Жила-была девочка – 3. Репетиция взрослой жизни. Начало 21-го века

– Ложись, смотри кино, – приказала мама. Она видела, что я веду себя как робот. Она, как могла, пыталась вернуть меня к нормальной будничной жизни. Но было понятно, что она и сама сейчас в таком же состоянии – в состоянии робота.

Я легла и стала смотреть в экран. Из-за стены не доносилось никаких непривычных звуков. Наверняка, мама рассказала всё отчиму. Наверняка, он как-то отреагировал, но кроме звука телевизора, я не слышала ничего. То есть никаких бурных обсуждений, никаких нервов. Я лежала и смотрела в телевизор, не видя, что там происходит. Я лежала так долго. Мама вошла и выключила свет.

– Спи, – задала она мне программу, – Спокойной ночи. И я закрыла глаза. Мама вышла. Я полежала с закрытыми глазами, но не уснула, снова стала смотреть в экран…

Через какое-то время снова зашла мама.

– Ты что не спала всю ночь? – спросила она.

– Спала, – зачем-то соврала я, вяло удивившись, что уже утро.

– Пойдём завтракать.

Я встала и пошла на кухню, потом надела на себя то, что сняла вчера, потом проводила маму на работу, потом взяла сумку со вчерашними учебниками и вышла на улицу, не накрасив ресницы и губы. Я поехала по привычному маршруту, но вышла на остановку дальше, чем мой универ. Я шла к Нинке. Это единственный человек на свете, с кем я сейчас была в состоянии разговаривать. Я не знала точно, дома ли сестра, но была уверена, что дома. Если Нинка в колледже, то я сегодня совсем сойду с ума. Мир, бог, ангел-хранитель, или кто там ещё есть – то, что берегло меня всю жизнь от серьёзных проблем и потрясений, оно не могло меня сейчас оставить. И сестра была дома… Одна. По счастливой случайности, она проспала сегодня первую пару. Моя вселенная не покинула меня до конца. Значит, всё то, что происходит, для чего-то нужно. Значит, так в итоге будет лучше для меня. Я тогда ещё не читала эзотерических книг. Они тогда еще не были популярны. Просто я каким-то шестым чувством понимала, что мир всегда посылает мне то, что мне на самом деле надо, даже если сейчас я этого ещё не осознаю.

Я с порога объявила сестре новость. Нинка округлила свои и без того большие глаза, поохала, поудивлялась со мной, слегка вернув меня к жизни, эмоциям и вопросами:

– А Лёха знает?

– Нет. Он должен приехать только в среду – завтра.

– Ты выйдешь за него замуж?

– Наверное.

– Как думаешь, он обрадуется?

– Не знаю.

– А мамка твоя что сказала? Интересно, как дедушка отреагирует? А как ты поняла, что это… ну? А ты точно уверена? А тебя тошнит по утрам? А ты будешь брать академ?

Все эти вопросы вернули меня в реальность. Я начала пить чай, есть конфеты и говорить:

– Нин, я вообще теперь не знаю, что мне делать. Я никогда не верила, что со мной может такое произойти. Я ведь думала, что у меня в жизни будет всё по плану: учёба, хорошая работа, большая настоящая любовь, весёлая свадьба, запланированный ребёнок. Мне казалось всё это таким далёким. Я не предполагала, что это будет так… Я очень боюсь говорить дедушке. Он от меня такого точно не ожидал.

– А Лёхе?

– Лёхе не боюсь. Он сделает так, как я решу. А я что могу решить сейчас? Беременность же сама теперь не рассосётся. Придётся выходить замуж, рожать и всё остальное. Лёха точно против не будет. Но теперь я навсегда связана с ним, а я ведь не была уверена, точно ли он моя судьба. Я же ведь, блин, ещё часто Серёжку вспоминаю. Я вообще не пойму, кого я люблю. И умею ли я любить. Было ли это всё любовью? Вчера я, например, вообще ни о ком из пацанов не думала. Да я вообще вчера не думала, если честно. Голова словно отупела совсем.

– Вит, я тебя понимаю, я бы, наверное, в такой ситуации совсем спятила. Хотя, прикольно было бы узнать, как Женька отреагировал бы, если бы я ему такое сообщила. Я вот даже не уверена, что он бы обрадовался. Он рассуждает так: сначала отучиться, потом найти высокооплачиваемую работу, потом купить жильё, встать на ноги, а потом уж заводить детей.

– Да я тоже так рассуждала всегда. Это правильно. Лёха вон у меня никак не рассуждает. Ни к чему не стремится. Ходит – лыбится. Ребёнок, свадьба – ему всё сейчас в прикол будет. Он знаешь, как до сих пор выражается: «А вот когда я вырасту…» Представляешь? Человеку двадцать лет, а ему ещё кажется, что он не вырос. Он не живёт будто, а черновик пишет. Помнишь, как в «Москва слезам не верит» Рудик говорил.

Разговоры о смысле жизни немного отвлекли меня от своей беременности, даже на миг показалось, что её и нет совсем. Может всё-таки тесты ошиблись? А потом Ниночка показала мне новую туалетную воду. Я побрызгалась ею и поняла, что меня тошнит от запахов. Захотелось помыться и проветрить комнату…

Вечером я принесла себя к Ленкиной общаге. Говорю «принесла себя» потому что именно так и было. Теперь я чувствовала, что иду не одна, что во мне живет человечек. Я шла и трогала свой живот. Он казался мне каким-то наполненным и слегка не моим. Ещё вдруг резко ухудшилось самочувствие: накатила какая-то усталость, лень стало передвигать ноги, хотелось спать и варёной сгущёнки. Не солёненького, не мела и всякой фигни, как пишут в статьях о беременности. Хотелось именно варёной сгущенки. Я не знаю, связано ли это с моим теперешним положением, или просто я решила, что мне, беременной, теперь позволены все капризы. Ведь варёная сгущёнка – праздничное лакомство.

Ленка спустилась вниз в красном махровом халате, не накрашенная.

– Господи, что с тобой? – прошептала она.

Я не знаю, что подруга увидела на моём лице, и что именно вызвало такую реакцию. На Ленкином же светилось нетерпеливое любопытство.

– Лен, я беременна.

– Вот я так и знала! – возбуждённо затараторила она. – Я сразу поняла это, когда ты сегодня не пришла на пары. Все поняли. И Лерка и Наташка. Ну что? Я свидетельница на свадьбе?

– Конечно ты.

Свадьба

День свадьбы назначен на восьмое декабря. Подготовкой занимаются наши с Лёшкой родители. Я не хочу в это вникать: мне постоянно хочется спать и чего-нибудь сочного, чего именно, я понять не могу, поэтому ем апельсины лошадиными дозами и в свободное от универа время просто лежу на диване. В универ хожу на автомате, глаза и губы не крашу – лень. И от ощущения помады на губах как-то тошно. Живот мой окружающим ещё не заметен, но я его почему-то чувствую. Он стал твёрже что ли, круглее книзу и втянуть его теперь невозможно. Поэтому на лекциях сижу, не снимая пальто. Хорошо, что в аудиториях холодно, и многие девчонки ходят в верхней одежде. Я не знаю, догадываются ли о моём положении однокурсники, рассказали ли кому-то об этом мои девки. Мне никто прямых вопросов не задаёт.

Дедушке о моей беременности в наш ближайший приезд в деревню мама сказала сама обтекаемой фразой: «Мы сосватали нашу девочку». Дедушка ответил так же обтекаемо: «Ну и хорошо. Пора уже». Я даже не поняла, догадался ли он, почему меня так спешно «сосватали». Возможно мама рассказала ему всё без моего присутствия. Меня же ни бабушка, ни дедушка ни о чём не расспрашивали, вели себя как обычно. Я тоже вела себя, как обычно. Мне хотелось думать, что здесь – в деревне всё, как раньше. Здесь все невзгоды должны быть далеко, и о своей проблеме я здесь думать не хочу. Я бодренько бегала в погреб, доставала кошку из-под дивана, становясь на колени. Изо всех сил я делала вид, что со мной всё в порядке. Когда никто не видел, я трогала живот и прислушивалась к ощущениям внутри себя. Я уже не надеялась, что беременность рассосётся сама или окажется мнимой. Врач-гинеколог всё подтвердила: «Беременность восемь недель». Я уже встала на учёт в женской консультации, уже сдала все анализы. В первый раз в жизни у меня брали кровь из вены. Всегда думала, что грохнусь в обморок при этой процедуре, а нет, ничего… Даже не поплохело.

Лёшка на новость о моей беременности отреагировал, как я и думала, легко: «Прикольно, у нас будет малыш». Ну я другого и не ждала. Мой Лёшка не из тех красавцев-ловеласов, которые бросают свои забеременевших девушек. Он всё-таки любит меня, да и всей грядущей ответственности он не понимает, поэтому и расплылся в улыбке. Ему просто «прикольно» поиграть в папу. Он тоже не принимает участия в подготовке к свадьбе, потому что «ещё не вырос», а все серьёзные мероприятия и проблемы – это дело «взрослых».

Взрослые заказали кафе, выбрали меню, пригласили гостей: всех близких родственников: тёть, дядей, крёстных, близких друзей родителей. Мы только выбрали себе свидетелей. Я – Ленку, Лёшка – Диму. Ирка Швецова обиделась на меня, что свидетельница не она и тут же «забила себе место» крёстной мамы будущего малыша. Я хотела пригласить на свадьбу Ирку и, конечно же, Лерку, Наташку, Ксюху и Королёву, но мама сказала, что мест в кафе на такое количество людей не хватит. Так что из молодёжи у нас помимо свидетелей только Ниночка со своим Женькой и Димина девушка – Аня, которую я видела три раза в жизни.

Свадебное платье мы с мамой покупали на рынке. Было холодно, стоять раздетой на картонке за занавеской не очень комфортно, поэтому выбрали быстро: белое, пышное, гипюровое, сзади корсет на верёвочках, даже если живот ещё подрастёт, можно все отрегулировать и спрятать. В этой же палатке купили фату, бижутерию в уши и на шею и какие-то белые цветочки в волосы. Нравилось ли мне моё свадебное платье? Не могу сказать точно: мне вообще все они казались примерно одинаковыми. Ждала ли я свою свадьбу? Не уверена, что могу ответить утвердительно. Конечно мне, как и Лёшке было «прикольно» поиграть в невесту и жениха, но никаких эмоций, которые испытывают невесты в книгах и фильмах у меня не было.

В день свадьбы утром символически умер мой попугай. Мы с Ленкой, которая ночевала у меня, положили Кешу в коробку из-под свадебных туфель и, по пути в местную парикмахерскую, занесли на помойку. Толстая парикмахерша крутила нам волосы на бигуди, втыкала кучу шпилек, лила лак, сморкалась в платок и жаловалась на головную боль. Я попросила приколоть мне сразу фату и цветочки, на что она ответила, что никогда этого не делала и это не входит в её обязанности, предложив мне «дома как-нибудь прицепить фату шпильками». Я вспомнила фотографии одногруппницы Киселёвой во время подготовки к свадьбе. Киселёва сидела в парикмахерской уже с фатой… В байковом халате, но с фатой. Я объяснила парикмахерше, что тоже никогда этого не делала, и вряд ли у меня получится. Та без особого энтузиазма начала что-то мудрить, пытаясь не испортить причёску. То, что получилось в итоге я ощущала на своей голове, как высокое, неудобное, и вместе с тем слабенькое, нетугое, готовое вот-вот развалиться сооружение. Не разваливалось оно только благодаря килограммам лака «Прелесть». У Ленки на голове было примерно тоже, что и у меня, только без фаты. Но праздничные причёски всегда так выглядят, значит так надо. Только вот чёлка моя, уложенная как скирд соломы, мне совсем не нравилась. Дома я разодрала её от лака, помыла отдельно от всей головы и уложила по-своему, как укладываю каждый день. Не празднично, зато мне так идёт. Краешек фаты всё же отцепился, и мама переколола мне шпильки над фатой, а заодно на висках и затылке так, что теперь я чувствовала – сооружение не развалиться. Ногти на руках и ногах я накрасила белым матовым лаком, как и положено невесте. Смотрелось это как-то грубовато, ногти выглядели не нежными и женственными, а широкими и неаккуратными, я покрыла их сверху разноцветными блёстками. Ленка ржала и говорила, что мои ногти смотрятся, как пасхальные куличи с присыпкой.

Дедушка, который приехал на мою свадьбу и ночевал в зале на раскладушке, высказал своё восхищение моей причёской, платьем и туфлями. Его восхищение звучало почему-то, как успокоение, будто бы он жалел меня. Дедушка одиноко сидел на нашей городской кухне, и был словно не в своей тарелке, не на своём месте. Я тоже жалела дедушку. Под городским небом он всегда казался мне таким растерянным и стареньким. Дедушкино место в деревне: там его корни, его дом, его хозяйство. Там они с бабушкой чувствуют себя комфортно. Бабушка вообще боится шумного города, плохо переносит дорогу, поэтому на свадьбу она не поехала. Да и за хозяйством кто-то должен следить.

Я заряжаю в фотоаппарат-мыльницу самую дорогую плёнку на тридцать шесть кадров. Первый кадр делаем дома: мы с мамой и дедушкой на фоне стенки с хрусталём. Следующее фото будет уже в загсе, чтобы не тратить кадры.

Позавчера мы с Лёшкой сильно поссорились. Я кричала, что свадьбы не будет, Лёшка стоял у двери, собираясь уходить, мама наспех пыталась помирить нас, не выясняя причину ссоры, потому что гости приглашены, кафе, еда и машины заказаны, кольца куплены. Поссорились мы, по Лёшкиному мнению, из-за ерунды: накануне он ремонтировал свою «копейку» в гараже с пацанами, и вымазал руки в какую-то несмываемую мазуту. Он показал мне эти руки со смехом и гордостью. Мне же стало совсем не весело. Вокруг ногтей и под ними у него всё было сине-чёрное, как у бомжа, и отмыть это до свадьбы оказалось нереальным. Я упрекнула его в том, что он не подумал об этом раньше, и не подождал с ремонтом своей развалюхи. Потом в том, что он вообще ни о чём не думает и ни приложил ни единого усилия к свадебной подготовке, а уже разозлившись, заодно и в том, что он снова принёс мне бананы, а я сто раз говорила, что во время беременности стала ненавидеть бананы, то есть Лёшка меня совсем не слышит, и ни до чего ему нет дела: ни до свадьбы, ни до меня, ни до ребёнка. Лёшка обиделся в большей степени на то, что я назвала его машину – развалюхой. Всё остальное его волновало меньше.

***

– Согласны ли вы, Алексей, взять в жёны Викторию?

– Да! – Лёшка лыбится и хрустит костяшками пальцев. Дима-свидетель постоянно дёргает плечами, поправляя непривычную для себя одежду – пиджак. Меня поздравляют какие-то незнакомые люди – родственники семьи мужа. Муж – какое нелепое слово, когда оно применяется к моему парню. А я теперь жена. Так странно и смешно. И Ленка Кривошапова беззвучно ржёт, закрывая рот ладошкой. А Дима каждые пять секунд дёргает плечами. Всё это мы видим потом на свадебной кассете. Там – в загсе особо ничего не замечаешь. Всё стандартно: женщина в бархатном платье, слова, поздравления, улыбки, фото на память, шампанское на выходе. Машины, поездки по городу, снова фото на память. Фотографирует нас на мой фотик Нинкин Женька. Все гости строятся в рядочек возле вечного огня, на мосту, на центральной площади – в местах, где обязательно фотографируются все новобрачные. На улице минус пятнадцать, снег. Я в туфлях и тонком платье, с наброшенной на плечи чьей-то мужской курткой, мечтаю, чтобы эта часть свадьбы скорее закончилась.

Потом кафе, откусывание пирога, разбивание бокалов, тосты, танцы, украденная туфля, сервизы в качестве подарков, бесконечное «горько», спрятанная невеста. Ниночка, «укравшая» меня по большей части, чтобы покурить на лестничном пролёте, рассказывает мне что-то «прикольное», то и дело оборачиваясь – не идут ли родители. Я слушаю, о том, как вчера моя сестра «бухала» с друзьями из колледжа, и как сегодня шампанское «уже не лезет». Я слушаю, понимая, как я теперь далека от этой весёлой студенческой жизни.

Вроде бы, всё, как надо. Гостям, наверное, весело. И мне было бы весело, если бы это была не моя свадьба и я не была бы на пятом месяце беременности. Я думаю о том, что мне, наверное, нельзя так долго ходить на каблуках, я слышала, что это вредит ребёнку. А ещё я сделала несколько глотков шампанского. Я не собиралась, но мне зачем-то налили. Не принесут ли эти глотки вреда малышу? Дедушка собирается уезжать в деревню с кем-то из Лешкиных деревенских родственников на машине, а уже темно. Дедушка никогда не одобрял езду по потёмкам, с непроверенным водителем, тем более зимой. Не будет ли он переживать? Хорошо ли он доберётся в ночи? Мы с Лёшкой, мамой и Ниночкой идём провожать дедушку: выходим из заказанного нами маленького зала в проходной большой зал, там отдыхают незнакомые люди. Все они мгновенно затихают и шепчут: «Невеста, невеста…». Все смотрят на меня, потому что свадьба всегда привлекает людское внимание, а невеста на свадьбе – главный атрибут. Я чувствую себя так, как будто всё это происходит не со мной. Я не верю, что невеста – это я, не верю, что обручальное кольцо на моём пальце настоящее, что сегодня я поеду в дом к своему мужу, что Лёшка теперь – муж, а я – жена.

Семейная жизнь

Первое утро семейной жизни начинается с весёлой песни про Белоснежку по радио, Лёшка, проснувшись, первым делом включил музыкальный центр. Он очень любит громкую музыку, покупает какие-то огромные колонки домой и неподъёмные сабвуферы в машину.

«А этот гномик оказался гомик. Стыдно бедной девочке от его затей. А этот гномик оказался гомик. Вот такая грустная сказка для детей». Раньше мы не слышали этой песни никогда. Она кажется нам безумно смешной. Мы с Лёшкой весело ржём, раскрываем конверты со свадьбы, собираем с пола какие-то блёстки, ленточки, мою фату и его носки. Лёшкина мама вкрадчиво стучится к нам в дверь – она принесла завтрак: макароны с сосисками.

– Так прикольно – ты теперь моя жена! – Лёшка таращит глаза, уплетая макароны. Он выглядит счастливым.

Мне самой прикольно! Я теперь по праву ночую у Лёшки, я большая, я взрослая, я – жена! Мы вместе проснулись, мы громко, ни от кого не прячась, слушаем музыку, завтракаем вместе. Теперь я, наверно, должна буду жарить ему котлеты и стирать носки. В голове это всё не укладывается. Мне кажется, что это как будто какая-то пародия на взрослую жизнь или её репетиция. Я к этой жизни совсем ещё не готова. Ещё вчера я была маленькой девочкой, мечтала о чём-то возвышенном, влюблялась в кого-то, я принадлежала сама себе, я могла поехать к Ниночке, гулять вечерами с Леркой и Ленкой, знакомиться со спортфаковцами, мне до сих пор стыдно перед дедушкой за то, что я сплю с парнем, хотя уже сплю законно – Лёшка мой муж. А мне всё еще стыдно.