-нибудь, доживу до любимой женщины?

– Ты ею родилась. – Он опять поцеловал ее пылко и очень долго. Затем спросил: – А что ты больше помнишь из нашей жизни?

– Все!

– И как встретились?

– Как встретились, не помню, помню твои глаза, как в них я окунулась и теперь, вот уже столько лет, пытаюсь вынырнуть.

– Я тогда закрою их, чтобы ты не выбиралась.

– Знаешь. – Вел замерла на очередной, глубокий вздох: – Жизнь наша, разнообразная. Но каждый раз, каждый эпизод начинался с твоих глаз. Когда я ногу подвернула, когда вы с домом знакомили. Потом, когда я проснулась…. И когда вы, первый раз вернулись со своей охоты. Да и тот момент, когда я столкнулась с копией Ев. Вот, как-то так получается, что сначала ты выхватываешь меня из жизни, ну или наоборот, втягиваешь в жизнь, цепляя взглядом, а уж затем окутываешь голосом, согреваешь телом.

– Потому что, лишь единственная моя жена, не любит ушами, как…

– Я просто люблю тебя. – она обняла его крепче, всунув носик в ворот его рубашки. – Дорогой, скажи, только честно, неужели это шлейф от кончины Татти?

– Дорогая, вот что ты такое говоришь?!

– Не спеши противоречить, просто подумай, она не смерится с тем, что мы вместе. Ее ненависть ко мне и любовь к тебе настолько была сильна, что хватит не на одно столетие! Помолчи, пожалуйста, минуту, дай договорить. Вспомни, с чего все началось? Ну, я же вижу по твоим глазам, что ты это признаешь, только сказать вслух не можешь. Мне надо простить ее…. Только я не знаю, как это сделать, ибо я ни Господь. Да и простить, значит надо обвинить. А за что? Я запуталась.

– Вот и не думай об этом.

– Не могу. Все-таки в этом есть связь. Ох! Тяжело.

– Неужели я это от тебя услышал? Мне больно слышать такое, но и радостно в то же время. Потому, что я чувствую себя мужчиной, который может подставить свое плечо.

– Я хочу быть просто женщиной, маленькой, хрупкой и любимой!

– Вел. Ты не забывай об этом никогда. И о том, что ты – это все в моей жизни.

– Мы прощаемся?

– Нет! Мне очень важно сказать тебе об этом.

– И говори, и молчи, а еще и пой мне, чаще.

– Обещаю! Только у меня есть маленькая просьба. – Вел прикрыла глаза, показывая, что слушает. – Я прошу лишь об одном, не высовывайся, побереги себя, это может быть опасно.

– У меня тоже условие. Ты должен беречь себя для меня и девочек.

– Это моя обязанность. – Эд поцеловал ее в висок и принялся цитировать ее любимую, некогда, а может и до сих пор, книгу. Только сейчас осознав, что и он, не только ассоциировал жену с главной героиней, со Скарлетт, а так же уважал это произведение, ибо всегда, как в трудные моменты, так и в минуты полного счастья, в его голове всплывали строки именно из «Унесенных ветром»:

«… Да, Боже Иисусе! Я хочу тебя. И мне плохо без тебя. Ты, как наркотик для меня. Я видел людей, которые не могли достать опиум и мучились. Это почти, то же самое. Я знаю, что случается с наркоманом. Он становится рабом, затем гибнет. Это практически случилось со мной. Но я избежал. И не хочу рисковать опять»…

– My beloved, you are my river of life, my sun, my music*. – ответила она ему, отбрасывая любые эмоции, да и все не нужные чувства, кроме любви к нему…

****

Ольга, молча, курила у окна одну сигарету за другой. Дух матери настойчиво пытался потушить огонек ее сигаретки, взъерошить ей волосы и прочее, чтобы начать разговор. Однако Ольга была нема, ровно до тех пор, пока мать не хлопнула дверью. Ее пугали изменения, но и радовали одновременно. Эти девчонки, шутя – играясь, взяли верх над всем. Причем ясно было видно, что, не ущемив самолюбия мужчин. И Жан с мальчиками поднялись морально, стали сильней духом, ответственней.

«Грустно. – думала она. – Меня никто не любят, но в этом только моя вина. Хотя я старалась, как могла, для семьи, для их общего блага. Да, что сетовать! Я здесь на короткое время, только до разрешения проблем»…

– Ник! – произнесла она, не отворачиваясь от окна. – Как вы здесь жили, все эти годы?

– Мирно. Работали, растили детей. Было не скучно. – ответил он твердым голосом и Ольга прикрыла глаза, говоря:

– А ты изменился.

– Возможно. – Николя отложил в сторону все, чем занимался и подошел к ней. – Ольга! Я хочу тебе сказать…. Спасибо тебе, родная. Я сейчас понимаю, какое это счастье иметь такую семью, таких детей, внуков! Я знаю, как ты меня любила и чувствую вину, за холодность души. Но, но я по – своему тебя любил и люблю. Прости, если сможешь.

– Любит! – повторила она с вызовом. – Я вижу, как ты любишь…, с томиком вздохов Анны! – Железная Ольга смотрела на него и впервые, со дня смерти ее родителей, по щеке прокатилась слеза. Николя заметил блеск, но боялся спугнуть, оттепели ее сердца. А еще ему показалось, что кто-то, за его спиной, вздохнул. А Ольга махнула рукой и отвернулась.

– Оль! Оленька! Олюшка! Я верен тебе. Люблю тебя, но по – своему. А Анна…, это же первая, юношеская любовь… Оля, Оленька! Вот тебе легко, твоя первая любовь стоит перед тобою и конючит.

– Да, ну тебя! – вздохнула она и улыбнулась. Но тут же надела маску безразличия. И опять пронесся прохладный ветерок, скрипнула створка окна, подскочила штора и чуть приоткрытая дверь, отъехала сильнее. – Николя, Николя! – качала она головой. – Всю жизнь ты доводишь меня до…

****

Виен прилегла и прикрыла глаза. Ей, наверное, впервые в жизни, ничего и никого не хотелось, кроме маленькой детальки: чтобы в семье было спокойствие. Шквал голосов, которые она не отпускала, держа все под контролем, очень выматывал. Жан видел ее усталость и не доставал разговорами, хотя так хотелось сказать ей ласковые слова.

– Я все слышу! – произнесла она тихо. Жан улыбнулся и принес в спальню комп, поставил на прикроватную тумбочку, присел на краешек кровати, просматривал камеры и поглаживал ее руку. – Вот никогда не скажет вслух! – не сдержалась Виен. – Ты что, стесняешься сказать мне о своей любви?

– Привереда! Я кричу о ней, постоянно. Поспи, сокровище мое, кто его знает, что ждет нас впереди?

– Успокоил, спасибо!

– Виен, ну прости! Ты же знаешь, о чем я говорю.

– Я-то, знаю! Но знаю не от тебя. А хочу слышать, ушами! И пусть слова вылетят птицей и никогда не вернутся, но! Их скажешь ты. Ты! Мне.

– Милая моя! Вот ты-то и слышишь первоисточник, раньше, чем воспроизводитель. Мои мысли проходят через тебя, а уж что выходит на свет Божий – это другое дело.

– И почему это?

– Потому, что ты мой цензор… Эх! – поднялся и обошел кровать: – Пять минут я имею права посвятить своей жене! – спустился на одно колено и взял ее руку. – Мы так с тобою мало прожили, еще меньше я приносил тебе счастливые, спокойные дни. Как же я благодарен, что ты выше упреков и жалоб. Спасибо милая. Я очень люблю тебя, и также сильно буду любить, даже…

– Ты решил проститься? – Виен села. – Жан, прекращай эту сырость. Я не знала, на что иду, принимая твое предложение стать женой. Но кому легко? Нет! Ну что ты за человек! Постоянно просишь прощение, словно повинен, во всех грехах мира! Работай, а то пропустишь гостей незванных, и я буду виновной.

– Вредина! – Он нежно поцеловал ее и, усмехнувшись, взялся за комп.

– Вот так-то лучше. И ты прав, первоисточник говорит красивее и правильней. – Ее руки легли на его плечи, а голова на плечо, но тут же Виен выпрямилась и насторожилась. – Жан! У нас гости. Да, да! К нам идут, вернее крадутся.

– Где? Я не вижу…. Вот я тугодум…. Надо было по периметру камеры ставить!

– Смотри, со стороны набережной. Да, я слышу море…, технику. Стой! Охотничий домик. Ой! Я не могу определить точно, как раздваивается.