Страстная Лилит

– Погоди, погоди, – подзадорила ее Джейн.

Стены были увешаны портретами в красивых позолоченных рамах.

– Семейные портреты. Они висят по всему дому. Вот погоди, увидишь галерею. Покажу тебе... завтра утром... пока все не поднимутся. Ты не должна появляться там днем.

Девочки поднялись на верхний этаж дома; Джейн открыла дверь, и они вошли в комнату, которая оказалась даже больше кухни, хотя ее потолок был наклонным, потому что комната находилась под самой крышей. На великолепно натертом воском дощатом полу стояли четыре кровати, очень чистые и очень узкие.

– Это кровати Бесс, Ады и моя, – сказала Джейн, поочередно тыча в кровати пальцем. – А эта будет твоей.

Кровать! Как ей будет спаться в кровати? Никогда раньше ей не доводилось спать в кровати. Ее отец и мать спали на матрасе, бабка Лил – тоже.

Она плюхнулась на кровать и вытянулась на ней.

– С грязными ногами! – воскликнула Джейн. Но Лилит лишь дерзко усмехнулась сестре. – Поднимайся! Поднимайся! Если миссис Дерри узнает...

– Ты чересчур много тревожишься из-за миссис Дерри. Она всего лишь служанка, – ответила Лилит.

Джейн была ошеломлена:

– Она – повариха.

– Она всего лишь служанка, говорят тебе, и более никто.

– Ну-ну, а ты кто такая?

Лилит молчала, не решаясь сказать, что она кое-кто поважнее, и вспоминала лукавые глаза бабки Лил.

– Давай, – торопила Джейн. – Надевай вот это. Нам надо растопить камин в комнате мисс Аманды.

Лилит поднялась. Комната мисс Аманды. Ее-то девочке хотелось увидеть больше всего. Она надела домашнее платье и башмаки, приготовленные для нее миссис Дерри. Все это было велико для Лилит, но такой прекрасной одежды у нее еще никогда не было, она почувствовала себя королевой, королевой поместья Леев.

Она подошла к окну и, поднявшись на цыпочки, еле-еле дотянулась до него. Глазам ее представился пустынный и скалистый берег; несколько секунд она разглядывала его. Это был знакомый ей берег, но она никогда прежде не видела его из верхнего окна дома Леев. Она успела заметить, как разбиваются морские волны о прибрежные скалы, которые сегодня казались черными, но в солнечные дни они бывают розовыми и красноватыми. Крутой обрыв залива, отсвечивающий сегодня зеленью, нависал над серой водой. Сам залив Рейм-Хед был едва виден, теряясь во мгле.

– Идем, говорят тебе, – сказала Джейн нетерпеливо. – Уже скоро совсем стемнеет.

Они тихонько спустились по лестнице, а вскоре она снова поднималась по ней с ведром угля.

Комната Аманды была красивой, но особенно понравился Лилит шелковый полог на четырех столбиках над кроватью.

– Он старинный, – заметила Джейн, видя, что Лилит щупает полог. – Здесь все старинное. Все сохранилось в том же виде, в каком было при жизни деда мистера Лея.

Лилит не слушала ее. Она бегала от кровати к туалетному столику, поглаживала оборки на скатерти, бесцеремонно открыла дверцу стенного шкафа и заглянула внутрь. Джейн была вне себя от возмущения:

– Ты не должна... ты не должна... Ох, если миссис Дерри...

Но Лилит смеялась и гладила шелковые и бархатные наряды, оттащить ее от шкафа удалось, лишь обратив внимание на украшения на каминной полке.

Огонь в камине уже пылал, когда вошла Аманда. Лилит, не забывшая, что скорчила девочке гримасу, приняла вызывающий вид. Ее великолепный новый наряд потерял свое великолепие; злобная зависть, зародившаяся под влиянием бабки, вернулась к ней.

Аманда не вспомнила о гримасе, которую состроила ей Лилит. Неужели она ее не заметила? Лилит не могла себе представить, чтобы кто-нибудь не отомстил за такое, если бы заметил.

– Это твоя сестра, Джейн? – спросила Аманда.

– Да, мисс.

– Значит, ты – Лилит.

Лилит кивнула. Джейн нахмурилась, глядя на сестру. Лилит не собиралась кланяться, что бы с ней ни делали.

– Надеюсь, тебе здесь понравится, – продолжала Аманда.

– Спасибо, мисс, – ответила Джейн за Лилит. – Простите сестру, мисс. Она застенчивая. Вот почему, мисс...

– Не застенчивая я, – прервала ее Лилит.

Аманда улыбнулась; на мгновение она озабоченно нахмурилась, но ласковая улыбка не покинула ее лица. Она представила себя на месте Лилит, на месте бедной маленькой служанки, впервые оказавшейся в незнакомом месте.

– Должно быть, непривычно... попадать в новый дом, – сказала она. – Впервые... я имею в виду.

Лилит возразила:

– Я не боюсь.

Джейн вцепилась в руку Лилит и потащила ее к двери. Старшая сестра собиралась прочесть нотацию по поводу того, как следует обращаться к господам. В дверях Лилит обернулась. Аманда наблюдала за ней. Лилит хотелось состроить ей гримасу, как раньше, но на этот раз она не решилась.

* * *

Лаура Лей сидела у лампы за пяльцами. Ее игла мелькала над вышивкой; казалось, что она полностью занята своей работой, но на самом деле ее занимал только муж. Если он был в комнате, она только о нем и думала. Сейчас мистер Лей удобно устроился в кресле, и губы его слегка шевелились, так как он читал про себя Библию. Он был очень хорошим человеком, Лаура знала это, и ей очень повезло, что она вышла за него замуж. Она сожалела, что, будучи слишком слаба здоровьем, не смогла родить ему много детей, которых ему хотелось бы иметь. У нее случилось четыре выкидыша и родила она лишь одного ребенка, да и то дочь.

Тем не менее, ей следовало бы гордиться своим хрупким здоровьем. Все же это довольно благородно быть слабой; она следовала моде своего времени: за столом ела очень мало, часто просила принести ей поесть в ее комнату самую малость на подносе, считая, что прием пищи отвратительная привычка и что есть надо лишь при необходимости, и то в уединении.

Ее дочь была трудным ребенком и слишком прямодушной для аристократки. Лаура раздумывала, так ли уж подходит для нее общество детей Холфордов и Дейнсборо. Две дочери доктора и Алиса Дейнсборо были милыми, спокойными девочками, но Фрит Дейнсборо суматошный, взбалмошный мальчик – гоняет верхом на лошади по всей округе... Никому бы в голову не пришло, что он сын священнослужителя; хотя надо признать, что его преподобие Чарлз Дейнсборо не типичный священнослужитель. Он тоже любит верховую езду, хорошее вино и, несомненно, любит хорошо поесть. Его считают обаятельным мужчиной, и все полагают, что Фрит в этом отношении пошел в отца.

Среди женской прислуги царило возбуждение, когда Фрит с сестрой приезжали к Аманде на чай, подававшийся в классной комнате. Повариха обычно пекла по такому случаю кекс с кокосовым орехом, потому что мастер Фрит любил кокосовый кекс; даже мисс Робинсон начинала подхихикивать и говорила, что хоть он и сумасбродный мальчишка, но почему-то на него невозможно долго сердиться. Если бы он не был отпрыском рода Дейнсборо – Чарлз Дейнсборо был младшим сыном лорда и, конечно, церковное жалованье было не единственным его доходом, – Лаура усомнилась бы в том, что Аманде подобает дружить с Фритом. В то же время ее занимало, не переняла ли она от него свою нелепую прямоту, или эту никчемную привычку уделять внимание бездомным псам и босоногим детям. Конечно, ее дед заботился о бедных, главным образом о бедных женщинах – это следует с сожалением признать, – возможно, отсюда и начались эти его пристрастия.

Аманда была источником беспокойства не только для своей матери, но и для того прекрасного человека, который теперь сидел и читал свою Библию, потому что они боялись, оба боялись, что Аманда пойдет в деда. Волосы у нее были такого же цвета, а считается, что цвет волос часто говорит о характере. Например, рыжеволосые имеют репутацию вспыльчивых людей.

Миссис Лей и ее муж никогда не обсуждали отца мистера Лея. Это была одна из тем, которую считалось неприличным обсуждать из-за того, что отец мистера Лея вел безнравственную жизнь и не только пьянствовал, но и изменял жене.

Она знала, что ее муж каждый вечер благодарил Бога за то, что призвал его отца к себе; а так как мистер Лей был человеком милосердным, то к своим благодарственным молитвам он добавлял просьбу о спасении души своего отца.

У Лауры всегда пробегал мороз по коже, когда она проходила в галерее мимо его портрета: глаза совсем как у Аманды и волосы над высоким лбом росли точно так же. Правда, у Аманды рот казался нежным, тогда как рот ее деда был просто чувственным; но Аманда еще дитя, а в лице ее уже можно заметить определенное своеволие, характерное для деда, явно выражающее, что ему безразлично, что о нем думали в округе, он себе в удовольствиях не отказывал; и точно такое же выражение появлялось на лице Аманды, когда она была, как говорила ее мать, «настроена спорить», если она упорно хотела что-то разузнать, а получала не удовлетворяющие ее ответы, которые приняли бы все должным образом воспитанные дети или должны были бы принять.

Не далее как сегодня днем Лаура вздыхала над неряшливой вышивкой Аманды, на которой осталось красное пятнышко там, где ребенок уколол пальчик. Аманда никогда не станет хорошей рукодельницей. «Это образец узора вышивки моей матери, – сказала Лаура. – Она закончила его, когда ей было шесть лет – ровно в два раза меньше, чем тебе сейчас. Тебе не стыдно?»

Аманда критически посмотрела на аккуратные крестики на вышивке, гласившей, что Господь является Пастырем Матильды Бартлетт и что она закончила узор в шестой день января 1806 года новой эры.

– Возможно, – ответила Аманда, – в будущем моя вышивка будет иметь большую ценность, потому что на ней осталась моя кровь.