9 часов над Атлантикой

– Господи, ну и денёк… Хоть бы живой долететь! – выдыхаю, опускаясь в кресло.

– Попробуйте помолиться, – предлагает мне знакомый голос.

Он проходит мимо меня, удерживая перед собой сумку и опираясь ладонью на спинки кресел. Я и прежде заметила, что этому парню вроде как тяжело ходить. Это не всегда видно, но бывает, он довольно ощутимо припадает на одну ногу. Я жду, что обернётся, всё-таки язык взглядов более информативен и привычен, особенно для незнакомых людей, но мой «спаситель» не утруждает себя.

Его место на три ряда впереди меня и посередине, мне же повезло – я одна и у окна. Мы прошли посадку последними, и самолёт оказывается полупустым.

Я жду его взгляда, чтобы определиться с решением. Случалась ли с Вами дилемма, когда не знаешь, то ли благодарить человека, то ли дать ему в глаз? Ну, это как если бы Вы тонули, и Вас спасли, но при этом вырвали обе руки?

Он поднимает свою сумку, заталкивая её в багажный отсек над своим сидением, и бросает один коротенький взгляд в мою сторону. Очень коротенький, я даже не уверена, на меня ли он смотрел. И вот когда его руки закрывают багажную крышку, он снова смотрит и улыбается – ей, стюардессе Австрийских авиалиний.

– Мы об этом позаботимся, спасибо! – сияет она в ответ, закрывая отсек рядом. Ноги у неё хоть и длинные, но чтобы дотянуться до крышки руками, ей приходится встать на носки, вытянувшись в струну, и едва ли не подпрыгнуть.

– Мне ничего не стоит помочь, – отвечает он, захлопывая крышки одной рукой. Ещё бы, с его-то ростом.

Магдалена, кажется, сейчас выпрыгнет от радости из своего красного платья.

– Благодарю, Лео!

– Я тоже благодарю! – спешу подмазаться, но меня никто не слышит.

И вот тут до меня доходит… Лео? Ах, Лео… И я внезапно в миноре. Почему? Хороший вопрос.

Мой терапевт считает, что у меня сложная, но интересная личность. Пережив в отрочестве… эм, потрясение, я не нашла для себя комфортной модели поведения, поэтому во мне неким неизвестным науке образом уживаются разные, иногда противоположные и несовместимые в одном человеке повадки. Я впадаю в крайние состояния подавленности и активности, не завожу друзей, устраиваю шумные вечеринки, чередую минор с мажором, но при этом располагаю абсолютно здоровой психикой, не имея ничего общего с биполярными расстройствами. Просто тип личности такой – противоречивый.

– Извините, но это придётся положить в багажный отсек, – Магдалена вытягивает из-под кресла пожилой афроамериканки металлический костыль.

– Детка, я без него до туалета не дойду! – сопротивляется та.

– В любое время попросите меня, и я достану его для Вас. А во время взлёта любая ручная кладь должна быть в багажном отсеке. Металлические предметы тем более.

Магдалена сражается со слишком длинным костылём, запихивая его в отсек, но крышка не закрывается. Лео наблюдает за этими муками недолго – встаёт и укладывает металлическую палку по диагонали, перед этим перебросив свою сумку в соседний отсек, чтобы освободить для костыля больше места.

– О, с соседом, я гляжу, мне в этом путешествии несказанно повезло! – крупная темнокожая женщина трогает Лео за локоть. – У тебя такие руки!

– Какие? – брови Лео от удивления выползают из-под его ультрамариновых очков.

– Сильные. Крепкие. У моего мужа были такие же. Он очень много работал, иногда одновременно на трёх работах, почти никогда не отдыхал. Всё для нас, для семьи. Ты знаешь, я прожила с ним полвека, мы родили пятерых детей. Наши дети подарили нам внуков, а внуки правнуков, и вдруг однажды за моим Бобби пришла полиция. Я была уверена – это ошибка. Но Бобби… он разбил моё сердце – заявил, что ошибки нет. «Я так устал вас ждать, ребята!» – сказал он. Он был им рад. Улыбался. Я прожила 50 лет с мужчиной, не зная его настоящего имени. С человеком, который всё это время находился в федеральном розыске. Он сбежал из тюрьмы, придумал себе новое имя, женился на мне. Бобби честно жил – мне ли не знать – его уважали и соседи, и церковь, и родня. И тут вдруг такое… Ты знаешь, я не отказалась от него. Попросила всех в нашей церкви и всех тех, кто знал Бобби написать обращение к судье. У меня было больше ста писем! И Бобби амнистировали. Правда, пока шёл суд, ему пришлось отсидеть почти два года. Только представь, двадцатилетние молодчики, торговавшие дурью, и он в восемьдесят три. Но это что! В молодости за ограбления банков ему дали двадцать пять.

– За что?

– За ограбления банков! – выпаливает то ли с возмущением, то ли с гордостью. – Я до сих пор до конца поверить не могу! Мой спокойный и заботливый Бобби грабил банки! – ударяет кулаком по спинке сиденья. –Вообще-то, его настоящее имя Фрэнсис.

– А Вас как зовут?

– Кэролин.

– «Кэролин» означает «надёжная». Бобби-мужу повезло в главном.

Она энергично кивает головой «ещё как повезло».

Старуха весьма колоритна. На ней длинный вязаный балдахин с кисточками поверх элегантного и явно дорогого костюма – всё чёрное. В ушах золото, на пальцах тоже. На голове шоколадный парик-дом. Она уходит в себя так же внезапно, как и вышла – запрокидывает голову на подголовник и закрывает глаза. И сидит вот так, как неживая, пока стюардессы объясняют технику эвакуации, пока взлетаем, пока Магдалена тащит по нашему ряду свою тележку с завтраком.

Наш завтрак – микроскопический пакетик с печеньем и такой же стаканчик кофе. А я к этому времени уже просто умираю от голода, жажды, и желания покурить. Из всего этого удаётся только поесть – пятью крошечными печеньями, и попить – тремя глотками невкусного кофе.

Полуголодная, а потому опять злая, наблюдаю, как Магдалена, откатив тележку в противоположный конец самолёта и до того, как протащить её обратно для сбора мусора, выплывает из своего укрытия со свёртком в руках и, сияя, как новогодняя ёлка, виляет бёдрами по проходу. Готова поспорить на миллион, что знаю, кому она тащит свёрток, жаль не предлагает никто.

– Что это? – спрашивает он.

Она мнётся, морщит носик и сознаётся:

– Бутерброоод…

– Верно-верно, детка, – поддакивает Кэролин, не открывая глаз. – В этом самолёте людей кормят, словно мух. А мужика нужно хорошо кормить. Лучше мясом. – Тут она отрывает голову от подголовника и, очевидно, смотрит на неё. – Видный парень, девочка, понимаю тебя. Худоват, правда, немного – видать, некому позаботиться о нём… Эх, мне бы твои годы!

Ну… если начистоту, то и на мой вкус снобу недостаёт парочки килограммов. Буквально вот совсем чуть-чуть. Такое изящество для парня его телосложения навевает мысли о… всякие мысли. Но больным он точно не выглядит.

– Спасибо, – просто благодарит он и забирает у Магдалены свёрток.

Та рада стараться, что годы «те», ну, словом, подходящие:

– Настоящего мужчину накормить всегда приятно!

Жду, пока Магдалена оторвётся от сноба и пройдёт мимо меня, и выдаю запрос:

– Девушка, а можно и мне добавки? А то, знаете ли, после всех этих досмотров в аэропорту моя нервная система в таком стрессе, что желудок кушать хочет, как десять добротных настоящих мужиков. Понимаете?

Возвращается она через двадцать минут и приносит тот же самый микроскопический пакетик с печеньем и стаканчик кофе.

– Вы издеваетесь? Этим даже младенца не накормить, – бурчу, ни на что, собственно, уже не надеясь.

– Извините, фрау, но в перелётах длительностью до двух часов комплексный обед не предусмотрен. Только завтрак.

– Во-первых, после такого «завтрака» прожить можно только во сне, и то, если ещё уснёшь, а во-вторых, а как же гигантский бутерброд для вон того вот «настоящего мужчины»?

– Бутербродов больше нет.

– Это как так-то? Почему для него есть, для меня нет?

– Потому что это был мой обед на сегодня. К сожалению, я запаслась только одним.

– Вау… – говорю. – Первый раз в жизни встречаю такую заботливую официантку… тьфу, бортпроводницу. Это как же Вы теперь без обеда-то?

Но мой вопрос она уже даже не слушает – убегает. Оскорбилась. Честно сказать, я не нарочно её обидела, у меня так выходит иногда… само по себе, без намерений и злого умысла. И вот именно в этот момент переосмысления я чувствую на себе осуждающий взгляд, укорительно щёлкающий меня по лбу. Поднимаю глаза, и точно – он смотрит на меня, серьёзно, хмуро, конкретно так вывернувшись в своём седле. Сиденье, то есть.

И вот я не втягиваю шею, она сама натурально так втягивается. Что странно, потому что все последние… «надцать» лет я искренне полагала, что функция генерации стыда и смущения в моей биосистеме безвозвратно атрофировалась. Были времена, были дни и месяцы, когда стыд оказался вдруг ненужным, мешающим жизни сбоем системы выживания.

Тем временем бабуля минут пять развлекает соседей своими попытками встать. Габариты у неё, однако… уж кому-кому, а этой даме преклонного возраста не на меню надо жаловаться, а искать контакты толковых диетологов.