Мой враг – королева

– Двое братьев Поул уже прилагали всевозможные усилия, чтобы посадить Марию Стюарт на трон. Конечно, они утверждали, что не имели этого намерения, а просто желали, чтобы королева объявила Марию Шотландскую своей преемницей.

– И чтобы на землю Англии вернулся католицизм! – воскликнула я.

– Да, то была их цель.

– А что королева?

– При смерти. Послала за Дадли: хочет, чтобы он был рядом с ней на смертном одре.

– Но еще не конец! – выкрикнула я.

Я смотрела на Уолтера и отчаянно думала о том, что если она умрет, Роберт, вне сомнения, женится, а я – теперь я замужем за Уолтером Деверо!

И думаю, что именно в этот момент я начала ненавидеть мужа.

– Она послала за ним, – продолжал Уолтер, – и сказала, что если бы она не была королевой, она была бы его женой.

Я кивнула: я поняла, что из двух страстей победила страсть к власти и короне; она не желала делить ее ни с кем. Власть в государстве должна была принадлежать ей полностью, однако и это не разрешало всех моих сомнений.

– Затем она позвала к своему одру министров, – рассказывал Уолтер, – и повелела записать свою последнюю волю. Она назначает регентом Роберта Дадли. – Я затаила дыхание.

– Значит, она очень любит его, – сказала я.

– Ты сомневалась в этом?

– Но она не захотела выйти за него замуж.

– Потому, что на нем подозрение в убийстве жены.

– Удивляюсь… – начала было я, но смолкла, представляя себе, как ее хоронят, и ее недолгое правление закончено.

Что дальше? Что будет со страной и народом? Одни попытаются возвести на трон Марию Шотландскую, другие – леди Кэтрин Грей. Англия будет втянута в гражданскую войну.

Но главный вопрос, который мучил меня, состоял в том, как поступит Роберт, когда она умрет. И я страдала, спрашивая саму себя, не рано ли вышла я замуж, и не мудрее было бы подождать?

Затем родилась моя вторая дочь: я назвала ее Дороти. Королева выздоровела после болезни – не умерла, и этого от нее можно было ожидать. Более того, она вышла из смертельной болезни невредимой, что и вовсе было редкостью. Сестра Роберта, Мэри, жена Генри Сидни, находилась возле королевы день и ночь, ухаживая за больной, выполняя все ее просьбы и приказания. Она заразилась той же болезнью, и ее лицо было обезображено. Я слышала, что вскоре после этого Мэри попросила высочайшего разрешения покинуть двор и удалиться в свое фамильное поместье Пеншерст, откуда уже никогда не выезжала. Разрешение, конечно, было дано, но это была и вся награда от Елизаветы, которая, по правде говоря, никогда не забывала в своих благодеяниях тех, кто верно ей служил. Кроме того, Мэри Сидни была ее любимицей.

Уолтер сказал, что люди начинают вновь поговаривать о том, что королева выйдет замуж за Роберта.

– Но отчего это более вероятно теперь, если не случилось уже давно? – вопрошала я.

– Во-первых, не так уж давно, – отвечал Уолтер, – а во-вторых, люди теперь готовы принять все, потому что рады выздоровлению королевы. Народ хочет их свадьбы, потому что ему нужен законный престолонаследник. Ее болезнь как раз и показала, как опасно положение, когда у королевы нет детей.

– Она никогда не умрет, пока сама не пожелает, – угрюмо проговорила я.

– Все это, – сказал Уолтер, – в руках Господа. Вскоре жизнь при дворе пошла своим чередом. Роберт вновь был обласкан, и теперь уже не терял надежды. Я не сомневалась, что он надеялся более, чем когда-либо, теперь, когда народ успокоился в слухах и желал замужества королевы.

Королева пребывала в прекрасном расположении духа. Она даровала прощение братьям Поул: то был типичный для нее жест. Она любила показать народу, насколько великодушна она может быть и что она не таит зла и не строит козней против кого бы то ни было. Братья Поул были сосланы – и двор вновь расцвел.

Но оглашения помолвки не последовало.

Было досадно получать новости из уст Уолтера или тех, кто приезжал к нам с визитом, поскольку они никогда не рассказывали того, что я жаждала знать. Как только я оправилась от вторых родов, я поклялась себе, что вернусь ко двору. Королева всегда принимала меня благосклонно, и я была убеждена, что теперь я склонюсь перед ней со слезами радости оттого, что она жива и невредима. Если же слез не будет, то я прекрасно знала, как их вызвать искусственно при помощи сока некоторых растений. Тогда я спровоцирую ее на подробный и откровенный рассказ о том, что произошло при дворе за эти годы, и признаюсь ей, что тихая семейная жизнь не может для меня быть заменой пребыванию при королевских покоях. Она завидовала рождению детей, я знала это, но не девочек, а у меня были дочери.

Она приняла меня, изобразив привязанность и любовь, и я, в свою очередь, разыграла свою сцену: высказала невероятную радость по поводу ее выздоровления, что мне, очевидно, удалось, ибо она постоянно держала меня возле себя. Более того, она подарила мне отрез бархата сливового цвета, чтобы сшить из него платье, и шелковую тесьму. То были знаки ее благоволения.

Пока я была при дворе, пришли интересные новости, эрцгерцог Чарльз – соискатель руки королевы, которого она когда-то отвергла, – предложил руку Марии Шотландской.

Силу ее чувств и интереса к Марии нельзя было недооценить. Она была ее наиболее яркая соперница. Как только Елизавета получала малейшую информацию с Марии, она застывала от напряжения, она никогда не забывала ни малейшей детали из сказанного ей о Марии. Она ревновала Марию не к ее высочайшему титулу, в котором не было сомнений, не к ее притязаниям на трон, но исключительно к женской красоте, поскольку о той говорилось, что она – одна из красивейших женщин мира. А так как Мария Шотландская также была королевских кровей, сравнение с Елизаветой было более чем возможно.

К сожалению для Елизаветы, Мария была и красива, и наделена талантами, и в этом также не было сомнения. Однако, я уверена, что в ней не было и сотой части той хитрости и изощренности ума, которые были даны нашей леди Елизавете.

Я, бывало, думала о том, насколько разные у них двоих судьбы. Мария, любимое дитя французского двора, резвилась и ласкалась к своим сиятельным свекру и свекрови, а также к всевластной любовнице французского короля Диане де Пуатье, которая была много влиятельнее при дворе, чем королева Катерина Медичи.

Она была любима своим молодым мужем и воспеваема поэтами. А Елизавета прошла через нелегкое детство и мрачную юность и всегда была на волосок от смерти. Полагаю, именно это сделало ее такой, какая она была, но в таком случае оно того стоило.

Тем более странно, что такая мудрая женщина не смогла скрыть своей ярости и ревности при известии о сватовстве эрцгерцога.

Если бы она попросту пережила это наедине со своими эмоциями – это было бы одно, однако она послала за Уильямом Сесилом, чтобы публично оскорбить эрцгерцога, назвав его в присутствии посла «австрийским повесой» и прочими эпитетами, поручила Сесилу передать Марии, что она никогда не получит благословения Елизаветы на этот брак и что если та считает себя наследницей английского престола, то ей следовало бы прислушаться к мнению правящей королевы.

Сесил был напуган тем, что выпад королевы будет осмеян присутствующими иностранными поверенными; а когда император Австрии написал, что он возмущен оскорблениями в адрес своего сына и не желает более, чтобы тот подвергался недостойным нападкам, Елизавета самодовольно усмехнулась и кивнула в ответ.

Очевидно, Роберт в то время чувствовал себя на коне. Я видела его время от времени, и у меня не возникало сомнений, что он очень уверен в своих шансах. Он постоянно пребывал при королеве, часы проводил с нею наедине в ее апартаментах, поэтому неудивительно, что люди вроде миссис Доув верили слухам о королеве и ее фаворите. Но Елизавета не могла забыть случай с Эми Дадли и поэтому медлила.

Когда до нас донеслась весть о том, что другой соискатель ее руки, Эрик Шведский, влюбился самым романтическим образом, Елизавета без конца повторяла со всевозможными колкостями эту историю. Эрик однажды увидел в окрестностях дворца красивую торговку орехами по имени Кэйт и настолько был очарован ею, что женился на ней. Как мило, как трогательно. Похоже на рождественскую сказку. Однако какая удача для торговки Кэйт, что когда-то Елизавета отказала ее возлюбленному! Кэйт должна бы быть столь же благодарна ей, Елизавете, сколь и ему. Мораль же в том, что человек королевских кровей, способный жениться на торговке орехами, вне сомнения, не пара для королевы Англии.

Она любила обсуждать своих поклонников. Часто я сидела возле нее, в то время как она расписывала мне детали предложений, которые ей делались.

– А я все еще девственница, – вздыхала она.

– Я надеюсь, ненадолго, Ваше Величество, – говорила я ей.

– Отчего ты так думаешь?

– Слишком многие ищут этой чести, Мадам. И Вы соизволите, я не сомневаюсь, принять одно из предложений и тем самым сделаете этого мужчину счастливейшим человеком на Земле.

Ее золотистые глаза были полуприкрыты: наверное, она вспомнила «милого Роберта».

С тех пор, как она узнала, что эрцгерцог Чарльз сделал предложение Марии, королеве Шотландской, она постоянно уделяла внимание послу Шотландии сэру Джеймсу Мелвиллу. Она играла для него на музыкальных инструментах, а делала она это очень искусно; она пела в его присутствии и, что у нее получалось превосходнее всего, она танцевала. Она страстно любила танцы и была тонка, легка и несла такое неоспоримое достоинство во всей своей внешности, что в любой компании танцоров была истинной королевой.

Она всегда спрашивала у Мелвилла, как ему понравилось представление, а также не забывала спросить, так ли хороша в искусствах ее соперница, а его хозяйка – королева Мария.

И я, и другие фрейлины не могли удержаться от смеха, когда наблюдали, как бедный Мелвилл боролся между двумя искушениями, стараясь не обидеть свою королеву и вознести похвалу Елизавете. Елизавета заманивала его в ловушку, и часто раздражалась на него, поскольку не могла этого сделать настолько глубоко, чтобы он хоть раз признал ее превосходство.

Было удивительно, сколь велико ее тщеславие, но, без сомнения, она была очень тщеславна.

Они с Робертом в этом были крайне схожи. Они оба считали себя непререкаемо превосходящими других людей. Он – всегда уверенный в своем успехе и в том, что преодолеет любое сопротивление (когда он женился, я вспомнила о том, что он обещал сам себе всегда быть хозяином и повелителем), а она – уверенная в своем праве «заказывать музыку».

Между ними были и цель, и препятствие: корона. Она не потерпела бы того, чтобы делиться с кем-либо властью, а он был уверен и смел в своих исканиях – власти ли или этой женщины? Я полагала, что я знала ответ, но знала ли его Елизавета?