Дерево на крыше (сборник)

Работали в квартире Александра. Марго любила, чтобы ее мальчик был у нее на глазах, обедал вовремя и из ее рук.

Рабочий день начинался в десять утра.

Однажды Ромка явился задумчивый и загадочный.

Стали разминать историю, выстраивать эпизоды – что за чем. Ромка неожиданно поднялся и сказал:

– Щас… – И вышел.

Александр решил: Ромка пошел в туалет. Это не обсуждается.

Александр сидел и ждал.

Ромка явился через два месяца. Оказывается, он ушел в запой, который продолжался два месяца.

Существует патология одаренности. Нормальный человек не может создать Реквием или написать Сикстинскую Мадонну. Талант – это не норма. Норма – заурядность.

В отсутствие Ромки Александр попытался работать один, но это оказалось невозможно. Все равно что одному играть в теннис.

Через два месяца Ромка вернулся – виноватый и плодотворный. Они работали быстро и вдохновенно. Подвигались к финалу. И вдруг… не вдруг, конечно, у Ромки родился ребенок. Надо было идти в роддом встречать жену. А работа шла. Финал – самый ответственный момент. Конец – делу венец.

Александр боялся, что, если Ромка отвлечется на семейное событие, он опять пропадет на два месяца. А это – катастрофа.

Александр оделся и поехал вместе с Ромкой в роддом.

Все, что происходило, явилось фоном, на котором они работали.

Ребенка долго не выносили. Александр и Ромка стояли рядом и бубнили, как дьячки. Александр предлагал свой вариант, Ромка – опровергал или поддерживал. Переговаривались негромко, чтобы не обращать на себя внимания.

Наконец вышла Ромкина жена Анюта, абсолютная красавица. Рядом – улыбающаяся нянечка протянула Ромке ребенка. Потом все куда-то ехали, прибыли в новый район, где Ромка получил квартиру. Поднялись на лифте на девятый этаж. Все устремились в квартиру, а Ромка и Александр остались на лестничной площадке возле подоконника. Разложили листки, и Ромка торопливо записывал то, что они придумали. Им было по-настоящему интересно. А то, что происходило вокруг – родители, дедушки, бабушки, кроватка, пеленки и даже новорожденная, – все это шло мимо них.

Анюта сгорала со стыда. Ей было неудобно перед родителями. Ромка – муж и отец – не обнаруживал никакого интереса к потомству. Вел себя равнодушно и отстраненно, как селезень на пруду. Никакого внимания к выводку.

В квартире накрыли стол. Пришлось оторваться от финала и присоединиться к гостям.

Водка стояла на столе в запотевших бутылках, переливалась голубым, перламутровым, как драгоценный камень опал. И даже на вид была холодной.

Произнесли красивый витиеватый тост в честь новорожденной. Пришлось опрокинуть рюмку, иначе было невежливо. Потом пили в честь родителей – Анюты и Ромки, – в честь дедушек и бабушек.

Александр пытался тормозить Ромку, но скоро понял, что это бесполезно, и сам устремился в блаженный запой, как горнолыжник с высокой горы.

Запой уводил от реальности. И сценарий уводил от реальности в вымышленную жизнь. Ромка и Александр не умели жить в реальности. Им было там скучно. Гораздо интереснее придумать свою страну, населить ее своими людьми и заставить их жить по своим законам.

Жизнь катилась по накатанной колее.

Иванушка рос и радовал каждый день.

Александр оставался ребенком, при этом трудным ребенком. Как говорят французы: анфан террибль. Он мог встать среди ночи и отправиться в аэропорт. Аэропорт был единственным местом в Москве, где можно было достать бутылку водки. Буфет работал круглосуточно. Такова была Москва шестидесятых годов.

Александр, мучимый похмельем, вставал среди ночи и шуршал в прихожей. Одевался.

Вера покорно поднималась и, не говоря ни слова, тоже одевалась, чтобы сопровождать Александра в аэропорт. Быть рядом. Мало ли что может случиться с пьяным человеком.

И случалось. Однажды Александр упал, не заметив ступеньку, и сломал себе копчик. После этого он два месяца спал на полу. Врач рекомендовал жесткую поверхность.

Вера тоже спала рядом на полу. Делила участь.

Вера относилась к Александру как мать к своему сыну. Она и была запасной матерью. Марго это устраивало. Марго опасалась, конечно, что Александр влюбится в какую-нибудь молоденькую вертихвостку. Но они (Марго и Вера) ему это разрешат. Как регулируемую шалость. Главное – семья, клан, здоровье Иванушки и успехи Александра. А все остальное приходяще. И уходяще.

Обычно чего боишься, то и случается.

Александр влюбился в молоденькую вертихвостку. Ее звали Нэля. Конечно, актриса. Кто же еще…

Нэля не была вертихвосткой в обычном понимании этого слова. Она не вертела хвостом влево и вправо. Просто она была очень красивая и добрая. Если кто-то влюблялся и изъявлял желание, Нэля проявляла сочувствие. Она была детдомовская и научилась ко всему относиться просто.

Нэле в ту пору было двадцать пять лет, но выглядела она на четырнадцать. Юная, тоненькая, с формами. Губы припухшие, как будто наелась киселя.

Александр впервые увидел ее на телевизионном экране и напрягся. Ему захотелось обнять, утешить, защитить, целовать эти губы.

– Кто это? – спросил Александр у Веры, не отрываясь от телевизора.

Вера глянула коротко:

– Нэлька Субботина. Замужем. Ребенок есть.

Главное было – донести, что Нэлька занята. Пусть Александр не раскатывает губу.

– А кто муж? – спросил Александр.

– Никто, – сказала Вера.

Это значило, что муж непрестижный.

– К ней сын министра сватался, – продолжала Вера. – Не пошла.

– Почему? – спросил Александр.

– Дура. Нерасчетливая.

– А ты расчетливая?

– Конечно…

– А говорила: любовь… – удивился Александр.

– Так любовь и есть главный расчет.

Александр пригласил Нэлю на пробы, хотя и без проб знал, что играть будет только она, и больше никто.