Карьера неудачника

– Было бы за что. Я ужасный эгоист и делаю только то, что доставляет удовольствие мне самому. – Он притянул к себе её голову, щекоча её ухо губами и усами (от чего по всему телу побежали мурашки), прошептал «до завтра» – и исчез за дверью.

Марго постояла в темноте, обнимая себя руками. Потом на ватных ногах поплелась к лестнице…

……………………………

Мозг сплетницы отличается предельно простыми и стандартными нейронными связями. За каждым фактом в нём закреплён ограниченный универсальный набор причин и следствий, не подлежащих сомнению. Причём переход от причины к следствию осуществляется напрямую, минуя все промежуточные условия – по протоптанной тропинке.

Поэтому Марго не особо удивилась, когда Сомова уже на другой день спросила у Тамаза: правда ли, что он собирается жениться? Из чего можно было заключить, что их с Тамазом вчерашние объятия на набережной были замечены и подружка успела обсудить эту новость с Сомовой. Любопытство было не единственной причиной вопроса, если это вообще был вопрос: тот же приём какое-то время назад спровоцировал приступ паники у нынешнего кавалера её ближайшей подруги – настолько сильный, что тот, как настоящий хозяин своему слову, поспешил взять его обратно и отрёкся от Марго раньше, чем пропел петух[10 - Намёк на отречение апостола Петра, предсказанное Иисусом во время тайной вечери, непосредственно перед своим арестом: «Он [Пётр] отвечал Ему: Господи! с Тобой я готов и в тюрьму и на смерть идти. Но Он сказал: говорю тебе, Петр, не пропоет петух сегодня, как ты трижды отречешься, что не знаешь Меня». (Мф.26,34; Мк.14,30; Ин.13,38).]. Причём умудрился сделать это, не потеряв лица – под предлогом оскорблённой гордости. Разница состояла в том, что на этот раз вопрос был задан в присутствии обеих заинтересованных сторон, а также всего состава танцевальной студии. Выбор момента не оставлял сомнений: зная репутацию Тамаза, который к своим тридцати двум годам всё ещё оставался холостяком, можно было предположить, что он, как обычно, отшутится. Это было в порядке вещей при обычных дружеских подначках, но в данных обстоятельствах должно было дать понять Марго, а заодно и всем присутствующим, что не следует обольщаться и эти отношения для него не более чем эпизод.

Однако Тамаз не подкачал. Задумавшись не более чем на пару секунд, он коротко ответил:

– Правда… И мы хотим много детей, – добавил этот негодник, лукаво подмигнув ей через весь зал.

Марго почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо. Что ж, она имела полное право на стыдливый румянец. А счёт между тем опять увеличился в их с Тамазом пользу: можно сказать, что Сомова забила в собственные ворота.

«Вероятно, следующее, что они будут обсуждать – это срок моей беременности!» – решила Марго. Она, кажется, была единственной, кто не поверил словам Тамаза. Он, конечно, прекрасный человек и настоящий друг. Но, во-первых, скорее всего, останется верен национальным традициям и женится на честной девушке, которую одобрит его семья. А во-вторых, зачем ему это? «Ведь я даже не люблю его!» – подумала Марго, но в следующую минуту вспомнила его объятия и прижала ладони к запылавшим щекам. Нет, в самом деле, не мог же он сказать это серьёзно! Для неё это означало бы выйти замуж только ради того, чтобы насолить Слишком Молодому, и он не может этого не понимать. Хотя с него станется! «Я не могу с ним так поступить», – решила она и дала себе обещание не поднимать эту тему в разговоре с Тамазом.

Однако он сам заговорил об этом. Они уже подходили к её дому, когда он спросил:

– Ну и что ты думаешь насчёт нашей свадьбы?

– Господи, Тамаз, ты это серьёзно?!

– Разумеется. – И так как она уже набрала в грудь воздуха, остановился и развернул её к себе лицом. – Молчи! Я знаю заранее всё, что ты можешь сказать. Исправь меня, если я ошибаюсь. Я ужасный бабник, не пропускаю ни одной юбки, и меня только могила исправит – это раз. И ты думаешь, что никогда не сможешь меня полюбить – это два. Я ничего не забыл?

Марго растерялась. В голове застряло слово «думаешь», которое, как воткнутый между шестернями гвоздь, мешало мыслям крутиться дальше. Всё, что она смогла сказать:

– Ты что, правда собираешься на мне жениться?

– Сколько можно спрашивать одно и то же? Да, я собираюсь на тебе жениться. И – да, я хочу от тебя детей. Но при одном условии.

– Аааа… Ну, значит, свадьбы не будет.

– Почему? Ты же не знаешь, что это за условие.

– Знаю, конечно. Я должна быть девственницей.

– Что?.. Да плевать мне на твою девственность! – Он, видимо, всё-таки обдумал эту мысль, потому что добавил: – Конечно, это с твоей стороны было бы очень мило, но нельзя же иметь всего…

– Тогда что? – Марго терялась в догадках. Он смотрел ей в глаза и молчал. Наконец решился:

– Нас в постели должно быть только двое!

– Ты о чём? – машинально спросила Марго, чувствуя, что готова провалиться сквозь землю: неужели он понял?!

– Ты прекрасно знаешь, о чём я. Тогда, на набережной, когда я целовал тебя, ты ведь думала о нём?.. Можешь не отвечать. Я действительно хотел придушить тебя!..

Марго стояла потупив голову, как провинившаяся школьница, и чувствовала, что вот-вот расплачется.

– Ну вот! Понеслось, – голос Тамаза смягчился, и он притянул её к себе. – Этого ещё нам не хватало… Постой! – отстранившись, он достал белоснежный платок из кармана своего белого пиджака и вложил в её руку. – Держи. А то всего меня тушью перемажешь.

Дав ей выплакаться, он приподнял пальцами её подбородок, посмотрел в заплаканные глаза и сказал серьёзно:

– Ты его забудешь, поняла? Это я тебе обещаю!

……………………………..

Но ничего не вышло.

Дни шли за днями, август незаметным образом превратился сентябрь: Студенческие год закончились, и начало осени стало совсем неотличимо от конца лета. Шесть дней в неделю она ходила на работу в свою библиотеку, по вторникам четвергам и субботам – на репетиции. Все остальные вечера, если Тамаз не был занят у себя в театре, они гуляли по городу, ходили на спектакли и концерты. Раза два она даже бывала у него дома, но эти визиты оставались вполне невинными – он, видимо, тоже ждал: в конце месяца предстоял этот злосчастный конкурс.

Марго мечтала о том, чтобы конкурс, наконец, оказался позади, как моряк мечтает о береге после долгого и опасного плавания. Чем бы он ни закончился, её обязательства перед коллективом и Майей Сергеевной можно будет считать исполненными, и она сможет с чистой совестью покинуть студию. Их конкурсный номер, если верить Майке, вышел «вполне сносным» – по крайней мере, технически. Но ему не хватало того чувственного слияния, которое составляет главную прелесть латинских танцев. Несмотря на все усилия хореографов, это была скорее схватка двух непримиримых противников, каковую мысль и выразил Тамаз после очередной из бесконечного числа попыток:

– Да это просто спарринг какой-то!

Майка вынуждена была признать, что сохранение этой пары оказалось ошибкой. Её многолетний опыт дал осечку. Пережив бессчётные влюблённости всех поколений своих питомцев, она, как ей казалось, научилась преобразовывать их энергию в танец, умело направляя выбросы этого гормонального пара в пластику движений. Эффективность такого подхода подтверждалась многочисленными дипломами, которые почти целиком занимали одну из стен танцевального зала, а также кубками, выставленными в стеклянных стеллажах в вестибюле. Теперь же ни один из её приёмов не работал, и она не могла понять почему: после месяца изнурительных репетиций результат был так же далёк от совершенства, как и в самом их начале. Всё, чего удалось добиться, это определённой технической отточенности, однако это не тот результат, которым можно впечатлить искушённое конкурсное жюри. Майка попыталась изменить концепцию танца, использовав энергию противостояния этих двоих, но это был, конечно, акт отчаяния – самба всё-таки не капоэйра!

Как и следовало ожидать, они не взяли даже третьего места. Да и сама поездка оказалась мучительной. Слишком Молодой и его подружка так усердно изображали любовную идиллию, что даже переигрывали. Остальные раскололись на две неравные группы: те, которые сплотились вокруг Сомовой, шумно играли в карты в её купе, остальные разбрелись по вагону. Большую часть пути в обе стороны Марго провела на верхней полке, спускаясь только в случае необходимости: стоило ей попасть в поле зрения Партнёра, как он принимался с удвоенной энергией тискать свою спутницу, которая повизгивала от удовольствия.

Эти эротические эксцессы вызывали у Марго тошноту. Ей очень не хватало Тамаза, но она не могла понять, в каком качестве. Скорее всего, она просто нуждается в его дружеской поддержке, но могут ли их отношения стать чем-то большим? По мере приближения к дому она всё настойчивей задавала себе этот вопрос. И на рассвете, когда за окном показались первые дома пригородов, она решила, что стоит попробовать.

Попытка обернулась настоящим кошмаром для обоих. Всё шло прекрасно, пока на них ещё оставалась одежда. Но стоило ей почувствовать тяжесть его обнажённого тела, как её руки и ноги скрутила мучительная судорога.

После, когда сидели на диване в тёмной комнате и её голова покоилась на его плече, Марго, собравшись с силами, сказала:

– Прости. Я, видимо, безнадёжна.

– Не говори ерунды. Мы просто поспешили, – возразил он, но в его голосе не чувствовалось уверенности. – Послушай… Может, ты всё-таки девственница?

Марго только вздохнула. Господи, он хоть когда-нибудь бывает серьёзным?!

– Нет, правда! С ними такое бывает…

– Тебе, конечно, лучше знать. Но это так же маловероятно, как непорочное зачатие.

– Жаль…

– Тамаз, имей совесть! Учитывая, что женщин и мужчин примерно поровну, а на твою долю пришлись хотя бы несколько, то девственниц на тебя не напасёшься!

Они грустно рассмеялись: оба понимали, что это конец. Провожая её, он сказал:

– Звони мне на работу, в любое время!

Но она, конечно, не позвонила…

…………………………………

Это было ещё то благословенное время, когда телефонные аппараты имелись далеко не в каждой квартире, и приходилось довольствоваться служебными телефонами, до появления первых мобильников оставалось лет десять. Будь у них тогда мобильники, как знать, в одну из горьких минут она, возможно, и набрала бы его номер. Это был одинокий и трудный год, в течение которого она не раз с благодарностью думала о Тамазе. Она знала, что всегда может рассчитывать если на его привязанность, то, по крайней мере, на его дружбу. Но сначала её останавливала мысль о том, что трубку снимет незнакомый человек, которого придётся просить позвать Тамаза к телефону и ещё, чего доброго, объяснять, кто она такая и зачем он ей нужен. А потом – что он мог уже забыть её, обзавестись новой подругой. Но главное – было бы непростительно пользоваться его добротой, когда она так мало могла дать ему взамен.