Страстная Лилит

– Некоторые, – заметил робко Уильям, – должны ездить в каретах... не в телегах с сеном.

– Лучше ездить и в каретах и на телегах с сеном, – буркнула Лилит, – лучше все попробовать. Так говорит моя бабка, а она дело знает...

– А чье это сено? – спросила Аманда. – И чья телега?

– Это все фермера Полгарда, – ответил ей Уильям.

– Вы на него работаете?

– Только до сбора урожая.

– А что ты будешь делать после сбора урожая? – резко спросила Лилит.

– Вот этого-то я и не знаю, – ответил Уильям.

Глаза Аманды наполнились слезами; она представила себе, как он поднимает мешки с картошкой, как уставший и голодный плетется на кухню фермы, где над ним будет стоять злая миссис Полгард, позволяющая посидеть за столом лишь несколько минут и что-то торопливо съесть в эти минуты. Аманда переживала за него, как она переживала за всех, кто вызывал в ней жалость.

– Уйдите оттуда, – сказала она. – Почему вы не убежите? Лилит презрительно посмотрела на нее. Последние несколько дней Лилит держалась очень заносчиво.

– Куда ему бежать? – придирчиво спросила она.

– Ну... он мог бы стать рыбаком.

– Да что ты знаешь о рыбаках, Аманда? – Лилит говорила почти вызывающе; до этого в присутствии посторонних она всегда говорила «мисс Аманда».

– Это наверняка лучше, чем работать на Полгардов.

– Не знаю, лучше ли, – сказала Лилит. – Подумай об этом... подумай об этом, когда ты лежишь в теплой пуховой постели... Подумай о рыбаках в открытом море, когда находит туман и берег скрывается из виду. Не забудь о ветре и штормах, когда лодку швыряет туда-сюда так, что ты едва из нее не вываливаешься... а этот обманчивый блеск воды, который оказывается лишь призраком косяка макрели. Рыбак никогда не знает, когда и где ждет его удача. То шторма держат его на берегу, то неделями рыба не идет. Что ему остается делать? Оставаться дома и умирать с голоду или выходить в море и тонуть... или работать на фермера Полгарда?

Аманда поежилась.

– Понимаешь? – продолжала Лилит. – Ты – незнайка, вот ты кто!

– И все же, – ответила Аманда, – я думаю, что я предпочла бы рыбачить, а не работать на Полгардов.

Уильям заметил:

– Дело не в том, что приятнее всего, мисс. А в том, что человек может добыть.

– А в том, что можно добыть, – повторила Лилит, сердито сверкая глазами. – Я знаю, что бы я делала, если бы была мужчиной. Плевала бы на все и стала бы контрабандистом.

– А если бы тебя поймали? – спросила Аманда.

– Пусть лучше со мной закон расправится, а не море.

– А что делают с теми, кого ловят?

– Мне запал в душу один случай, – сказал Уильям. – Однажды я, когда еще был малышом, видел человека. Он был в Ботани-Бей[3 - Ботани-Бей – бухта юго-восточного берега Австралии.] и вернулся после семилетней ссылки. Он был в группе каторжников, скованных одной цепью... прикованных друг к другу ночью и днем... и строивших дороги. На спине у него остались следы побоев, которые все никак не заживали. Личинки мух выели ему в ранах все мясо. Он, бывало, рассказывал о Ботани-Бей... о птицах с ярким оперением, о голубом море и ярком солнце... и обо всех страданиях, побоях и голоде.

– Ах... как это можно! – прошептала Аманда.

– Сейчас туда не ссылают людей, мисс. Но и других мук хватает. Тот человек был поденщиком на ферме и украл одну репку с фермерского поля... – Глаза Уильяма сверкали, он совсем не был похож в этот момент на юношу из хижины. Лилит смотрела на него с любовью, Аманда – с тревогой.

– Так будет не всегда, – продолжал Уильям. – Мы должны прекратить это. Нам надо изменить положение вещей... чтобы не видеть, как достается людям лишь из-за того, что они бедны. Нам надо позаботиться, чтобы люди не умирали от голода, когда полно еды.

– Но если плохая погода мешает рыбакам выйти в море и рыбачить... что тогда делать? – спросила Аманда.

– Мисс Аманда, – ответил Уильям, – вас это не должно обижать. Но мы должны как-то исправить такое неравенство. Нельзя, чтобы одни обжирались, а другие умирали с голоду. Это неправильно. Надо делиться. Это опасные разговоры. Еще недавно людей ссылали в Ботани-Бей за такие разговоры. Они называют их преступными, мисс. Но это не преступление. И однажды... однажды... – Он улыбнулся и закончил, запинаясь: – Однажды я что-нибудь для этого сделаю.

Телега поскрипывала, а они молчали. Он изменился, думала Аманда, так изменился, что стала незаметна его обтрепанная одежда; сидя с вожжами в руках, он казался ей величественным, как будто вел своих униженных товарищей в лучшее будущее, а не вез сено и двух молоденьких девушек на ферму около Сент-Кейна.

Он снова заговорил, и тогда Аманда удивилась, почему она прежде считала его всего лишь юношей из хижины; он говорил о бедах таких, как он, людей, о голоде и нищете; говорил с гневом, обидой и решительностью. Уильям рассказал им о группе дорсетских рабочих, говоривших о своих правах и высланных из-за их неосторожности. Он горячился, а девочки молчали и слушали.

Когда они подъехали к ферме, он велел им слезть и ждать его на сельской дороге, пока он сгрузит сено; ожидая Уильяма, они говорили о нем.

– Когда-нибудь, – сказала Лилит, – я считаю, Уильям станет великим человеком. Я всегда так думала. Мы с Уильямом... мы с ним близки. Подумать только, мы были вместе еще до рождения... жались друг к другу у матери в теле. Разве это не удивительно?

– Ему все же не следует вести такие разговоры, – ответила Аманда. – Что, если его кто-нибудь услышит и его осудят? Что в этом хорошего? Что хорошего сделали те люди?

– Уильям говорит, что все поступки оставят след. Он говорит, что, хотя и кажется, что они потерпели неудачу и ужасно за это пострадали, люди их помнят. Они стали для людей как бы знамением, указывающим путь. Вот на что это похоже.

– Знамя! – воскликнула Аманда. – Знамя, предостерегающее: «Не старайтесь. Смотрите, что стало с нами».

– Я с тобой согласна. Уильям – ни в какую. Я думаю, Уильям не прав. Я ему так и сказала. Он о других думает. Он и сам из себя сделает такое знамя, точно. А какой от этого прок? Он должен позаботиться о месте для себя, я ему говорю... не для других. Кому нужны знамена? Что всем людям нужно, так это столы с едой и питьем и пуховые постели. Так я Уильяму и говорю. Но он – мягкий джентльмен. Такие бывают. Моя бабка так говорит, а она дело знает. Уильям должен стать джентльменом; тогда он смог бы научиться правильно говорить, и то, что он сказал бы, не довело бы его до беды.

– Он не может быть джентльменом, – ответила Аманда, – потому что он им не родился, а уж если он не джентльмен, то должен думать, что говорит.

Лилит взглянула на нее сузившимися глазами, но Аманда этого не заметила, так как услышала звуки приближающейся телеги, возвещающие возвращение Уильяма.

Когда они вскарабкались в телегу, Лилит сказала:

– Уильям, заверни к колодцу. Я думаю, Аманда его никогда не видела.

– Нет, не видела, – сказала Аманда. – Давайте поедем мимо колодца.

– Нам надо торопиться назад, – ответил Уильям.

– А! – воскликнула Лилит с издевкой. – Ты боишься старого Полгарда? Ты много говоришь, да мало делаешь. Разве ты не заслужил небольшую прогулку? Кроме того, Аманде хочется, правда, Аманда?

Аманда торопливо ответила:

– Я бы не хотела, если это... если это во вред Уильяму. Глаза Лилит излучали презрение.

– Она думает, что ты трус, Уильям. Она думает, что ты только смело говоришь, а сам трусишь.

– Это не так, – воскликнула Аманда. – Просто я не хочу, чтобы у него были неприятности.

Но Уильям уже успел стегануть лошадь, и телега катилась к колодцу.