Сотворение света

И когда в комнате стало тихо, а потом все пошло кувырком. Дрожала мебель, скрипели окна, стражники силком оттащили Алукарда Эмери от постели Рая, а Максим и Тирен безуспешно пытались оторвать ее от бездыханного тела. Они не понимали.

Королева может, если надо, оставить трон.

Но мать никогда не бросит своего сына.

– Келл не даст ему умереть, – говорила она в тишине.

– Келл не даст ему умереть, – говорила она сквозь шум.

– Келл не даст ему умереть, – снова и снова говорила она самой себе, даже когда никто уже не слушал.

В комнате разразилась буря, но она недвижимо сидела возле сына.

Эмира Мареш, которая видела трещинки даже в самых красивых вещах и шла по жизни на цыпочках, опасаясь что-нибудь сломать. Эмира Насаро, которая не хотела становиться королевой, не хотела брать на себя ответственность за легионы подданных, за их печали и глупости. Которая никогда не хотела приводить ребенка в этот полный опасностей мир, а теперь отказывалась верить, что ее сильный, красивый мальчик… ее сердце…

– Он умер, – сказал жрец.

Нет.

– Он умер, – сказал король.

Нет.

– Он умер, – говорили все, кроме нее, потому что не понимали, что если Рай умер, то, значит, умер и Келл, а этого ну никак не может быть.

И все-таки.

Ее сын не шевелится. Не дышит. Его кожу, так недавно остывшую, заливает ужасная сероватая бледность, тело окостенело и оплыло, как будто его нет в живых уже много недель или месяцев, а не минут. Рубашка распахнулась, открыв печать над сердцем, а на груди, некогда смуглой, жестоко прорисовываются ребра.

В ее глазах стояли слезы, но она не позволила им пролиться: ведь плакать – значит горевать, а она не будет горевать по сыну, потому что он не умер.

– Эмира, – взмолился король, когда она склонила голову над неподвижной грудью Рая.

– Прошу тебя, – прошептала она, обращаясь не к судьбе, и не к магии, и не к святым, не к жрецам и не к Айлу. А к Келлу. – Умоляю.

Когда она наконец подняла глаза, то, кажется, на миг различила в воздухе серебристый блик, тоненькую ниточку света. Но с каждой секундой тело на кровати все меньше и меньше напоминало ее сына.

Она протянула руку, чтобы откинуть волосы с глаз Рая, и невольно содрогнулась: хрупкие локоны, кожа как бумага. Он рассыпался у нее на глазах, и в тишине отчетливо слышался сухой хруст оседавших костей, похожий на треск поленьев в гаснущем костре.

– Эмира.

– Умоляю.

– Ваше величество.

– Молю.

– Моя королева.

– Прошу тебя.

Она стала напевать – не песню и не молитву, а заклинание, которое выучила еще девочкой. Заклинание, которое она сотни раз пела сыну, когда он был мал. Заклинание – колыбельная. Для сладких снов.

Для освобождения.

И когда она почти допела, принц вздохнул.

IX

Мгновение назад сильные руки тащили Алукарда из покоев Рая, и вдруг о нем все забыли. Он и не заметил, как с плеч свалилась тяжесть. Не замечал ничего, лишь видел сверкание серебристых нитей и слышал, как дышит Рай.

Принц вздохнул тихо, еле слышно, но этот звук прокатился по комнате, подхваченный всеми и каждым. Королева, король, стражники – все дружно ахнули, дивясь и радуясь.

Ноги подкосились, и Алукард уцепился за дверной косяк.

Он же видел, как Рай умер.

Видел, как растворились на его груди последние нити, видел, как принц затих, видел мгновенное, невероятное разложение.

А теперь у него на глазах все возвращалось.

Чары восстанавливались, из потухших углей – нет, из пепла – вспыхнуло пламя. Порванные нити взметнулись, как волна, а потом окутали Рая, обхватили, будто руками, защищая и оберегая, и принц вздохнул второй раз, потом третий, и с каждым вздохом в его тело возвращалась жизнь.

Плоть на костях делалась упругой. Впалые щеки налились румянцем. Принц, стремительно угасший, столь же стремительно оживал, и все следы боли и мук сменились маской покоя. Черные волосы легли пышными кудрями. Грудь вздымалась и опадала в размеренном ритме глубокого сна.

И пока Рай спокойно спал, вокруг него снова воцарился хаос. Алукард нетвердо подошел ближе. Все говорили наперебой, голоса сливались в бессмысленный шум. Одни кричали, другие шепотом молились, благословляя то, чему стали свидетелями, или прося защиты от этого.

Когда Алукард был на полпути к принцу, сквозь шум прорезался голос короля Максима.

– Пусть никто ничего об этом не говорит, – велел он, выпрямляясь во весь рост. – Бал в честь победителей уже начался, и пусть он закончится как надо.

– Но, сэр… – начал стражник, как раз когда Алукард дошел до кровати Рая.

– Принц был болен, – отрезал король. – Не более того. – Его тяжелый взгляд остановился на каждом из присутствующих. – Сегодня во дворце слишком много союзников, слишком много потенциальных врагов.

Алукарду не было дела ни до бала, ни до турнира, ни до всего мира за пределами этой комнаты. Ему хотелось одного – взять принца за руку. Ощутить его тепло и заверить самого себя, свои дрожащие пальцы, свое ноющее сердце, что это не фокус, не обман.

Комната вокруг него постепенно опустела. Сначала ушел король, потом стражники и жрецы, остались лишь королева и Алукард. Они стояли и молча глядели на спящего принца. Алукард протянул руку, коснулся пальцев Рая, ощутил, как трепещет его пульс, и не стал размышлять о том, что это невозможно. Не задавался вопросом, какая запретная магия способна привязать жизнь к мертвому телу.

Потому что это не имело значения. Имело значение только одно.

То, что Рай жив.

Х

Прямо с улицы Келл, шатаясь, ввалился в свои дворцовые покои, и внезапный свет, тепло, уют поразили его. Здесь все казалось удивительно обычным. Как будто не содрогнулась жизнь, как будто не раскололся мир. Все так же клубилась ткань под потолком, стояла у стены огромная кровать под балдахином, сверкала позолотой мебель из темного дерева, а сверху, с крыши, доносились звуки бала в честь победителей.

Как это возможно?