Отражения

Но, кроме дворового спорта, в моей ранней жизни было много интересного. Во-первых, книги. Читать я научилась года в четыре, как-то сразу. Папа читал газету, а я по обыкновению тёрлась возле него.

– Смотри, – сказал папа, – это буквы. Запоминай: П-Р-А-В-Д-А.

Я повторила и запомнила. Потом ещё за полчаса запомнила остальные и затихла, вцепившись взглядом в газету… Папа забыл, что я уже грамотная, а я через пару дней вдруг начала медленно, но верно читать ему газету… Шок у родителей был неслабым! В тот же день мне нашли детскую книжку, и я прочитала её от корки до корки (страниц пятнадцать!), не откликаясь и не отрываясь, чем вызвала беспокойство у отца и матушки. Так начиналась моя литературная деятельность…

Дело в том, что врачи, которые меня наблюдали, были очень осторожны в прогнозах. Они не знали, пойду ли я в обычную школу, не отразится ли моя болезнь на умственных способностях… У меня часто были невыносимые головокружения, слабость и потери сознания. Родители так мне были рады, испытывали такое счастье, что я у них есть, что вопросы моей будущей успеваемости их вообще не волновали! А вот такое «реактивное» чтение встревожило их не на шутку! Всё ли в порядке с головой у их ненаглядного дитяти?

Я читала всё подряд – всё, что нашлось в доме! Естественно, по законам жанра, кто-то должен был явиться по зову самой судьбы и привести в порядок это беспорядочное чтение! И вскоре такой человек ворвался в мою жизнь.

В конце нашего переулка жила болезненная, бледная девочка, которая мне сразу же безумно понравилась! Она тоже была поздним ребёнком. Её родители преподавали в местном пединституте. Однажды я доковыляла до конца переулка, расширяя свой мир. В самом конце через глазок в калитке на меня смотрел чей-то чёрный любопытный глаз.

– Кто ты? – Я взяла инициативу в свои руки.

Молчание. Потом слабый девчоночий голосок прошептал:

– Наташа.

– Давай дружить, девочка! – продолжала упорствовать я. Зря, что ли, сюда добиралась?..

Мальчишки-соседи, которые к тому моменту сделали из меня классного вратаря, научили меня действовать напористо; взрослые разговоры дома и не по возрасту взрослые книги научили вести диалог.

Девочка была на два года меня старше, но на улице она почти не появлялась. Слабый иммунитет, бесконечные аллергии и экземы очень сильно ограничивали круг её общения. Но я как-то сразу смогла войти (читай: вползти по ступенькам) в дом моей новой подруги, понравиться её родителям (папу любили все!) и почти поселиться в нём!

Дело в том, что в доме моей новой подруги жило огромное количество книг! «Библиотека приключений», «Библиотека мировой классики», энциклопедии всех рангов и мастей! Футбол был заброшен, я наконец «отклеилась» от папы и с самого раннего утра, постучав в калитку определённое количество раз (у нас имелся условный сигнал), уже являлась к Наташе и залезала на книжные полки, с маниакальным безумием пытаясь отыскать что-нибудь интересное.

За образованием подруги очень пристально и внимательно наблюдали её родители. У них буквально всё было под контролем. Через год её планировали отдать в лучшую в нашем городе школу-гимназию с углублённым изучением английского. Попасть туда было всё равно что схватить жар-птицу за хвост!

Мои родители такими вещами не заморачивались, тем более что преподавание в этой немыслимо престижной школе велось на украинском языке, а у нас дома больше говорили по-русски. Я потом уже узнала, что украинский язык, оказывается, очень сложен. И папа, несмотря на свои чудесные лингвистические способности, никогда не ставил перед собой задачи выучить сколько-нибудь прилично этот певучий, чудесный, поэтический язык!

Зато в доме у Наташи звучали изумительной красоты украинские романсы, которые исполнял под гитару её отец – красавец мужчина с украинскими усами и интеллигентной мягкой улыбкой. Я наслаждалась его пением. Жизнь была удивительно благосклонна ко мне и щедра!

– Девчонки, спускайтесь обедать! – звала нас Наташина мама, и мы сползали по лестнице с крыши, где организовали некое подобие индейского вигвама и поглощали горы своего чтива.

Уминая вкуснейший украинский борщ с салом и зелёным луком, я не сильно заморачивалась насчёт свинины, потому что ещё не знала, какое отношение имеет свинина ко мне, а я к евреям…

Тогда же и случилась первая влюблённость Наташи. Она «запала» на Вовку Амирова – чёрненького пацанёнка азиатской внешности, который жил в многодетной семье переселенцев на другом конце переулка. Мальчишка был шустрый и симпатичный. Внешность у него, как сказали бы сейчас, была «экзотической». Да и сам он отличался от остальных мальчишек инициативным, деятельным и добродушным нравом. Он был постарше Наташи и уже(!) пошёл в школу… Сердце моё замирало от сладкой миссии посредницы, передающей записки, от ощущения какого-то тайного счастья, которое ярким румянцем вспыхивало на лицах обоих моих друзей, когда Вовка приходил со своими санками покатать Наташу!

Снег в том году выпал выше нашего роста и смачно скрипел под валеночками. Случалось, что санки, на которых мы любили кататься, переворачивались, и мои друзья тузились, как щенки, утопая в огромных белых сугробах, и хохотали как ненормальные! Я тогда ещё не знала, что именно так и выглядит счастье.

Конечно, глядя на товарищей, мне тоже безумно захотелось любить! Вовка Амиров был занят, хотя мне он также нравился. Пришлось делать другой выбор. Вскоре я остановила своё внимание на довольно взрослом парне – нашем соседе Славке. Он жил напротив и как-то очень заботливо относился ко мне, а иногда даже носил на спине, совсем как родной брат…

Родители у Славки и его сестры Ларисы вечно были на работе, и паренёк каждый день варил суп на всю семью из какой-то колбасы и вермишели. Ничего вкуснее я не ела (хотя дома ждали кулинарные изыски папы и мамы)! Это ещё раз доказывает, что всё идёт от головы… или от сердца…

Мне почти удалось влюбить себя в Славку, но тут подошла очередь пионерского лагеря. Да-да, не удивляйтесь! Дело в том, что я открыла папке душу, а он…

– Пап, я, кажется, влюбилась! – выпалила я на одном дыхании, буквально сразив бедного папочку этой сногсшибательной новостью. – Понимаешь, он намного старше меня, но это же не страшно. Ты вот тоже намного старше мамочки!

Папа смотрел на меня, как будто видел в первый раз.

– Запомни, детка! Никакая любовь тебе не светит! – резко ответил он. – Ты калека. Никакого замужества, никакой любви, никаких детей никогда у тебя не будет! – уже почти кричал папа, а мама испуганно пряталась за его спину.

Бедные мои родители! Таким образом они пытались оградить меня от суровой правды жизни…

– Ты калека! Тебе только учёба! О любви никакой даже и не думай! – закончил свою речь отец, и его слова долго висели надо мной дамокловым мечом, направляя всю мою недюжинную энергию, весь мозговой потенциал только на учение. Наверное, по-своему папка был прав, и я никогда больше не влюблялась… лет до семнадцати…

А пока, чтобы избавить от глупых мыслей, меня отправляли в первый в моей жизни летний лагерь, расположенный среди лесов и лугов. Мама плакала:

– Ну как же она там будет без нас?

Папа был непреклонен:

– Ты её видела на воротах? Не пропадёт!

Брат начинал воспринимать меня как личность и гордился своей пятилетней сестрой. Я видела это в его глазах…

Глава 6

Начало кошмара

К сожалению, спокойствие не длится вечно. Однажды ночью в доме послышались разговоры, какие-то незнакомые шумы, смех. Мне ужасно хотелось проснуться и узнать, в чём дело, но предыдущий день был так богат событиями, что сон, навалившись на моё шестилетнее тело, всё не отпускал и тянулся, тянулся, заставляя меня заново рассматривать и переживать каждый момент моего бурного вчера.

Дело в том, что вчера в саду я впервые ощутила себя художником! Я рисовала с натуры розу в утренних каплях росы. Страсть к рисованию досталась мне от мамы. Однажды она рассказала мне по секрету, что, будучи беременной, вышивала крестиком на полотне, попавшемся ей в трофейном чемодане из Германии. На нём была изображена маленькая, очень красивая немецкая девочка. За работой мамочке нравилось мечтать и представлять своё будущее дитя. Тогда она задумала, что у неё непременно будет дочка («чистый ангел!»), похожая на этот немецкий ширпотреб.

Вышивку эту я прекрасно помню. Она висела на стене в моей комнате как напоминание, кому я обязана своей красивой мордашкой. Вариации этой самой девочки встречались потом во всех видах: в карандаше, в акварели и в масляных красках на холсте…

Но вернёмся во времена, когда мне было шесть лет. Однажды с самого утра я сидела на скамеечке в саду и рисовала огромную жёлтую с фиолетовыми переливами розу, буквально задыхаясь от восторга! На этом участке сада росли «мои» кусты. Почва была необычайно плодородной – осушённое болото, которое царствовало здесь прежде, превращало любую лозинку, подобранную по дороге, в цветущий куст крыжовника, малины или спорыша. Часто мы с папкой заключали пари: вырастут – не вырастут малина или смородина, цветы или ягоды? И я с фанатичным упорством поливала и удобряла любимые растения, подолгу беседовала со своими питомцами, и – о чудо! – через год они начинали зеленеть и ветвиться, а папа с удовольствием проигрывал мне пари. Розу – китайскую, самую красивую на свете, – мама тайно подсадила весной в мои угодья в качестве сюрприза!

Закончив с рисованием, я отправилась записываться в библиотеку. Всё на свете, даже огромное разнообразие книжек в доме моей подруги Наташи, имеет обыкновение заканчиваться.

Папа обучил меня некоторым фокусам, которыми сам овладел в шпионской школе: скорочтению по диагоналям из центра страницы, фотографированию текста с последующим анализом, прочитанного на подкорке и прочей «резидентской» чуши, послужившей мне в дальнейшей жизни очень даже славненько! Уразумев, что мне в моей маленькой жизни хочется больше книжных полок с развалами желательно потрёпанных, зачитанных толстых книг, однажды я решилась и поковыляла в библиотеку. Маршрут я наметила заранее – в тот день, когда Наташин папа взял нас в первый раз на Днепр. Мы проходили мимо помещичьего дома, отличавшегося от других невероятной красотой, и мужчина пояснил:

– Это детская библиотека. Запомните, индейцы! (Мы в то время взахлёб читали Фенимора Купера.)

Мне предстояло преодолеть три квартала. К намеченной цели я двигалась с поразительным упорством, но несколько раз останавливалась по дороге и вытирала слёзы бессилия, которые вызывала моя хромая тоненькая ножка. Впрочем, всё это не имело никакого значения, ведь в конечном итоге я всё-таки добралась до библиотеки! Вскарабкавшись на второй этаж, где открывали абонемент, я предстала пред ясны очи симпатичной библиотекарши, так похожей на всех папиных родственников, вместе взятых!

Позже мы будем дружить с милой Полиной Яковлевной вплоть до самого моего отъезда. Но тогда…

– А где твои родители, доченька? – спросила женщина, с ужасом рассматривая девочку, буквально приползшую к стойке выдачи книг.

– Записать нужно меня, а не моих родителей! – резонно ответила я.

– Да, но… – начала было пояснять мне симпатичная тётенька, но потом осеклась, взяла формуляр и уже официальным голосом спросила:

– Фамилия?

– Левина.

– Я тоже Левина! – она вскинула на меня глаза. – Постой, постой! Уж не Левина ли Яна ты дочка?