Страстная Лилит

– Ник, – тихо позвала она.

Он протянул руку, и она взяла ее в свою. Другой рукой он потрогал ее лицо.

– Керри, что такое необычное в этой комнате? Она отличается от других комнат. В чем дело?

– Я думаю, потому что это наша комната. В ней беспорядок. Весь стол завален разными вещами. И кубики Марты там же, и кукла Клавдии. И чья-то коробка с карандашами... А на полу расположились мы, и книга рядом.

– В ней есть еще что-то такое необычное. Керри, расскажи мне об этой комнате, хорошо? – Он поднялся и вытянул руку. – Проведи меня вокруг нее и позволь мне все потрогать... и расскажи мне о ней все.

Она вскочила на ноги и встала рядом с ним. Потом она подняла книгу и положила ее на стол, потому что одним из правил в детской было: ничего не оставлять на полу, чтобы Доминик не споткнулся. Это правило Керенса – небрежная во всем остальном – никогда не забывала сама и следила за тем, чтобы никто другой тоже не забывал.

– Начнем с окна, – сказала она. – Это шторы. Они из какого-то бархата... складки и складки из бархата, присобраны. Материал называют шениль или как-то так.

– Он мягкий. А красивый?

– Да, он темно-красный.

– Красный, – повторил Доминик.

– Яблоки тоже иногда бывают красными, – сказала Керенса. – И сливы тоже красные.

– Этот цвет больше похож на цвет слив, чем на цвет яблок. Твои щеки красные, и мои тоже... но это другой красный цвет. Красный – красивый цвет. Мне он нравится больше всех других цветов... потому что он как будто идет откуда-то к тебе.

– Правда?

– Ну, не на самом деле, но так кажется. Когда его окружают другие цвета, кажется, что он говорит: «Взгляни на меня, я красный!»

Они посмеялись. Керенса лучше, чем кто-либо другой, давала ему возможность понять многие вещи.

– Потом здесь окно, – продолжала она. – Сквозь него можно видеть, потому что это стекло. Там внизу садик.

– То, о чем я говорю, находится не снаружи, – заметил Доминик. – Оно в этой комнате.

– Оно находится здесь только тогда, когда здесь папа?

– Да, а иногда и тогда, когда здесь мама... но только если он тоже здесь.

– Хотела бы я знать, что это такое! О, как бы я хотела.

– Проведи меня по комнате.

– Ковер ты знаешь. Он такого цвета, как шторы.

– Как сливы! – сказал Доминик и рассмеялся, почувствовав на зубах оскомину. Последние сливы, которые он ел, были очень кислыми.

– Это стул. О стульях тебе все известно, правда? Ты сидел на них на всех!

– Да, стулья я знаю. – Он нежно погладил один из них.

– Проведи меня к шкафу, – попросил Доминик. Она подвела его к шкафу, который он ощупал. Он погладил дверцы и ручку, которую следовало повернуть, чтобы открыть шкаф.

– Может ли такой большой, как папа, человек пугаться, как дети пугаются темноты... дети, которые могут видеть?

– Я думаю, что, возможно, взрослые люди иногда пугаются, – сказала Керенса. – Они ужасные притворяшки, эти взрослые. Иногда я думаю, что они совсем такие, как мы... только большие.

– Да, – сказал Доминик, – такие, как мы, только большие. Керри, а что такое скелет?

– Кости... кости мертвых. Мы видим их на кладбищах при церквах. Уф! Ужас! Ник, ты должен быть рад, что не можешь их видеть.

– Скелеты помещают в шкафы, Керри. Я слышал, как Пэдноллер однажды разговаривал с поварихой. Он сказал: «Ну, уж тут точно в шкафу есть скелет, славный старый скелет!» Керри, а в этом шкафу есть скелет?

– О, скелеты в шкафах! – презрительно ответила Керенса. – Это просто одна из глупостей, которые говорят, но на самом деле ничего такого не бывает. Не бывает настоящих скелетов. Это значит, я думаю, что так говорят о скверных тайнах.

– О тайне в шкафу?

– Нет, не в шкафу... но где угодно... о тайне, о которой взрослые не хотят говорить открыто... а просто шепчутся о ней, когда думают, что люди вроде нас их не слушают.

– Керри, я думаю, что в этом шкафу что-то есть. – Он открыл дверцу. – Запах какой-то непонятный. Расскажи мне все о вещах в этом шкафу.

– На верхней полке стоит клей и кисточка и лежат наши альбомы для наклеивания вырезок. На другой полке лежат разные книги и наши тетради. Стоит чернильница.

– В этом шкафу все вещи пахнут иначе, чем в других местах. Ты это чувствуешь?

– Нет.

– И эти книги тоже... помимо их собственного запаха. Засунь внутрь голову, Керри. Понюхай. Пахнет апельсиновыми корками.

– Возможно, здесь раньше держали апельсины.

– И на яблоки тоже похоже... на сморщенные и начинающие портиться внутри яблоки.

– Здесь могли раньше держать фрукты.

– Но запах только похож. Это не запах фруктов. Вот тут-то и есть один из тех скелетов, Керри. Вот почему папа так меняется в этой комнате.

– Ник, не говори никому про скелет. Давай выясним все и будем хранить тайну.

– Да, – сказал Доминик. – Я думаю, это скверная тайна, Керри.

– Потому что в этой комнате папа и мама всегда бывают грустнее, чем в других.

Они закрыли дверцу шкафа и вернулись к столу. Керенса прочла другой рассказ и временно забыла про шкаф. Но позднее она вспомнила и обратилась к Лилит.

Она никогда не любила Лилит, а после болезни ее неприязнь к ней еще более возросла. Все чувства Керенса выражала бурно; она редко испытывала такое чувство, как безразличие. Теперь она знала, что у взрослых есть еще один секрет, который ей необходимо узнать, и этот секрет для нее гораздо важнее тайны шкафа, потому что он касался отношений между Фритом и Лилит.

Интуиция подсказывала ей, что от Лилит она скорее, чем от кого-либо еще, сможет узнать тайну шкафа, поэтому она задала ей вопрос неожиданно, надеясь застать ее врасплох:

– А что было в детской комнате до того, как она стала детской?