Вспомни меня. Книга 1

И я ложусь плашмя, прижимаюсь всем телом к камню – рано или поздно он додумается поднять глаза. Мой выступ здесь не один, и подняться на него не так и просто. Мне повезёт, если Хромой не догадается, что я здесь, или сделает вид, что не догадался – с больной ногой забраться сюда ему будет сложно, а у меня есть пути к отступлению.

Внезапно я покрываюсь мурашками, у меня даже волосы дыбом встают: как же он гнался за мной с настолько больной ногой? Как же это вообще возможно? Или ему действительно очень сильно было нужно меня догнать? Зачем?

А солнце, тем временем, выползает из-за склона и постепенно заливает площадку, на которой я прячусь. Кожа на лице и руках снова начинает печь, и я не придумываю ничего лучше, чем лечь лицом вниз и спрятать под себя руки. Белая ткань футболки, прикрывающая мою спину и плечи – это конечно не стопроцентная защита, но лучше, чем ничего. Может, вот он, его план? Притворяться, будто не знает где я, пока не изжарюсь заживо или спущусь сама?

Но у него, похоже, нет никакого плана. Он словно мается – бродит от склона к лесу и обратно, иногда садится на землю, и, обняв колени руками, раскачивается. От этой картины мне становится не просто страшно… Когда не знаешь, чего ожидать – это всегда самое жуткое.

Внезапно из лесу доносится хруст и шуршание. Слышу это не только я, но и Хромой. Он даже привстаёт, словно охотящийся зверь. И в одно мгновение ока срывается в направлении шума.

И даже теперь я не доверяю обстоятельствам. Что если он воспользовался этим шумом, чтобы обмануть меня и сделать вид, что ушёл?

Выступы на этом склоне выглядят преодолимыми, и я решаю подняться выше – может быть, даже на самый верх – насколько хватит сил и проходимого пути.

У меня получается. Уже полчаса спустя я стою на вершине скалы. Перед моими глазами завораживающая картина: лес, не густой, потому что выживающий на скалистой местности, наша маленькая речка, собирающая в себя все окрестные ручьи, заснеженные макушки гор вдали и океан позади меня, отделённый пройдённой полосой хвойного леса. Отсюда мне легко видны все ореховые деревья в округе – будто зная наперёд, что голод теперь – это постоянный спутник, я запомнила, какого цвета были листья дерева, которое однажды уже накормило меня. Их форму не увидеть с этого расстояния, но цвет и текстуру кроны вполне можно. Я выбираю самое большое и самое близкое ко мне дерево, такое, добраться до которого было бы проще и быстрее всего. Солнце уже не так сильно палит кожу, оно словно устало за долгий день и теперь льёт свой золотисто-оранжевый свет только туда, куда достанет.

Мой мир настолько прекрасен, что даже голод становится не таким острым и требовательным. Страх растворяется в золоте света, в изумрудной зелени лесной шубы, одевающей склоны гор. Я вижу источник треска и шуршания, избавившего меня от выматывающей осады Хромого – крупную, скорее, круглую медведицу и двух медвежат. И я вновь думаю о своих близких.

Тоска – вот это слово. Я испытываю её почти постоянно. Особенно тяжело по ночам, днём легче, потому что днём голова и руки заняты добычей еды.

Мне удаётся найти много орехов, но я беру ровно столько, сколько помещается в завёрнутый подол футболки так, чтобы обе руки были свободны. В одной у меня заточенное для ловли рыбы копьё – мало ли, для чего ещё оно могло бы мне пригодиться в лесу, а в другой дубина. Я не случайно на неё набрела, а долго искала подходящую. С таким вооружением чувствую себя увереннее и свободнее.

Все остальные опавшие орехи, ещё не найденные ни людьми, ни животными, я закапываю под деревом. Вторую закладку делаю неподалёку от лагеря – с другой стороны ручья, в песке на пляже. Почему-то пляж всё же кажется мне самым безопасным местом, невзирая даже на ночное происшествие с Хромым.

Цыплёнок получает от меня десять орехов, но съедает только пять. Другие пять бережно заворачивает в край своей футболки. Я даже не спрашиваю, зачем, вернее, для кого.

Глава 14. Тайник

WhiteRabbit – JeffersonAirplaneSurreal

Ей стало плохо не сразу. Прошло, может быть… минут тридцать-сорок. Вначале появилось красное пятно на плече.

– Что это?

В её глазах испуг, но паники ещё нет.

– Я не знаю, – говорю. – Может, ты оцарапалась где-нибудь?

– Нет! Я точно помню. Ну, то есть, я хочу сказать, с памятью у меня конечно, проблемы, как и у всех, но я не царапалась!

– Хорошо-хорошо! Всё пройдёт, не переживай.

Пятно краснеет на глазах.

– Пойдём к ручью… попьём, – предлагаю. – Можно попробовать сполоснуть водой это место, ну а вдруг поможет?

Что ещё я могу придумать?

У ручья она начинает нервно чесать живот, и я понимаю, что дело дрянь.

– Посиди здесь, я Умника найду.

Когда мы прибегаем к ручью – уже втроём с Умником и Рыжей – Цыплёнок едва способна понять наши вопросы – всё её тело покрыто алыми пятнами, практически на глазах превращающимися в малиновые.

– Это аллергическая реакция, – констатирует Рыжая. – И похоже, сильная.

Умник кладёт руку себе на лоб и выдаёт протяжное «У-у-у» – как будто хоронит уже кого-то, Рыжая отступает на полшага назад. Я припоминаю, что такое аллергическая реакция – это не должно быть заразно, но в режиме выживания лучше принять меры предосторожности.

Спустя ещё минут десять у Цыплёнка появляется отдышка, а через час мы видим первые судороги.

– Ей крышка. Без медицинских препаратов мы ничего не сделаем, – с прискорбием сообщает Рыжая.

В ней есть определённая доля чёрствости – это я уже успела понять, но сейчас ей так же тяжело быть свидетелем нелепой смерти, как и нам с Умником.

– Предположим, что мы – часть эксперимента, – рассуждаю вслух. – Пусть у него разные цели, но все они объединены словом «социальный». В таком случае, наша смерть не является целью, она может быть только побочным эффектом. Поместив нас в суровые условия выживания, они должны были позаботиться дать шанс тем, у кого есть смертельно опасные заболевания. То есть, если, к примеру, у человека астма или больное сердце – у него должны быть при себе лекарства, снимающие приступ. Это как… уравнять его шансы на выживание и борьбу за место в социуме с остальными.

– Если бы это было так, ещё пару часов назад над нами кружил бы вертолёт с командой спасателей.

– И весь эксперимент сорван? Двадцати людям стёрли память, представляешь объём работы?

– Это не хирургическое вмешательство – ни у кого нет шрамов на черепе.

– Даже если использовали гипноз, не думаю, что это так просто.

– И сьто? Про медикаменты? Продолжай! – напоминает мне Умник.

– Про медикаменты… у неё должно быть что-то с тобой. При себе.

– Может быть, – соглашается, наконец, Рыжая. – Обыщите её.

– Я? – вытягивает лицо Умник.

В общем, мне становится очевидным, что обыскивать подругу придётся самой.

В течение всего последнего часа Рыжая восседает, скрестив ноги, в двух метрах от нас – на всякий случай, чтобы не заразиться. Умник всё это время гладит больную по голове, по мягким цыплячьим волосам. А я стараюсь не спрашивать себя, в чём моя проблема? По крайней мере, не сейчас. Я заставляла себя хотя бы взять подругу за руку, но так и не смогла. Потом мне пришло в голову, что за все последние дни я ни к кому другому не прикасалась. Ни разу. Мне это неприятно.

И сейчас дотрагиваться до тела подруги – биосистемы, выделяющей тепло, мочу и фекалии, а также слюну и иное… – мне противно до такой степени, что я закрываю глаза и думаю о холодной воде в заводи.

В её карманах ничего нет.

– Посмотри бельё, – командует Рыжая.

– Бельё давай ты! – рявкаю я в ответ, да так, что та аж деланно откидывает голову и спину назад.

– Полегче, эй!

Я пробую докричаться до сознания Цыплёнка, но оно какое-то невменяемое. То есть, оно как бы есть, она даже иногда открывает глаза, но словно не слышит ничего.

И я представляю себе, как мы её хороним. Как вырываем большущую яму на берегу, как Главный вместе с Ленноном укладывают туда её тело, как Умник говорит слова прощания. В моих глазах появляется вода, в носу щиплет, и на этой волне я лезу в её бюстгальтер. Он сделан из кружевной ткани – очень красивый, в отличие от моего. Но ни в какой его части нет потайного кармана, ничего из того, мы надеялись найти.