Чудо чудное
– Танцевать пойду! – объявила она, вставая.
– И правильно, – поддержал Баюн, лениво облизываясь. – Ступай. Я следом присоединюсь. Сперва только полюбуюсь… моей ведьмой драгоценной. Красавица нынче.
Верея лишь пожала плечами – любуйся, мол, на здоровье – и, подхватив подол платья, побежала легко, почти по-девичьи, в самую гущу пляшущих красавиц. Костер вздымался исполинским языком к небу, рассыпая снопы раскаленных искр. Музыка – дикая, завораживающая – впивалась в самое нутро, дурманя разум, опьяняя торжеством и древней мощью праздника. Девы кружились в бешеном хороводе, и Верея влилась в их вихрь. Она закрыла глаза, отдаваясь порыву, этому яркому, всесокрушающему чувству радости, какого не испытывала сто лет, а то и больше. И в этот чарующий, хмельной миг, под негой колдовской браги, Верея наяву ощутила, как сильная, горячая рука скользнула по ее запястью, потом обвила талию, притянула к твердой, огненной груди и закружила в диком, неистовом танце, полном первобытной энергии и сжигающей страсти.
Конечно, это было лишь игрой ее опьяненного воображения. Но жажда отдаться этому порыву казалась настоящей. Захотелось Верее вдруг кружиться в этом огненном кольце именно с ним, со старинным другом, Змеем Горынычем. Отчего-то прежде не видела она в нем мужчины, но после того, как узрела его омолодившегося, временами всплывал в памяти его лик – гордый, сильный, с изумрудным взором, где тлел сдержанный, но жгучий огонь.
«Обратился бы ты драконом сейчас… – мелькнула мысль, пьяная и дерзкая. – Взмыли бы в поднебесье! Никогда за облаками не летала – метле моей такое колдовство не по зубам. А Змей Горыныч… Он же дракон. Истинный. Единственный. И мощь в нем… Да не меньше моей будет!»
Вдруг – и впрямь! – уже наяву чьи-то пальцы коснулись ее рук. Аль, быть может, Верея слишком глубоко ушла в грезы, она не сразу сообразила. Но стоило ей поднять веки, как взгляд уперся в знакомые, острые черты.
Кощей Бессмертный.
«Какой-то он… больно настоящий», – пронеслось в затуманенном сознании. Детали проступили резко: черные, жесткие волосы, в которых зацепился сухой, скрюченный листок дуба. И рука Вереи, совершенно безотчетно, потянулась сама, чтобы убрать его. Кощей лишь усмехнулся в ответ, уголки губ поднялись в холодной насмешке, и чуть наклонился к ведьме, позволив ей вытянуть листок. Который, к слову, под пальцами оказался шершавым, живым, пахнущим лесом и… пеплом.
– Не понимаю… – прошептала Верея, сжимая в ладони листок, глядя на него, потом на Кощея.
– А нечего понимать, ведьма, – его голос прозвучал совсем рядом, низко и звучно.
Не успела она опомниться, как его рука – твердая, как сталь, – обвила ее талию. Он резко дернул ее к себе, и они закружились в стремительном, почти безумном танце вокруг костра. Верея не сопротивлялась. Вместо этого она залилась звонким смехом, позволив темному колдуну вплестись в ее праздник. Танцевали они, словно в последний раз, отчаянно и лихо. И странно – ей было с нимлегко. Непростительно легко. Будто знала она его не одну и не две жизни, а вечность. Будто в их пляске, сплетении света и тьмы, рождалось и рушилось само мироздание.
– Пора всей этой нечисти показать, как развлекаться нужно! – воскликнул Кощей, и в глубине его черных глаз вспыхнул короткий, недобрый огонек. Верея же, окончательно сраженная праздничным угаром и хмелем, оскалилась в хищной улыбке.
– Покажем! Славься, солнце!
– Славься, солнце!
Колдун протянул ей руку. Ладонь его была ледяной, прикосновение пронзило кожу холодом, от которого сердце трепетно и больно екнуло. Но она сжала его пальцы. Навские, завидев странную пару – сияющую молодую ведьму и мрачного колдуна, – расступились, образовав живой коридор. Верея с Кощеем, разбежавшись с нескольких шагов, синхронно сиганули через самое пекло костра. Пламя, будто оскорбленное дерзостью, взмыло ввысь яростным столбом, пытаясь поглотить незваных прыгунов. Однако лишь опалило их одежды жарким дыханием, мягко обласкало, отшатнувшись перед сплетенной силой стражницы межмирья и бессмертного колдуна.
– Развлекаетесь? – раздалось у самых ног. Баюн сидел в высокой траве, наблюдая. – Славно, что колдуна нашла. Жаль, что не погорел он дотла в костре. Но тебе, Ягуль, плюсик за попытку.
«Ишь чего удумал! – подумала Верея, отряхивая искры с рукава. – И не пыталась я его жечь!»
– Полно тебе, Баюн, – отмахнулась ведьма. – Сам Кощей предложил через костер прыгать.
– Н-да? Ну тогда плюсик забираю.
– Уймись, зверь, – Кощей окинул кота хмурым взглядом. – Порадуйся празднику. Али боишься чего?
– Как бы не узнал тебя кто, – проворчал Баюн. – Опасаюсь, что Марья Моревна твою костлявую тушку обратно в темницу швырнет. Тогда как Васька-то выберется?
– Так следи, чтоб никто не узнал, – глаза колдуна стали жесткими и полными безразличия. Однако, взглянув на Верею, он словно нехотя добавил: – Все в порядке будет.
– Последнее дело – темному колдуну верить.
– Молвила темная колдунья.
– Я не темная! – огрызнулась Верея, но без прежнего гнева. – Голову мне морочишь своими загадками.
– Вот-вот, – подхватил Баюн, вставая и потягиваясь. – Рассказывай уже про свое чудо чудное. Навеселились вдоволь, хватит пыль в глаза пускать. Пора к делу.
– Жду я здесь кое-кого, – признался он, окидывая взглядом толпу. – Поэтому спрячемся, пожалуй, чтобы сюрприз не испортить. А пока он не пожаловал… поведаю о чуде.
«Ложки-матрешки! – застучало в голове у Вереи. – Кого же он поджидает-то? Приспешников? Или жертву?»
– Кого ждешь, гад? – спросила она, подступая ближе. – Прихвостней своих? Ты имей в виду, это я только притворяюсь добренькой. На деле сожру и косточки обглодаю, не поморщусь.
– Не терзайся, ведьма, этого… красавца ты хорошо знаешь.
– Кажется, я догадываюсь, – пробормотал Баюн, уши его настороженно подрагивали. – Но ладно, поглядим.
– Поглядим, ага, – раздраженно фыркнула Верея. Злили ее тайны, коими темный колдун пичкал ее не первый день.
Они покинули шумную поляну, где праздник только набирал силу, и углубились в лес. Узкая, едва заметная тропинка вилась среди вековых лип, чьи стволы были похожи на застывших великанов. Воздух здесь был гуще, тишина – почти звенящей, нарушаемая лишь шелестом листьев да далеким гуляньем. Они уселись прямо на упругую, прохладную траву.
– Тихо здесь, – произнес Кощей, поднимая глаза к звездам.
– Да-а, – промурлыкал Баюн, укладываясь клубком. – Хорошо. Отдохнуть можно.
– Нет, плохо, – резко возразил колдун, его пальцы нервно перебирали травинки. – Очень плохо.
– Коли плохо в тиши, не молчи, – потребовала Верея. – Поведай о чуде чудном. Ибо я утомилась уже от твоих загадок и полуправд. Говори прямо.
– С ведьмой солидарен, – поддержал кот. – Рассказывай.
– А то меня сомнения одолевают, – добавила она, пристально глядя на темного, – не придумал ли ты это чудо чудное во мгле своей темницы. Мало ли что за двести лет во тьме привидится?
Кощей на ее слова помрачнел мгновенно. Лицо его стало каменным, взгляд ушел куда-то вглубь, в прошлое. Он нахмурился и с минуту сидел в гнетущем молчании, словно его окатили ледяной водой.
– Многое привидится… – наконец заговорил он, и голос его звучал глухо, с непривычной горечью. – Да только чудо чудное… оно есть. Видел я его однажды. Осязал. Жаль, умыкнуть не успел – пришлось с Марьей биться насмерть. Она ведь… власти жаждала. Как и я.
– Она миры от тебя спасала, колдун, – напомнила Верея. – От твоей алчности.
– Больше слушай выдумки да небылицы. Цель у нас с Моревной была одна – власть над Навью. Безраздельная. Победила она меня лишь потому, что коснулась чуда чудного. Лишь коснулась! Он с силой сжал кулак, костяшки побелели, словно он снова переживал тот роковой миг поражения. – Чудо чудное – это цветок колдовской. Папоротник. Тот, что цветет лишь раз в году.
– На Ивана Купалу, – вставил Баюн, не открывая глаз. – В самую короткую ночь.
– Именно, – подтвердил Кощей. – Когда грани миров истончаются.
– То сказки лишь! – Верея махнула рукой, но в голосе ее прозвучала неуверенность. – Не цветет папоротник! Истинное колдовство не таково. Иначе я знала бы!
– Ты, Ягуль, – промурлыкал Баюн, наконец поднимая голову, – последние двести лет помнишь. Кое-как. Откуда знать тебе, что цветет, а что нет?
– Хм-м… И то верно…
Она обернулась к колдуну. Тот смотрел на нее как-то странно, изучающе, будто пытался разглядеть что-то сквозь пелену времени или хмеля.
– Чего уставился? – спросила она, насторожившись.
– Память отбило, говоришь? Совсем?
– Ну есть такое… И что с того? Старость – не радость.
– Странно это, – пробормотал Кощей. – Ведь я… я тоже кое-что позабыл. Помню битву, помню, как власть пытался удержать, как бился с Моревной, как она меня в проклятой башне заточила… А вот что до этого было… Он провел рукой по лицу. – Пустота. Провал. Не помню.
– Да, – тихо согласилась Верея, чувствуя, как холодок снова пробежал по коже. – И впрямь… странно. Очень странно.
Тишина под сенью древних лип была гнетущей, почти осязаемой. Воздух, густой от запаха прелой листвы и влажной земли, казалось, вяз в сплетении корявых ветвей над головой. Баюн, свернувшись клубком на прохладном мху, лениво потянулся, когти выпустив и втянув обратно.
– Странного в мире – как грибов после дождя, – промурлыкал он. – Ум сломаешь, коли обо всем думать будешь. Так что ж с твоим цветком-то такого чудесного?
– Цветок папоротника, диво дивное. Распускается лишь раз в году, в самую короткую ночь, когда небесный свод трещит по швам, а грани миров истончаются до прозрачности. Всего две недели осталось чудесного события. Тот, кто сорвет этот цветок… – Кощей сделал паузу, и его черный взор недобро сверкнул в ночной мгле, – обретет силу, перед которой склонятся правские боги. Силу первозданную, не подвластную ни времени, ни смерти, ни земле навской.
В голосе его, обычно полном язвительности или холодного расчета, прозвучала неприкрытая горечь давнего поражения. Он будто вновь переживал тот миг:
– Марья коснулась. Всего лишь коснулась лепестка. И этого хватило… Хватило, чтобы вырвать у меня Кладенец, самый острый клинок из всех, что ковались под солнцем и луной! Цветок не отдал ей себя целиком – вспыхнув на миг ослепительным пламенем, рассыпался в прах, не желая служить ей. Но тень его силы… эхо его мощи… подчинилось ей. И этого веяния хватило, чтобы сокрушить меня.
Верея не сводила с колдуна пристального взгляда.
– Кто же нашел его? – спросила она. – Кто сумел добраться до цветка первым в ту роковую ночь? Ты? Марья? Или кто-то третий, о ком память твоя истлела?
Кощей нахмурился, на мгновение представ перед взором ведьмы не безжалостным убийцей, а потерянным чародеем.
– Память… – пробормотал он. – Хранит лишь обрывки. Ярость битвы. Блеск Кладенца. Триумфальный крик Марьи… и пустоту после. Пустые мгновения. И тьму… – Он резко дернул головой, словно отгоняя наваждение. – О тьме той… лучше не вспоминать.
Верея усмехнулась, силясь перестать сочувствовать врагу.
– Отчего же только мне дано отыскать? Чем я особенная?
Кощей ответил лишь загадочной, кривой ухмылкой.
– Чтоб тебе пусто было! – прошипела Верея.
Баюн, зевнув во весь кошачий рот и обнажив острые клыки, потянулся снова.
– Занятные сказки, не спорю. Но кого мы тут ждем-то? Я бы лучше брагу пил в компании навок или полуденниц.
– Того, кто тоже ищет чудо чудное, – ответил Кощей резко, его спокойствие внезапно испарилось. – Он расскажет нам, где нынче цветок зацвести вознамерится. – С этими словами он стремительно вскочил с земли и, вперив черный взор в лесную гущу, затаил дыхание, будто увидел кого-то.
– Чую… – Баюн тоже замер, уши его встали торчком, шерсть на загривке слегка приподнялась. – Он здесь. Мерзкий запах…
– Да, – подтвердил Кощей, не отводя взгляда от леса. – Здесь. Меж костров шастает.
– Кто?! – воскликнула Верея, тоже вскочив.
В ее груди зародилось неприятное, тягостное чувство. В носу засвербело от тошнотворного запаха, чуждого всему ее нутру.
– Велес… – выдохнула она имя правского бога, и оно прозвучало как проклятье.
Глава 7 Бей вурдалаков!
Тишина под сенью древних лип, куда они отступили от шума празднества, была гнетущей, звенящей. Воздух, густой от запаха прелой хвои и влажной земли, казалось, вяз в сплетении корявых ветвей над головой. Баюн, свернувшись клубком на прохладном мху, лишь ухом дернул, когда Верея вскочила с места, как ошпаренная. Напряглась вся, словно струна, тотчас узнав ощущение, возникшее еще до того, как из чащи выполз запах – смесь старого дерева, дорогих, приторных благовоний и чего-то звериного, дикого.
– Нет, – выдохнула ведьма, и слово прозвучало тише шелеста листьев. – Не желаю его видеть. Не сейчас. Не здесь. Никогда.
– Именно тебе, очаровательная моя, предстоит вытянуть из него сведения о цветке. Вежливо. Хитро. Как только ты умеешь.
Кощей повернулся к ней. В его взгляде не было ни тени сомнения или просьбы – только холодный, не терпящий возражений приказ, от которого по спине любого выходца из Яви побежали бы мурашки.
– Почему я?! – возмущение Вереи вспыхнуло яростно и искренне, заставив ее сжать кулаки так, что ногти впились в ладони. – Это ты его ищешь, ты и беседуй! Я и так на него насмотрелась, когда мимо моей избы на вороном проезжал, а затем компот мой хлебал бочками! Смотрел свысока, премерзкий тип!
Ведьма многозначительно на Баюна покосилась, мол, выручай, но кот лишь скептично усами повел.
– Я к Велесу не подойду, – проворчал он, не открывая глаз, но выпуская когти и вцепляясь ими в мох. – Глаза выцарапаю божку к чертовой матери. Старые счеты.
– И меня он видеть не жаждет, – добавил Кощей с ледяной, кривой усмешкой. – Наши последние встречи… оставили неизгладимый след в его памяти. И не только в памяти. Так что вперед, стражница.
Он резко, почти грубо подтолкнул ведьму ладонью в спину, выпихнув из укрытия лип на узкую, проложенную звериными лапами тропинку, ведущую к шумной, залитой огнями поляне. Верея едва удержала равновесие, каблук сапожка зарылся в мягкую землю. Колдовские слова, острые и жгучие, уже вертелись на языке, готовые сорваться заклятьем, но она с силой сжала губы. Шум привлечет внимание.
Собака драная! Гусь общипанный! Карась кверху пузом! – прошипела она в спину Кощею, глотая ком ярости, что встал в горле.
Велес тем временем неспешно, с видом полновластного хозяина, прогуливался среди ломящихся от яств столов, расставленных меж костров. Его мощная фигура, облаченная в дорогие одежды цвета запекшейся крови и тусклого золота, подавляла все вокруг. Навские жители косились на него исподтишка, перешептывались, но никто не смел приблизиться. Возле него сам собой образовывался невидимый, но ощутимый круг отчуждения и животного страха.
– Вот он, похаживает, важничает, – пробормотала Верея, на мгновение прижавшись к шершавому стволу старой липы на самом краю поляны. – Тогда еще жирнее был. Налитый, лоснящийся, как бык на откорме. Чего это схуднул? Неужто нынче в Прави недоедают?
Она сделала глубокий вдох, будто ныряя в ледяную воду лесного озера, собрала всю свою волю, всю накопленную за века хитрость в тугой комок и направилась к нему прямой, вызывающей походкой, от которой зазвенели подвески на ее поясе.
Велес заметил ее издалека. Его губы растянулись в приветливой, насквозь фальшивой улыбке, обнажив слишком белые, слишком ровные зубы. Верея в ответ выдавила ухмылку, в которой было столько яда, что им можно было бы отравить целое озеро с его обитателями.
– Знакомы мы, красавица, – произнес он, когда она приблизилась. Голос его был густым, медовым, но с явственным металлическим подзвонком, скрежещущим по нервам. – Лицо твое… будто отражение в старом, потускневшем зеркале, знакомое и чуждое одновременно. Но откуда…
– Ой, распелся тут! Полно тебе, Велес, – резко, рубящим движением руки перебила его Верея, останавливаясь в шаге от него, так что чувствовался его тяжелый, душный запах. – Узнал же. Я – Верея. Та самая. Только… освежилась малость.
– Сомневался, признаться, – кивнул он, медленно, оценивающе обводя ее взглядом с ног до головы. – Но теперь вижу – да, это ты. Поздравляю, ведьма. Похорошела… дивной чаровницей стала. С такой опасно рядом находиться, околдуешь. Ха-ха!
Велес улыбнулся шире, и в его маленьких, глубоко посаженных глазах мелькнул неподдельный интерес, словно он увидел редкий, дорогой трофей.
– Да-да, спасибо на добром слове, – отмахнулась Верея, делая вид, что поправляет затянутый на запястье шнурок, – А что ты, божок правский, в наших навских землях забыл? С Прави звезды не так ярко светят, аль мед с бражкой не так пьянят?
Велес, не смутившись дерзостью, словно и не заметил ее, лениво, с чувством превосходства махнул рукой в сторону юной зеленокожей навки, робко жавшейся у края стола с брагой, словно мышь у норы.
– Ты! Челядь! – гаркнул он, и его голос, мгновенно потеряв всю медовую сладость, стал резким, как удар кнута. – Живо! Принеси нам браги! Две чарки! Мне и моей спутнице! Да поживее!
– Я тебе не прислуга, правский выкормыш! – огрызнулась она, сжимая крохотные кулачки. – Сам наливай, коли охота пришла!
Навка вздрогнула, как от ожога, и выпрямилась, сверкнув на него озлобленным, полным ненависти взглядом.
Велес не двинулся с места. Он лишь выпрямился во весь свой немалый рост, и вокруг него словно сгустился воздух, затрещала магия. Он посмотрел на девушку. Не взглянул – уставился. Его глаза, обычно ясные и голубые, как небесная синь, вдруг побелели, стали как мутные шары изо льда, лишенные зрачков, но полные нечеловеческой, леденящей душу мощи.
– Живо! – рявкнул он, и слово ударило по ушам, как обухом, заставляя рядом стоящих навских поежиться. – Или голову оторву и пущу на закусь к этой браге! Не видишь, с кем имеешь дело, тварь болотная?!
Зеленокожая навка побледнела, ее колени затряслись, а боевой пыл испарился, сменившись древним, животным страхом перед силой, против которой она была ничто.
– П-прости меня, Велес, правский бог наш, великий… – пролепетала она, кланяясь в пояс чуть не до земли. – Сейчас… сию минуту принесу! Лучшую! – И она бросилась к столу, спотыкаясь и путаясь в своей длинной, сплетенной из водорослей и лоз юбке.
Велес довольно ухмыльнулся, наблюдая за ее паническим бегством, а потом медленно перевел свой побелевший, пугающий взгляд обратно на Верею. Глаза его снова стали обычными, синими, но холодными, как небо зимой.
– Ничуть не изменился, – проворчала Верея, не скрывая презрения. – Как был гадом, так им и остался. И жиром все-таки заплыл. А ведь издали показалось, что схуднул.
– Они, – кивнул он в сторону убегающей навки и другой нечисти, кучкой столпившейся подальше, – должны знать свое место. Помнить, кто здесь хозяин, а кто – шелуха под ногами. Помнить страх. А без страха – нет порядка. Один хаос.
– Значит, – усмехнулась Верея, язвительно подбоченясь, – и я тебе не ровня? Тоже должна трепетать и чашу подавать, заглядывая в рот?
– Этого я не говорил, Верея, – возразил Велес, и в его голосе снова появились эти маслянистые, медовые нотки. – Твой острый ум… твоя колдовская сила, что сквозь века не потускнела… – он сделал паузу, подбирая слова, словно выбирая самую сладкую конфету, – вызывают уважение. Даже у таких, как я.
– Ладно, – фыркнула Верея, – сделаю вид, что поверила в твою лесть. Прямо растрогалась до слез.
– Бесполезно тебе что-то доказывать. Эту истину я еще в тот раз уяснил, когда останавливался в избушке на курьих ножках. Да и, – он нервно бородку короткую пригладил, – схуднул я, все верно ты заметила. Нынче ходить много приходится.
– Поверь, оно и к лучшему.
Дрожащая навка вернулась, едва неся две переполненные, пенящиеся дубовые чарки. Поставила их на ближайший, покрытый мхом пень и тут же шмыгнула прочь, как таракан от света. Верея взяла свою, залпом отпила большой глоток крепкой, терпкой, отдающей дымком браги. Потом нахально и вызывающе ухмыльнулась Велесу, вытирая губы тыльной стороной ладони.
– Не просто так я здесь, Верея, – произнес Велес, чокаясь с ней и отпивая из своей чарки. Его взгляд стал пристальным, изучающим.
– Да ну? – удивилась Верея, изобразив искреннее, почти девичье недоумение. – А я-то думала, заскучал в Прави, вот и спустился в Навь воздухом спертым подышать, на нечисть посмотреть. Или бражка наша лучше правской?
– Шутливая ты, Верея, – усмехнулся Велес, но усмешка не дошла до глаз, оставшись лишь на губах. – Ищу кое-что.
– Чудо чудное, – произнесла Верея, взглянув ему прямо в глаза, показывая спокойствие внешнее да уверенность.
Внутри же лихорадочно соображала, перебирая варианты: «Пусть думает, что мы с ним в одной упряжке. Пусть верит, что я знаю не меньше него. Держи ухо востро, Яга, а язык за зубами».
– Диво дивное, – кивнул Велес, – папоротника цветок. Тот самый.
– А тебе-то он зачем? – спросила Верея с наигранной, простодушной прямотой. – В Прави и так власть твоя велика. Или Перуну завидуешь? Захотелось самому молнии метать, громовержцем стать да над богами властвовать?
Велес наклонился ближе, нарушая дистанцию. Его запах – смесь старого дерева и дорогих, тягучих благовоний – ударил в нос, заставляя зажмуриться. Он понизил голос до доверительного шепота, в котором сквозила наигранная искренность:
– Есть у меня мысли… опасные мысли… что в самой Прави, под самым боком, зреет червоточина. Заговор. Против самого Перуна. – Он огляделся по сторонам с преувеличенной осторожностью, хотя рядом никого не было. – Заболтала ты меня, ведьма. Клянись. Клянись Навью и Правью, черноземом и небесной сферой, что никому, слышишь, никому не скажешь услышанное. Это тайна, способная перевернуть миры с ног на голову.
– Не бойся, – Верея сделала большие, круглые, невинные глаза, словно птенчик. – Не скажу. Да кому? Козе в хлеву? Ворону на сосне? Лешему под старым дубом?
– Баюну, например, – серьезно, почти сурово сказал Велес. – Ученому коту. Гаду этому ползучему, перебежчику.
– Он же кот! Мурлыкает, мышей ловит, на печке греется, сказки сказывает! Какие ему заговоры? Ему бы сметану жрать да лениться круглые сутки!Верея тут же рассмеялась, звонко и искренне.
Велес покачал головой, его лицо оставалось непроницаемым.
– Ему. Именно ему. В первую очередь знать нельзя. Он меня на дух не переносит, и на то есть… веские причины. Старые, как эти холмы, обиды. Так что молчи. Как рыба. Или как могила. Или как эта листва под ногами.
– Ага, – кивнула ведьма, стараясь выглядеть убедительно-простодушной. – Нема как рыба. Клянусь левой ногой лешего.
– Так вот, – продолжил бог, снова понизив голос до шепота. – Вот почему я ищу цветущий папоротник. Чтобы обрести силу. Силу, которой хватит, чтобы встать на защиту устоев Прави, раскрыть заговор и покарать недоброжелателей. Спасти наш мир от смуты и раздора. Бремя это тяжелое, но я готов его нести.
– Чудо чудное, диво дивное, – протянула Верея, кивая с мнимой, подобострастной серьезностью. – Цель твоя дюже благородная. Прямо слеза прошибает.
– Издеваешься.
– Ни в коем случае!
Верея даже не пыталась скрыть насмешку, в то время как Велес упорно старался игнорировать ее издевки, однако с каждым разом ему становилось все сложнее.
– И ты его ищешь, – перевел он на нее стрелки. – Я сразу понял, как только тебя увидел.
– В корень зришь, божок, – согласилась Верея, не отрицая. – Зорок глаз. Как у филина.
– Зорок, ведьма. А ты знаешь, куда путь держать? Какая тропа ведет к чуду? Или лишь шепотки ветра ловишь?
– Слыхала шепотки, – уклончиво ответила Верея, делая вид, что задумчиво разглядывает свою чарку. – Да только слухи – что ветер: сегодня с севера, завтра с юга. Ты-то ведаешь? У тебя ж уши повсюду.
– Поделюсь, так и быть. На Кудыкину гору идти надобно. У Доли с Недолей был сон. Один на двоих. Вещий. Будто на самой вершине Кудыкиной горы, под полной, кровавой луной в ночь на Ивана Купалу, распустится тот самый цветок. Озарит все вокруг неземным, ослепительным светом, что ночь в день обратит.
– А найти его сможет…
– Только тот, кому он не нужен, – закончил Велес, и на его лице появилась гримаса досады. – Кто ищет его не ради силы, не ради власти, не ради корысти. Кто вовсе не ищет его. Кому задаром не сдался. Вот в чем загвоздка. Ирония судьбы, да? Колдовская насмешка.
– Именно. Шутка, да и только. А ты… – Верея заглянула ему в глаза, стараясь поймать любой отблеск лжи, – как отыщешь? Ведь сила тебе нужна. Очень. Значит, не для тебя цветет? Не по твою душу?
Велес махнул рукой, словно отгоняя от себя надоедливую муху.
– Найду способ обойти условие. Была бы сила, а уж как ее заполучить – я найду путь. А ты как искать намерена, стражница? Да и зачем он тебе? Поведай, ибо я тебе свои планы раскрыл играючи. Ответь тем же.