Фартовый

Артем подоспел к месту, когда Толик уже оказался на земле, а трое его резво пинали ногами. Катя стояла чуть в стороне, крича: «На помощь». Фартовый разбросал нападающих в разные стороны и встал над Толиком.

– О еще один, сейчас мы и ему морду начистим, а телок ваших отдерем, – нагло заявил один из парней.

– Попробуй, – спокойно ответил Артем, а через мгновение прямым ударом ноги отправил его в ближайшие кусты.

Замах ножа-бабочки из-за спины он почти пропустил, что вполне могло ему стоить жизни. Лишь в последний момент, Артем уловил отблеск на стали, стремительно приближающегося к нему оружия. Фартовый успел лишь подставить руку, чувствуя как нож вспарывает рукав пальто и кожу. Далее он свободной рукой перехватил кисть нападающего, при этом успев среагировать на подоспевшего третьего парня, врезав ему на отмах локтем раненой руки и вероятнее всего сломав тому нос. Фартовый завершил болевой захват руки с ножом первого нападающего, остановив себя в тот момент, когда уже могла сломаться кость и добавил ему ударом кулака в голову, отключая сознание парня.

Артем замер и осмотрелся. Один из нападавших в отключке. Второй сидел на земле, прижимая руки к носу и поскуливая, из под пальцев у него бежала не различимого в темноте цвета, кровь. Третий из кустов так и не появился. Толи Фартовый ему здорово заехал, то ли он наученный опытом друзей решил больше не испытывать судьбу. Толик уже поднялся с земли. Он стоял, опираясь на Катю, и оба они таращились на Артема, да так, что белки их глаз отчетливо виднелись в темноте.

К нему подошла Света, протягивая белый платок.

– Держи у тебя кровь идет, – дрожащим голосом произнесла она.

И Фартовый почувствовал тепло липкой жидкости стекающей по руке. Не понятно было, как она смогла разглядеть это в темноте.

– В разных местах говоришь, служил, ничего интересного, никогда не видел, чтоб так троих уделывали за полминуты, – произнес Толик, подходя к Артему, хромая и все, также опираясь на Катю.

Фартовый не ответил.

– Пойдемте быстрее в общежитие, там, на проходной телефон есть, может быть Артему нужна медицинская помощь.

На стуки в дверь комендант общежития долгое время не реагировал. Наконец послышался сварливый мужской голос:

– Нечего стучать, все равно не впущу. Правила для всех писаны. В 22–00 общежитие закрывается. И все тут. Ночуйте где хотите. Идите туда где до этого шатались.

– Пожалуйста, откройте. На нас хулиганы с ножом напали. Тут человек ранен. Надо срочно в скорую звонить, – заголосила Света.

Щелкнул замок, и из-за двери показался невзрачный бородатый мужичек. Он недоверчиво всматривался в молодых людей. Наконец заметив весь пропитанный кровью платок, который Артем прижимал к руке, произнес:

– Эка тебя парень угораздило.

И впустил всех на проходную общежития.

Катя и Толик, удостоверившись, что рана у Артема не опасная, разошлись, сославшись, на то, что завтра с утра необходимо быть на занятиях. Толик не смотря на то, что его втроем катали по земле, практически не пострадал. Он отделался лишь, разбитой губой и очками. Ну и еще конечно уязвленным самолюбием.

– Ты уверен, что не стоит вызывать скорую, – спросила Светлана, обрабатывая рану Артема, сперва перекисью водорода, а потом йодом, который ей принес комендант.

– Уверен. Рана пустяковая. Видишь, кровь уже остановилась, за пару дней все затянется. Вот пальто жалко, нормально не зашьешь, – ответил Фартовый.

Сидя на стуле на проходной, он с удовольствием наблюдал, как Света проявляет о нем заботу. Она осторожно ватой, наносила йод на рану, а затем нежно дула, чтоб не щипало. Поддавшись волне возникшей к ней нежности, Артем накрыл ее свободную руку ладонью. Света вдруг напряглась и отстранилась, выдернув руку.

– Зато комендант вас впустил и даже не отругал, – скрашивая неловкость момента, произнес Фартовый.

– Да, – улыбнувшись, ответила Света. – Наверно мне надо идти, пока он не опомнился.

– Хорошо, – сказал Артем, вставая со стула.

Они стояли друг напротив друга, пристально всматриваясь в глаза. Он в необычайно, глубокие – карие, слегка наивные и теперь немного нежные. Она в зеленые, загадочные, манящие какой-то тайной и скрывающие в себе, как сегодня смогла убедиться Света – решимость, а может быть даже жестокость. Наконец она, опустив взгляд, тихо произнесла:

– До завтра.

Затем развернулась и быстро зашагала по коридору.

– До завтра, – бросил ей вслед Артем и, подождав пока Света, скроется из виду, направился к выходу.

Несмотря на саднящую руку, Артем шел домой в приподнятом настроении. Его голову не покидали мысли о Свете. Он вспоминал, как она забавно поправляет все время сползающий на лицо локон. Как мягко произносит слова своим насыщенным голосом. И как вдруг загадочно улыбается, задумавшись над чем-то своим. Как смеется, ходит, наконец, ест мороженное. А потом, о том, как она нежно дула на его рану. При этих воспоминаниях сердце Артема наполнялось теплотой, радостью и легкой щемящей тоскою в ожидании завтрашнего дня. Теперь завтра вдруг перестало быть просто следующим за сегодняшним днем. Завтра он вновь увидит ее, и от этого этот день превращался в мыслях Артема в волшебный. Теперь стало понятно для чего это завтра ждать.

Простившись с Артемом, Света быстро поднялась по лестнице на третий этаж. Прошла по плохо освещенному коридору корпуса, мимо замершей в темноте общей кухни. Казалось весь корпус, да и само общежитие, давно уже погрузилось в глубокий сон. На секунду Света замерла перед комнатой триста три, и наконец, вошла в нее. Здесь они жили вместе с Катей. В принципе комната была рассчитана на троих, о чем и свидетельствовала третья кровать, но у девочки по имени Марина, что-то случилось в семье, еще в начале семестра и она съехала, а к ним так, почему-то, больше никого и не подселили. Обстановка помещения, не смотря на то, что здесь жили две девушки, была более чем спартанская. Под единственным окном, выходящим во двор института, расположился старый массивный письменный стол, для занятий. Заваленный сейчас различными книгами по архитектуре, он освещался небольшой красной настольной лампой. В правом от него углу громоздился, не менее древний, чем стол шкаф, с покосившимися дверцами. А под оставшимися свободными стенами ютились три кровати. Вот пожалуй и все. Если не считать странного, самодельного, сделанного, по-видимому, из корзины абажура. И наскальной живописи в виде загадочного вида зданий и пейзажей, которые в наследство на светлых обоях, покрывающих стены комнаты, оставили бывшие ее обитатели – мальчики архитекторы. Да еще плюс единственный деревянный стул возле стола и вешалка, прикрепленная у входа, в виде набитых в доску гвоздей.

«Комнате отчаянно не хватает уюта и ухода», – только оказавшись здесь, в который раз отметила Света. И вновь пообещала себе провести генеральную уборку и наконец, обзавестись шторами и каким-нибудь паласом. Дело в том, что Кате было практически все равно в каких условиях жить. Любой уборке она предпочитала учебу. Да и у Светы все как-то не доходили руки.

Вот и сейчас, уже переодевшись в смешную детскую пижаму с медвежатами и подготовившись ко сну, Катя сидела на кровати поджав под себя ноги, грызя яблоко и читала учебник по архитектуре. На носу ее красовались огромные круглые очки, которые в жизни носить она стеснялась, не смотря на то, что без них очень плохо видела.

Услышав, звук открываемой двери, Катя оторвалась от учебника и бросив на Свету увеличенных очками и оттого немного смешной взгляд, произнесла:

– Ну, как там Кинг-Конг? Жив?

Света прошла по комнате и вдруг почувствовав сильное утомление рухнула на кровать. Немного помассировала виски, стараясь, избавится от пришедшей с нервной усталостью, головной болью. А затем ответила:

– Мне кажется зря ты так Катя, все-таки Артем пострадал, защищая, нас всех, а прежде всего тебя и Толика.

– Ну, Толику тоже досталось. Вон как ему губу расквасили, – заметила Катя.

– Все верно, – ответила Света, и продолжила: – Вот только, Толик свои увечья получил, имитируя для хулиганов боксерскую грушу, а Артем, спасая его от данной участи.

– Интересно, а что ты его так защищаешь, он тебе понравился, что ли? – не унималась Катя.

– Не знаю, может быть, – сказала Света.

– Ох, и нашла в кого влюбляться. Мне он показался таким весь из себя красавец и удалец. Ну, прям бравый солдат Швейк. Человек с великолепной выправкой, стальными нервами и холодным сердцем. Ко всему прочему, по-моему, все перечисленное доставляет ему незабываемое удовольствие самолюбования, – резюмировала Катя.

– А мне он показался очень надежным, храбрым и уверенным в себе. И еще немного грустным, где-то там глубоко внутри. Как будто он несет в себе какую-то тайну или знания, которыми и не хотел, обладать, но и не может с ними расстаться, – не согласилась Света.

– Подруга, ты несешь романтическую чушь в стиле ничего не видавшей и перечитавшей любовных романов девы из девятнадцатого столетья. Прямо письмо Татьяны – Евгению Онегину, – съязвила Катя.

– Может, ты и права, – ответила Светлана и добавила, – Давай спать, а то завтра пары проспим.

Света поднялась с кровати и, повесив пальто на вешалку, погасила лампу. Затем уже в темноте, разбавляемой светом расположившегося в институтском дворе фонаря, казалось подглядывающего в комнату девушек, через голое окно, она разделась, бросив одежду на стул, и залезла под одеяло.

Не смотря на позднее время, обе девушки не спали, упрямо буравя потолок своими глазами, они предавались размышлениям и мечтам. Кате грезилась ее будущая, после институтская жизнь, с великолепной карьерой и великими свершениями. Света же отдалась воспоминаниям, иногда вдруг хаотично возвращаясь в своих мыслях к Артему, а затем вновь сползала к образам из прошлого.

Светлана родилась в семье удивительно схожих по мировоззрению людей. Она стала их первой, самой старшей из трех дочерей, что конечно самым серьезным образом отразилось на ее детстве. Папа и мама Светы познакомились во время учебы в институте торговли и поженились на пятом курсе. Мама работала в ОРСе экономистом, отец руководил одним из цехов местного молокозавода. Вся жизнь их была наполнена достатком и стремлением к материальным благам, вперемешку с удовольствием демонстрировать все перечисленное в избранных, понимающих в этом толк общественных кругах. Они считали себя людьми, немного другого, высшего порядка, отличающимися от обычных работяг и обывателей. Вернее, скорее всего так считала, только мама. Испорченную сложившимися в торговой среде отношениями, ее довольно часто заносило. Отец, же являлся действительно хозяйственным мужиком и всегда был чем-то занят, практически все свое время он проводил на работе. Если же оказывался дома, то и тут находил себе дело, не брезгуя и физическим трудом, связанным с домашним обиходом. Лишь изредка, на праздники он позволял себе расслабиться в компании друзей и любимого, контрабандного кубинского рома.

До рождения Татьяны – средней сестры, на Светлану у родителей практически не было времени, и у нее даже была приходящая няня, которая так же занималась делами по хозяйству и готовила. Явление для того времени довольно не обычное. В семь лет, Свету отдали не только в обычную, но еще и в музыкальную школу на класс фортепиано. А спустя год еще и на бальные танцы, в кружек существовавший при Доме Культуры. И вот здесь мама вдруг страстно принялась контролировать успеваемость своей дочери, требуя от нее отличных результатов. И Света старалась из-за всех сил, став круглой отличницей в школе и получая постоянные похвалы от своих преподавателей по фортепиано и танцам. А спустя еще год, не смотря на долгий перерыв, мама родила Таню. Теперь помимо образовательных аспектов, в жизни Светланы появились и дела домашнего характера, данное положение еще сильней усугубилось, когда спустя три года, мама повторила свой подвиг и родила третью дочь – Ирину. В конечном итоге сложилось так, что разница в возрасте с младшей сестрой у Светы составляла двенадцать лет, а с средней – девять.

Данные жизненные обстоятельства сформировали в Светлане, деятельный характер и разносторонне развитый интеллект, правда, практически лишили ее детства и друзей. Единственной подругой ее стала Катя, с которой они познакомились в музыкальной школе, где та так же осваивала фортепиано. Вообще не понятно, что объединяло стройную, симпатичную девчонку с карими глазами, становившуюся все милее с каждым годом и обещавшей стать настоящей красавицей, с невзрачной, подслеповатой и вечно стесняющейся своих очков Катей. Но раз встретившись, они вдруг стали не разлей вода, и даже пообещали друг другу оставаться лучшими подругами всю жизнь.

Пожалуй, самыми светлыми моментами своего детства, Светлана считала время, проведенное у бабушки, которая жила не далеко от города в поселке. Оказавшись здесь на летних каникулах, и при удачно сложившихся обстоятельствах, без кого-то из малолетних сестер, она наконец могла полной грудью ощутить все прелести беззаботного детства. Здесь было все и хождение с дедом в лес по грибы и купания в речке в знойные дни, и чуть позже встреча рассвета в компании с песнями под гитару. Местные ребята, как-то по особенному относились к Свете, с некоторой завистью называя ее «городской».