Муля, кого ты привез? (сборник)

Я пошла своей дорогой и через пять минут на меня вылетел Сашка. Глаза у него были огромные, желтые, как у филина, лицо отекшее, как будто под кожу накачали желтый гель.

– Тебя Вера ищет, – сказала я.

– У меня машину украли. В гараж залезли…

– Поселок охраняется, – напомнила я.

– Охранники с ворами заодно. Они сообщают ворам, когда меня нет дома. Воры им за это отстегивают…

Глаза у Сашки горели нехорошим, тревожным блеском. Было непонятно: правда это или «белка» (белая горячка)?

На нас набежала Вера. Схватила мужа за руку.

– У меня машину украли, – пожаловался Кричевский и заплакал.

– Идем! – Вера жестоко поволокла мужа в сторону дома. Примерно через десять лет после свадьбы они забыли о своей бедности и жили как преуспевающие буржуа: загородный дом, два «мерседеса», счет в банке. Гениальность почти всегда соседствует с успехом, а успех с деньгами.

Вера имела все, о чем можно мечтать, плюс статус жены гения. Встреча со мной на дороге – это катастрофа. Теперь соседи будут обсуждать, догадываться, что у Кричевского «белка». Бегает по поселку, гоняет чертей. Налицо статус жены сумасшедшего.

Вера привела мужа домой. Он грохнулся в кресло и заснул, сидя.

Вера пошла в гараж. Обе машины стояли на месте. Все в порядке.

Она заперла гараж.

Дом стоял посреди поляны – красивый оштукатуренный дом, прекрасно обставленный.

Она всю свою жизнь занималась этим домом, выписывала мебель из Франции. Когда приходили гости, сразу замечали эту скромную ненавязчивую роскошь.

Режиссер Кричевский жил в обстановке, соответствовавшей его статусу. Все делалось для того, чтобы подтвердить статус, пустить пыль в глаза. Накрывались столы, изысканные блюда, серебро, посуда из петербургского императорского фарфора. Кричевский был прекрасен в предвкушении реальной выпивки. Он говорил глубокие философские тосты. А в конце застолья гости расходились, он засыпал лицом в тарелке. Это было начало запоя, который продолжался вечность, и по дому плавали запахи утраченных иллюзий и ее загубленной жизни.

Из чего состояла жизнь Веры? Ни детей – страшно рожать от больного. Ни собственных интересов. Ее подруги по институту возглавляли журналы, ездили на кинофестивали в Канны и в Венецию, размышляли о кинопроцессе.

Свою бессмертную душу Кричевский вкладывает в работу, а домой приносит только больное тело, которое надо обслуживать. И что в результате? У нее есть машина, дом, посуда, а себя самой у нее нет.

Вера достала рюкзак, сунула в него зубную щетку, тапки и ночную рубашку. Всё! Больше она из этого дома не возьмет ничего. Ей ничего не надо. Она уйдет в новую жизнь, нищая и свободная, и все начнет с нуля. У нее получится. У нее столько идей. Главное – чтобы не мешали, не путались под ногами.

А Кричевский… пусть выживает как хочет. Она ему не мама, а он ей не сын.

Вера не стала выводить свою машину из гаража. Проверила кошелек. На дорогу хватит, а там будет видно.

Она пошла пешком до автобуса и спокойно доехала до Москвы. И по Москве. Боже, как давно она не ездила в метро. А в метро – люди, лица.

Вера добралась до своего отчего дома: двухкомнатная квартира в хрущевке.

Мама сидела в главной комнате и шила коврик из ситцевых лоскутов. Куски ткани валялись на полу и на диване.

Коврики она продавала на базаре. Они шли довольно хорошо. На еду хватало и оставалось.

Мама была не старая, но выглядела плохо. Неухоженная, хоть и аккуратненькая.

– Ты зачем приехала? – спросила мама.

Вера не баловала ее посещениями, поэтому мама удивилась.

– Я домой приехала, – сказала Вера и положила рюкзачок на стул. Прошла в смежную комнату. Там спал брат. Он тоже был алкоголик, но иначе чем Кричевский. Саша пил запоем одну неделю в месяц. А брат каждый день с утра до вечера понемножку, но к концу дня в нем оказывался литр. Комната была заполнена теми же самыми запахами алкогольных паров.

Вера вернулась к матери, села на стул.

В ее прежней жизни все эти реалии распространялись на два этажа большого дома, на поляну перед домом и сдержанную роскошь вокруг. А здесь – все то же самое, но погруженное в бедность, убожество, и конца-краю не видно.

Когда еще она себя найдет? И где?..

– Кушать будешь? – спросила мать.

– А что у тебя есть?

– Жареная картошка. С лучком.

Вера подумала. Жареную картошку она не ела лет пять. Эта еда считалась неполезной, несущей холестерин.

– Да нет, спасибо, – отказалась Вера.

Она взяла рюкзак, поднялась.

– Я ухожу.

– А зачем ты приезжала? – спросила мать.

– Повидаться.

– У тебя все в порядке?

– По-старому, – ответила Вера.

Мама кивнула. Главное – не хуже. Мама была не избалована жизнью, принимала все как есть. На все воля Божия.

Вера поехала обратно. Как бы ни была унизительна ее жизнь, она все-таки не бессмысленна. Вера обслуживает талант. В его успехе есть и ее незаметная, но существенная роль. Это раз. Второе: Кричевский не виноват в своих запоях. Алкоголизм – тяжелое аутоиммунное заболевание. Люди не понимают, думают, что алкоголизм – распущенность. А это – сбой в обмене веществ. Организму не хватает фермента, который есть в спирте. Отсюда – неумолимая тяга к алкоголю. Отсюда – запои.

А она, Вера, бросила больного человека и поперлась в самостоятельную жизнь, реализовывать себя как личность. Да кому нужна ее личность? Ну, напишет статью о современном кино. Ну, съездит в Канны. Кому она там интересна? А Кричевскому она нужна даже для того, чтобы ловить его в поселке. Или носить на спине, как мешок с картошкой. Было такое. Напился в ресторане и заснул. Друзья разбежались. Пришлось нести самой.

Это ее функция в жизни. Поддерживать мерцающий огонь таланта в бренном теле. И этот огонь будет светить всем. Вера останется в тени, но разве это важно? Важен свет, который освещает дорогу, как фары грузовика в ночи.

Вера сошла с автобуса и побежала к поселку. Она торопилась. Боялась опоздать. Мало ли что может случиться…

С замиранием в душе дернула на себя входную дверь.

Кричевский стоял посреди прихожей совершенно трезвый. Протрезвел. Его глаза были осмысленные, испуганные и казались больше обычного, в пол-лица.