Полуночное венчание

– А как же их пугать, если они нас не видят? – спросила я.

– Это вот эти, толстокожие, не видят, – кивнула Кузьминична на мерзнувших на крыльце интернов, – а люди со сверхспособностями, экстрасенсы, медиумы, многие и видят, и слышат, и даже пытаются разговаривать. Слышала теорию про «белый шум»?

Я кивнула, как раз недавно смотрела научно-документальный фильм, где ученые сконструировали прибор для изучения эффектов «белого шума».

– Тут мне Поликарп рассказывал, он умер в 1856 году, пять лет не дожил до отмены крепостного права, так и умер в рабстве, как он называет. Так он без работы мается, скучно ему вот уже сколько лет, он сейчас всю прессу читает-изучает, решил приколоться. Поболтал при помощи «белого шума» с учеными. Так вот он жаловался, они его совсем не понимают, все его слова искажают. Он хотел сенсацию провести, славы добиться, чтобы его в газетах напечатали, а так, скорее всего, скоро на Хранителей нарвется.

– Хранители? Кто такие Хранители?

– Понимаешь, Алисочка, тут есть такие сущности, они выглядят как обычные люди, но они не живые и не мертвые. Они тут наводят порядок, присматривают, чтобы призраки особо не лютовали, людям не попадались на глаза. В последние два века привидения повадились специально лезть в объективы фото- и видеокамер. Хранители следят за этим, чтобы достоверная информация не попадала в мир живых. За особо тяжкие прегрешения они могут забрать душу непонятно куда и непонятно насколько.

Кузьминична затянулась длинной сигаретой, но уже через пару секунд, в сердцах выругавшись, выкинула ее в ближайшую мусорку.

– Знаешь, Алиса, все это иллюзия. В сигаретах нет табака, в представленной еде нет вкуса, в выпивке нет алкоголя. Мы все это сами фантазируем. Но этого ничего нет. Призраки не могут напиться, наесться, выкурить сигарету. Всего этого мы лишены, да и не только этого, – добавила она с огорчением.

– Да уж, весело у вас. Ясно, что ничего не ясно. Теперь что же, мне придется вечно искать свое жизненное предназначение? – спросила я.

– Ну по поводу тебя только ты сама сможешь понять, в чем был смысл твоей жизни.

– А может, мне было суждено по судьбе родить гениального ученого, художника, полководца. Но так как я не вышла замуж и у меня не было детей, свое предназначение я тогда, получается, не выполнила? Что же в этом случае делать?

– Я честно не знаю, мне бы со своей сущностью разобраться, – развела руками Кузьминична.

– Что ж, спасибо.

Теперь у меня рай для двадцатисемилетней девушки – можно носить любую стильную одежду, приставать к симпатичным интернам, есть и не полнеть, хотя представленный мной гамбургер по вкусу напоминал кусок пенопласта. После первого укуса я выкинула в помойку мой первый неудавшийся гастрономический эксперимент.

Да уж, живи и радуйся, или лучше сказать – умри и радуйся.

Так, я начала понимать Кузьминичну, черный юмор здесь действительно актуален и наиболее уместен.

Все мои мечты, планы в прямом смысле этого слова похоронены.

Откуда я знаю свой жизненный путь и предназначение?

Я всегда жила, как растет в огороде крапива.

Сначала детский сад, потом школа, поступление в престижный вуз, начало взрослой жизни, попытки построения личной жизни, была одна серьезная неудавшаяся любовная история, о которой я даже вспоминать не хочу. И вот теперь в двадцать семь лет мое тело захоронят сегодня-завтра, а я в качестве бесплотного духа болтаюсь в парке подмосковной больницы.

Весело, ничего не скажешь.

Глава 5. О сколько нам открытий чудных…

Мы с Кузьминичной вместе шли по осенней, заваленной разноцветными листьями больничной аллее в сторону главного корпуса. Иногда навстречу нам попадались немногочисленные посетители клиники, медперсонал, да и сами больные, решившие прогуляться погожим осенним деньком.

Никто из них нас не замечал, проходил буквально в нескольких сантиметрах от нашей странной парочки.

Один пожилой господин в длинном однобортном пальто, вертя в руках деревянную трость со стальным набалдашником, так вообще бесцеремонно прошел сквозь меня. Я даже не успела отскочить или отодвинуться. Это весьма неприятно, могу я вам сказать, когда через тебя проходят различные субъекты.

Хотя погода особенно не располагала к длительным прогулкам, мы с моей коллегой по несчастью молча брели по продуваемой ветром дорожке, думая каждая о своем.

Конечно, мы могли мгновенно переместиться в любую точку клиники, да и в любой уголок земного шара. Но к чему это и зачем?

Главный вопрос существования у меня сейчас был не «Кто виноват?», а «Что делать?».

Кузьминична с поистине королевским ледяным спокойствием рядом со мной курила тонкую сигару в изящном перламутровом мундштуке.

– Хотя никотин я не чувствую, мне просто приятно держать сигару в руках, ощущать себя хоть немного живой, – пояснила она мне.

Постояв немного на широких ступенях клиники, задрав голову вверх в осеннее небо, я долго думала и пыталась найти смысл в том, в чем смысла я не видела.

Я не знала свое предназначение и просила небо подарить мне хоть одну-единственную малюсенькую подсказку.

– Так нечестно, так несправедливо, это все не так должно было быть, – вопрошала я небеса.

Но те были глухи к заблудшей душе Алисы Владимировны Вороновой, недавно усопшей.

Наконец-то успокоившись, я взяла себя в руки и взялась за ручку двери, но вспомнила, что теперь мне это действо без надобности – я ведь могу проходить сквозь любые стены и любые препятствия.

Оглянувшись вокруг, я нигде не увидела моей новоприобретенной подружки Кузьминичны. Я даже не заметила, как и в какой момент она телепортировалась.

Даже не попрощалась.

Видимо, загробная этика далека от совершенства.

Сквозь кирпичную стену я просочилась в холл первого этажа и там застыла на месте от увиденного.

За раскидистым фикусом с большими вечнозелеными листьями на диванчике из белой кожи сидела моя подруга Юлька. Точнее, даже не сидела, а полулежала, вплотную прижавшись к моему бывшему парню Олегу, ее плечи вздрагивали, она рыдала во весь голос, даже не скрывая этого. Олег сидел, нахохлившись, идеально прямо, как деревянная кукла. Вся его напряженная поза свидетельствовала о том, насколько сильно он пытается скрыть свои эмоции.

Представившаяся моему взору картина абсолютно выбила меня из колеи – не нужно гадать, почему или все-таки по кому так усиленно рыдает моя Юлька. Значит, ей уже сообщили о моей смерти.

Я подошла поближе к дивану, присела на корточки возле Юлиных ног.

Моя милая дорогая Юленька Зинина, моя самая преданная и любимая подруга, через сколько всего мы с ней прошли, сколько зимних вечеров я отпаивала ее чаем на своей крохотной кухне, размером всего пять квадратных метров, очередной раз выслушивая ее стенания о подлинной сущности нынешних особ мужского пола. Именно такими же слезами, какие она сейчас проливала по мне, Юля каждый раз плакала и проклинала в сердцах симпатичного предателя, разбившего ее девичьи грезы.

Я до сих пор не могу понять, почему на пути красавицы, хрупкой блондинки Юленьки с наивными голубыми детскими глазами все время попадались безжалостные стервецы, которые, покрутив с моей подружкой месяц-другой по одинаковому сценарию, испарялись в дали туманной. Юля страдала после каждого предателя больше трех месяцев, постоянно терзая свой мобильный телефон, ожидая от красавца звонка или эсэмэски. Но ни один из кавалеров ни разу не объяснил девушке причину своего столь постыдного бегства.

Мои реанимационные мероприятия по восстановлению разрушенной психики подруги каждый раз заканчивались одинаково: пока на горизонте снова не появлялся принц Юлиной мечты.

И выглядели все ее кавалеры примерно одинаково, тут явно не поспоришь с женскими журналами о подсознательном выборе избранника. Высоченные брутальные качки с интеллектом в зачаточном состоянии, чаще всего приехавшие с просторов нашей необъятной Родины. Они с радостью клевали на молодую красивую москвичку Зинину, та с головой погружалась в омут чувств, полностью растворяясь в своих Сашах, Петях, Васях, Генах, был даже один, насколько я помню, по имени Захар. Она порхала по квартире, готовила кучу всевозможных вкусностей, весь дом ее сверкал чистотой и уютом, Юлька штудировала женские книжки из серии «Как доставить мужчине несравненное удовольствие», тратила немыслимые деньги на кружевное белье и шелковые простыни, но… в одно далеко не прекрасное утро после незабываемой ночи любви, после которой нужно сразу же отправляться за подвенечным платьем, находила возле кровати скомканную записку с жуткими орфографическими ошибками практически в каждом слове, смысл которой сводился к общему: «Прости, прощай».

Юля никак не могла понять, что ее ухажеры предпочитают лишь футбол (хоккей, баскетбол, волейбол) и пиво (водка, тоник, портвейн), а ее робкие попытки сходить в консерваторию, или на новую выставку авангардистов, или на премьеру модного арт-хаусного режиссера, а быть может, вечером почитать Бродского, вызывали у них лишь взрыв нездорового хохота. Она же терпеть не могла пиво, лишь красное вино и шампанское по значимому поводу, ненавидела шумные дискотеки в прокуренном тесном зале, не понимала, как можно культурно отдыхать на лавочке возле подъезда с бутылочкой светлого нефильтрованного.

Они были пришельцами с разных планет, совсем разные, которые пересеклись лишь на короткое время, и поделать с этим было ничего не возможно.

Сейчас же Зинина рыдала, используя уже не меня в качестве жилетки, а моего экс-бойфренда.

Интересно, кто же теперь будет приводить ее в чувства?