Пятница. Вечер. С Его балкона доносится смех. Они развешивают белье. Она подает, Он вешает, свободной рукой держа дочку, которая пытается закрепить прищепку – получается, она восторженно смеется. Веселой гурьбой они уходят с балкона, Он идет последним, поворачивается, чтобы закрыть дверь. Я не вижу, смотрит ли Он в мою сторону – у меня в комнате темно, да еще, неизвестно откуда взявшиеся слезы, застилают глаза. Тишина, темнота, пустота… какой-то еле слышный звук, я вздрагиваю и поворачиваюсь – Юлька тихонько смеется во сне…
Вторая любовь
Алёшка был моей второй любовью.
Не первой, которая, как правило, всегда безответна, и которую принято помнить всю жизнь. Не первой, которая хочет дружить, держась за руки, сидеть за одной партой и помогать носить портфель.
Алёшка был любовью второй… Той, которая мечтает о тесной скамейке под луной, о запахе сирени, и несмелом первом поцелуе… Той, которая даёт понять детям, что они выросли. Той, которая объясняет, что такое нежность. Той, которая… мечтает быть настоящей, взрослой… Только МЕЧТАЕТ БЫТЬ.
Нам было почти по тринадцать лет…
– Ты будешь мне писать? – Алёшка в первый раз за месяц нашей с ним дружбы был таким серьёзным. Капли дождя стекали по его светлым волосам на лоб и ресницы. Рубашка насквозь промокла, облепив его торс, ещё по-мальчишески худой. И я изо всех сил пыталась не смотреть на проступающие рельефы его ключиц и груди. Тогда я догадалась, что у Алёшки будут широкие плечи, и поняла, что мне это нравится. С тех пор и по сей день, в первую очередь я обращаю внимание на мужские плечи…
– Наверное, – произнесла я, чувствуя, что краснею. Каким-то подсознанием я понимала, что не должна сразу давать положительный ответ, но ещё не улавливала – почему. Я вдруг задумалась о том, что Алёшка стоит совсем близко, и пристально смотрит мне в лицо. А вдруг он разглядит мелкие веснушки на кончике моего носа. А если ему это не понравится?
Весь июнь мы вместе гоняли на велике и играли в бадминтон, мы ходили на гороховое поле и строили шалаш в саду. Впереди у нас было ещё два месяца каникул. Два месяца – это очень долго. И мы никогда не говорили о том, что будет дальше. Мы ни разу не обсуждали нашу дружбу, казавшуюся обычной… детской. Весь июнь мне не было дела до Алёшкиных плеч и собственных веснушек… Что произошло?
Я не успела этого понять…
Вернее я всё поняла, но было уже поздно: Алёшка уехал внезапно. Рано утром первого июля в деревню за ним неожиданно приехала мама. Тогда я поняла, что взрослые тоже иногда резко меняют планы и не держат слова. Я ещё спала, когда друг с дорожной сумкой через плечо проходил мимо моей калитки. Я так и не узнала – смотрел ли он на мои окна, сожалел ли о том, что не успел попрощаться. Я так и не узнала адреса, на который он просил писать…
В то лето я отстригла косу, и написала своё первое стихотворение. В то лето мне больше не хотелось кататься на велосипеде и играть в мяч. Тем летом я безнадёжно повзрослела.
Я любила Алёшку ещё три года. Я всячески пыталась выведать хоть какую-то информацию о своём бывшем друге. Но соседка баба Соня – его бабушка не желала говорить на больную тему: её сын, отец Алёшки, в то лето развёлся с женой. Вот почему мать тогда так неожиданно забрала моего любимого.
Постепенно я смирилась с мыслью, что никогда больше не увижу Алёшку. А потом пришла третья любовь. Та, которая уже вполне претендует на звание настоящей. Я приглашала свою новую любовь к себе домой, мы целовались за приоткрытой дверью, а потом вместе с моими родителями смотрели передачу «Ищу тебя». Просто она всех трогала за душу. К тому же, я втайне надеялась, что услышу с экрана своё имя… Но Алёшка не искал меня. Да, я особо и не огорчалась…
А ещё чуть позже я вышла замуж, и совсем позабыла о своих подростковых мечтах. И всё у меня шло отлично.
А потом появился интернет…
Мы общаемся с Алёшкой каждый день, на фотографии у него широкие плечи и серьёзный взгляд, такой же, как тем летом под дождём. Мы оба очень мечтаем встретиться. Правда теперь Алёшка живёт в другой стране. Но расстояния сейчас мало кого пугают… Я снова люблю Алёшку той второй любовью, которая мечтает о тесной скамейке под луной, о запахе сирени, и несмелом первом поцелуе… Той, которая даёт понять детям, что они выросли. Той, которая объясняет, что такое нежность. Той, которая… мечтает быть настоящей, взрослой… Только МЕЧТАЕТ БЫТЬ.
Судьба сделала круг, и я боюсь, что вот-вот Алёшка снова внезапно исчезнет. Не знаю куда: в наш век трудно исчезнуть, так как раньше. Но даже если это произойдёт, через несколько лет мы снова найдёмся… чтобы потом вновь потеряться…
Потому что так надо… ведь вторая любовь не стала последней, хотя и была самой настоящей… Действительно БЫЛА.
Измена
Всё началось, как в дешёвом спектакле:
– Лёшка, чья это помада у тебя на пиджаке? – еле сдерживая смех, я разыгрываю из себя ревнивую жену, пристально рассматривая чуть заметное алое пятнышко у мужа на воротнике. Наверное, капнул кетчупом, вот замарашка. Снова придётся сдавать костюм в химчистку. Естественно, я ни на секунду ни сомневаюсь, что это кетчуп. Откуда у моего Лёшки на одежде может быть чужая помада? Ведь то, что мой муж обнимал другую женщину – это так же абсурдно как, если бы моя мама заявила, что больше меня не любит, и нашла себе другую дочь. Мы с мужем живём душа в душу. У меня отличная свекровь, умница дочь, и сын – ангелочек. Иринка – младшая сестра Лёшки меня обожает, несмотря на свой сложный возраст. У нас идеальная семья. В нашем доме всегда мир и веселье.
А Лешка неожиданно краснеет, торопливо застёгивает дипломат. Смотрит на часы, показывает, что опаздывает на работу. Я смотрю на его движения – потешаясь. Дурачок. Неужели он допускает мысль о том, что я буду ревновать его.
– А ещё он купил женский золотой браслет, – вдруг произносит Иринка, выходя из ванны. На её лице неподдельная злость. Наверное, поссорилась с парнем и просто пытается не расплакаться, прячась за маской жестокости. Надо будет вечером успокоить её.
Лёшка смотрит на сестру как-то растерянно. Мой зайчик, готовил мне сюрприз, а Иринка всё испортила. Я пытаюсь подавить умиление при виде его мальчишеской смущенности:
– Ну-ка признавайся – кому купил браслет? – продолжаю я начатую пьесу.
– Аня, я не знаю, как это произошло. Ты прости, если сможешь. Там уже всё кончено. Я не знал. Она оказалась просто грязной потаскухой. Это длилось всего две недели. Меня занесло, – Лёшка тараторит, как ужаленный. Я по инерции продолжаю улыбаться.
– А ещё он сдавал анализ у венеролога, – зло кричит Иринка из-за двери.
Из кухни раздаётся грохот – это свекровь роняет тарелку.
Всё затихает…
Что? Что это было? У меня сейчас взорвётся мозг. Куда занесло? Что длилось две недели? Какая потаскуха? Какие анализы? Это сон? Да, да, конечно, это всё мне снится, просто вчера на ночь я смотрела по телевизору передачу про супружескую неверность. Я начинаю трясти головой, но проснуться не получается. Всё ещё надеясь на чудо, я с силой щипаю себя за руку. Остаётся кровоподтёк, но боли я не чувствую. Я вообще мало что чувствую, кроме недоумения и нежелания жить. Ещё почему-то меня пугает слово «анализ», я силюсь вспомнить занимались ли мы с Лёшкой вчера любовью. Нет. Точно нет. Он сказал, что устал. Правильно он устал – неделю до этого он работал в ночную смену. Секс был у нас неделю назад. Он сказал «это» длилось две недели. О боже! Мне тоже надо идти к венерологу! Какой позор! Какой ужас! А вдруг это будет СПИД? Моя жизнь кончена! Мой глубокий родственник, мой родной муж Лёшка изменил мне самым грязным способом, он принёс в дом заразу, он разрушил ВСЁ!
Я бегу в комнату и запихиваю в сумку какие-то вещи. Не вижу – какие. Вообще ничего не вижу!
– Изменить, изменить, прямо сейчас на улице, с грязным бомжем, назло, – у меня в висках что-то громко стучит, и я не слышу – выкрикиваю ли я эти слова, или произношу их мысленно.
Лёшка врывается в комнату. Хватает меня за руки. Я, продолжая выгружать из шкафа одежду, смотрю на мужа. Кажется, у меня дрожат губы и колени. Я хочу спросить что-то вроде: «Как же ты мог?» Но не нахожу слов, в которые можно было бы вложить всю мою боль, всё отчаяние и изумление. Лёшка начинает плакать. Когда-то уже я видела его слёзы. Сейчас почему-то не могу вспомнить – когда, но отмечаю, что муж плачет второй раз в жизни.
Дверь с шумом распахивает Иринка, она тоже плачет. Рыдая, кидается к вещам, я не понимаю, девочка пытается мне помочь или помешать. Неожиданно Лёшка начинает кричать на сестру. Я не слышу слов, у меня звенит в голове. Говорят, что при сильной нагрузке на нервную систему в голове может лопнуть какой-то сосуд. Кажется, у меня сейчас лопнет.
Я выбегаю из комнаты без вещей и в халате, его зелёные полы заляпаны какой-то жидкостью. Откуда она? Наверное, это начинает проявляться страшное венерическое заболевание. Мне теперь всё равно.
На лестничной площадке стоит моя свекровь. Почему она здесь? Здесь обычно курят соседи? Моя свекровь не курит. Она вообще очень положительная и спокойная женщина. Хочет удержать меня? Или всё-таки курит? В руке у неё что-то белое и тонкое, но рука дрожит, и я не могу рассмотреть сигарета это или нет. Если свекровь закурила, значит, произошло, действительно, что-то страшное. Я пугаюсь ещё сильнее и смотрю ей в лицо. Оно не выражает ужаса. Лёшкина мама – мудрая женщина, она старается делать вид, что всё нормально. Это меня немного успокаивает. Я хочу пожаловаться на Лёшку и на свою поломанную жизнь всему миру, и одновременно в этот момент хочу стать такой, как свекровь – мудрой и сдержанной.
– Лёшка изменил мне, и заразил меня позорной болезнью, – говорю я с улыбкой, пытаясь унять дрожь в ногах.
– Вот тебе раз, – вздыхает свекровь, так же она вздыхает, когда её внук – мой сынок приходит со двора с разбитой коленкой.
Мне становится ещё легче, и сосуд в голове уже не грозиться лопнуть.
Я слышу звук приближающихся сзади шагов. Это Лёшка пытается меня догнать. Я бегу по ступенькам вниз, видя перед собой всё те же мелькающие, ядовито зелёные, в мокрых пятнах, полы собственного халата.
– Надо было переодеться, – то ли говорю, то ли думаю я.
Но даже в грязной одежде я кому-то нравлюсь:
– Девушка, – слышу я сразу, как только выскакиваю на улицу, – можно вас?
С этой фразы начинают знакомство все мужчины, я на неё обычно никогда не реагирую. Но сейчас другая ситуация. Мне нужно отплатить Лёшке его же монетой. Я оборачиваюсь и вижу нож, мелькнувший в руках у окликнувшего меня человека.
Это конец. Беда никогда не ходит одна. Измена, болезнь, маньяк на дороге. И что мне теперь делать? Оказывается, я уже далеко от своего подъезда. И мой неверный муж уже не догонит меня и не спасёт. Меня теперь никто не спасёт. У меня нет больше семьи и дома, у меня нет родных людей. Как это страшно! Человек с ножом приближается ко мне, ухмыляясь.
– Лёшка, Лёшка, – я пытаюсь кричать и бежать, но ноги и язык не слушаются меня. Почему они не слушаются? Так бывает только во сне.
Конечно же, это всё-таки сон – понимаю я внезапно… И просыпаюсь.
Как я сразу не поняла этого, разве такое может произойти в жизни? В моей точно не может. И зелёного халата у меня никогда не было. Я вообще не люблю зелёный цвет…
Миллион за мечту