
Тварь среди водорослей

Уильям Хоуп Ходжсон
Тварь среди водорослей
William Hope Hodgson
The Thing in the Weeds
© Шокин Г. О., составление, вступительная статья, перевод на русский язык, 2025
© Малышев К. Ю., перевод на русский язык, 2023
© Сорочан А. Ю., перевод на русский язык, 2023
© Варакин А. С., перевод на русский язык, 2024
© Евтушенков Ю. С., перевод на русский язык, 2025
© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2025
© Оформление. Т8 Издательские технологии, 2025
В оформлении издания использованы материалы по лицензии агентства Shutterstock, Inc.
* * *Адские флотилии У. Х. Ходжсона
Хотя Говард Филипс Лавкрафт, автор, у современного читателя сразу, через расхожий образ Ктулху, ассоциирующийся с гигантскими спрутами, лишь на более позднем этапе своей литературной карьеры наткнулся на сокровищницу Уильяма Хоупа Ходжсона, нельзя отрицать, что, едва это произошло, он обрел в нем родственную душу. Ходжсон, вероятно, косвенно повлиял на Лавкрафта, несмотря на относительно позднее их «знакомство»; на них обоих повлияли одни и те же авторы – в первую очередь По, но также и Бирс и Блэквуд. В свою очередь, тексты Ходжсона вдохновили писателей, которых Лавкрафт открыл для себя ранее, таких как Роберт Говард, Оливер Онионс, Уолтер де ла Мар и другие.
Биографический материал о Уильяме Хоупе Ходжсоне ограничен в основном тремя источниками: пространным вступлением критика-фантаста Сэма Московица к сборнику рассказов Ходжсона «За пределами бури» (1975), брошюрой Р. Алена Ивертса «Факты из жизни Уильяма Хоупа Ходжсона, мастера фантазии» (1987) и объемной книгой леди Джейн Франк «Душа странника» (2005). Во многом все это – труды энтузиастов, опирающиеся на еще более ранние попытки систематизировать и донести до мира ходжсоновское наследие. Ивертс составил свой биографический очерк в основном на основе записей и материалов, предоставленных непосредственно родственниками Ходжсона: братом и сестрой Крисом и Мэри, а также племянниками Д. Хоупом Уэйтом и Хоуп К. Ходжсон. В начале 1970-х годов Ивертс предоставил эти материалы в распоряжение фантасту и популяризатору хоррора Лину Картеру, так что книга Картера «Воображаемые миры» (1973) содержит, судя по всему, первую точную биографическую справку о Ходжсоне.
Уильям Хоуп Ходжсон родился в 1877 году в Эссексе в семье Лиззи Сары Браун и Сэмюэля Ходжсона, англиканского священника. Из их двенадцати детей трое умерли в младенчестве, оставив «нашу надежду», как называли Уильяма[1], вторым по старшинству сыном. Сэмюэл Ходжсон переезжал со своей семьей из одного прихода в другой, проведя несколько лет в Ирландии, прежде чем в 1890 году окончательно обосноваться в Блэкберне, Ланкашир. В 1892 году Сэмюэл умер от рака горла, оставив семью на грани нищеты в тот период, пока старшие дети не смогли работать, а их мать не унаследовала деньги от деда Ходжсона по отцовской линии в 1900 году. Формальное образование Уиль яма было весьма спорадическим. С 1885 по 1889 год он ходил в школу в Маргейте, а в 1891 году, вопреки желанию отца, сбежал юнгой в море. Беглеца поймали, но в конце концов он получил разрешение, благодаря вмешательству своего дяди, записаться подмастерьем в торговый флот. Он закончил свое обучение в 1895 году, в начале 1890-х годов с перерывами посещал техническую школу в Блэкберне, чтобы получить грамоту третьего помощника капитана; трижды совершил кругосветное плавание в составе торгового флота, прежде чем в 1898 году навсегда вернуться в Блэкберн. Двумя любимыми увлечениями Ходжсона в эти годы были фотография и бодибилдинг – последним он занялся в ответ на издевательства, которым подвергался в море, а фотосъемку практиковал как дома, так и в плаваниях. В его дневнике времен плавания на судне «Кентербери» отмечается, что он обустроил для себя лабораторию проявки снимков в непростых морских условиях. Джейн Франк интерпретирует отношение Ходжсона к своему пребыванию в море как двойственное, разделенное между отвращением к жизни моряка и удовольствием от окружающей среды: «Хотя считается, что он люто ненавидел моряцкую долю, называя ее „собачьей“, согласно переписке с его братом Крисом, ему тем не менее нравилось находиться в море – достоинства стихии перевешивали для него все недостатки, создаваемые людьми, рвущимися эту стихию использовать»[2].
Работа в море, писал Ходжсон в 1905 году, являлась «суровой, бессонной, одинокой, полной разлуки и неуюта; полной поистине неблагодарных трудов, ничем и никем не отмеченных»[3]. Джейн Франк при этом отмечает, что созданные в таких непростых условиях фотографические композиции Ходжсона «мастерски выполнены и артистичны; показывают мощь и величие моря во всех его разнообразных настроениях»[4]. Само море вдохновляло Ходжсона и стало излюбленным местом действия многих его рассказов – как среда благодатная и овеянная романтической дымкой, но при этом порождающая легионы самых кошмарных, агрессивных монстров.
Когда Ходжсон уволился из торгового флота и вернулся к себе домой в Ланкашир, он открыл школу физической культуры в Блэкберне в 1899 году, используя свои знания в области бодибилдинга. Московиц отмечает, что открытки с изображением самого мускулистого Ходжсона использовались для рекламы заведения. В интервью Blackburn Weekly Telegraph в 1901 году Ходжсон описал себя как «маленького человека [его рост составлял 163 см. – Г. Ш.] с совершенно обычным телосложением». После ссоры с задиристым вторым помощником капитана Ходжсон «решил заняться развитием своей формы; я очень усердно работал над собой, изучал физическую культуру и к концу своей восьмилетней жизни на море с удовлетворением осознал, что стал таким, каким вы можете видеть меня сейчас»[5]. Ходжсон пропагандировал разработанную им самим методику укрепления здоровья – систематические упражнения для рук, ног и легких, каковые, по его мнению, люди любой силы и физической подготовки могли выполнять; в культуризме он ценил аспект именно оздоровления, а не приведения тела к эстетическим стандартам. В материале для журнала Cassell’s, вышедшем в 1903 году, автор отмечает: «Физические упражнения, выполняемые должным образом, развивают весь организм и дают новую жизнь не только телу, но также и мозгу»[6]. В число постоянных посетителей «спортклуба» Ходжсона входили даже бывалые блэкбернские полицейские; но через год или два, несмотря на то, что в 1902 году Ходжсон бросил вызов самому эскаписту Гарри Гудини и показал себя в состязании по скоростному освобождению от цепей ничуть не хуже мастера-шоумена («ничью» Гудини вполне охотно признал), школа быстро утратила популярность, и в конце того же года Ходжсон ее закрыл. Примерно в это же время он взялся за писательство. Если не считать интервью и рекламу клуба в местной прессе, самыми первыми опубликованными трудами Ходжсона выступили очерки о физической культуре; Ивертс отмечает, что Ходжсон пекся о своем здоровье вплоть до ипохондрии и был почти одержим идеей здорового питания[7]. Московиц также отмечает ипохондрию Ходжсона и фобии, связанные с плохими санитарными условиями. Интерес Ходжсона к физкультуре, усугубляемый его одержимостью здоровьем и чистотой, нашел отражение и в его произведениях, где всегда особой ценностью представлено сильное, чистое тело – в противовес монстрам, зачастую изображающимся как покрытые слизью, на редкость уродливые «непотребства» (abominations)[8], которые, вдобавок ко всему, представляют серьезную угрозу целостности человеческого тела.
Ходжсон был заядлым читателем. Московиц называет в списке его кумиров Эдгара По, Герберта Уэллса, Жюля Верна, Эдварда Бульвер-Литтона, Артура Конан Дойля и Редьярда Киплинга. В судовом журнале Ходжсона за месяцы, проведенные им на борту судна «Кентербери» в 1898 году, есть, например, такая запись: «3 мая. Одолеваю „Странную историю“ лорда Литтона и поражаюсь фантазии этого человека». «Странная история» (1861), как и большая часть других работ Бульвер-Литтона, черпает вдохновение из викторианского спиритизма и психических исследований, которыми позже займется Ходжсон. Также автор написал для журнала The Bookman рецензию на сборник рассказов Киплинга «Молитва перед боем» (1909); а его неопубликованное стихотворение под названием «Больше никогда» («Nevermore») о бесконечном возвращении отвергнутых рукописей, стилизованное под «Ворона» (1845) Эдгара По также указывает на знакомство с родоначальником жанра.
В «Мастере фантазий» Ивертс описывает Ходжсона как «абсолютного атеиста, с презрением относящегося к церкви и религии в целом», а также сообщает, что Ходжсон «прочитал все книги, какие только смог найти, о том, как писать – в особенности как писать истории о паранормальном, оккультизме, спиритуализме». Ивертс не приводит конкретных имен или ссылок, но подобное описание читательских пристрастий дает предположить, что Ходжсон был хорошо осведомлен о современных ему теориях и взглядах в этой сфере – и, скорее всего, сознательно репрезентировал их в своей прозе. Также Ивертс характеризует Ходжсона как «чувствительного к тонким энергиям» и подробно описывает два «парапсихических инцидента», произошедших с автором поздно вечером дома: Хоуп работал за столом, когда его мать подошла к перилам лестницы этажом выше и постучала по ним, как обычно делала, когда шла спать. Услышав, как затворилась дверь в ее комнату, писатель поднялся наверх – и нашел спальню распахнутой. Он разбудил мать; как оказалось, та не стучала по перилам. Также однажды кто-то якобы подсунул под дверь в комнату писателя коврик – при том, что с другой стороны никого в тот момент не находилось. Похоже, что Ходжсон проявлял неподдельный интерес к экстрасенсорным переживаниям: его творчество пронизывают такие темы, как встречи с потерянными душами («Ночь раскола», «Дом на отшибе») и психические явления наподобие телепатии («Ночная земля»). Впрочем, роль спиритизма и парапсихологии для Великобритании конца XIX века огромна сама по себе и достойна отдельного исследования.
За свою писательскую карьеру Ходжсон создал четыре крупных фантастическо-приключенческих романа («Спасательные шлюпки „Глен-Каррига“», «Дом на отшибе», «Пираты-призраки» и «Ночная земля»; есть предположение, что эти работы публиковались в очередности, обратной порядку их написания) и огромное количество рассказов в разных жанрах, в том числе и относительно успешный для своего времени цикл об «охотнике за привидениями», оккультном детективе Томасе Карнакки (Томаше Карнацком). Не все его произведения находили равноценную любовь у современников; газетная критика нередко называла «слащавыми» чувственные истории о любви, вышедшие из-под пера писателя (хотя читательницы как раз принимали их очень благосклонно), да и та же «Ночная земля» хоть и обладает сегодня культовым статусом, все же довольно часто критикуется за тяжеловесный и архаичный стиль написания, к тому же богатый на самоповторы. В США, например, наряду с каноническим текстом, позиционируемым как версия, имеющая сугубо исследовательскую ценность скорее для академистов от литературы, нежели для масс, публикуется созданная фантастом Джеймсом Стоддардом адаптация – «The Night Land, A Story Retold» (2010). Да и сам Ходжсон, в свое же время, создал сильно сокращенную версию романа – «The Dream of X» (рус. «Сновидение неизвестного») – правда, не для продажи, а для закрепления копирайта на территории США.
В 1912 году Уильям Хоуп Ходжсон женился на Бетти Фарнсуорт. Проведя медовый месяц на юге Франции, молодожены остаются там на какое-то время. Писатель начинает работать над новым морским романом, причем сугубо реалистичным – «Капитан Дэнг», однако забрасывает его и сосредотачивается на рассказах. Многие из этих историй дошли до нас исключительно в виде архивных материалов (хотя изданное в Сан-Франциско в 2007–2009 гг. пятитомное собрание сочинений, кажется, закрывает все лакуны).
Когда началась Первая мировая война, Ходжсон, будучи истовым патриотом Англии, поступил на службу в Королевскую артиллерию – отказавшись, сообразно своим прошлым морским заслугам, записаться в военно-морской флот. Во время тренировки он неудачно упал с лошади, сломал челюсть и был демобилизован, но отказался оставаться в стороне от боев – и вновь был зачислен в армию по собственному настоянию. Этот шаг стал роковым: 17 (по другим данным – 19) апреля 1918 года писатель был убит во время боевых действий под Ипром (Бельгия), в возрасте всего сорока лет.
Возвращаясь к сказанному в самом начале – большим фанатом творчества Ходжсона был Лавкрафт. Он отмечал его любовь к повторам и малозначительным для повествования деталям (читая «Спасательные шлюпки», попробуйте-ка сами подсчитать, сколько раз упомянуты приемы пищи героями) и все же писал, что «в своем серьезном отношении к ирреальному мистер Ходжсон уступает лишь Элджернону Блэквуду»[9]. Читал ли Ходжсона друг и корреспондент Лавкрафта Роберт Ирвин Говард, неизвестно, но сходство их лейтмотивов предстает достаточно наглядным – отважные, неробеющие, мужественные персонажи против ужасающих, варварских, стихийных сил. И в случае с Ходжсоном нельзя сказать, что тема отваги была для него всего лишь авторской проекцией – во время службы в море он получил медаль от Королевского общества за спасение моряка, попавшего в воды, кишащие акулами.
Итак, каким предстанет вояж «Спасательных шлюпок…» современному читателю? В романе группа моряков, дрейфуя после кораблекрушения на паре шлюпок, попадает в такие уголки моря, о которых даже мало что известно нашим современникам (что уж говорить о викторианских джентльменах) – поэтому там, сообразно логике истории, может твориться решительно что угодно. Они попадают на затерянный остров; необитаемым в полной мере его назвать нельзя, но тамошние жители – народец весьма своеобразный. Обороняясь от местных форм жизни, моряки разрабатывают план по спасению не только самих себя, но и еще кое-кого (о ком лучше всего будет узнать читателю непосредственно из текста – все же нехорошо портить сюрпризы). После первых глав может создаться впечатление, будто все приключения героев будут сводится к несвязным происшествиям на фоне разных экзотических декораций, пролегать через цепочку островов, где на каждом обитает какой-нибудь свой монстр. Вздумай Ходжсон обставить сюжет именно так, «Спасательные шлюпки…» напоминали бы «стандартную» одиссею, хотя, скорее всего, не утратили бы изначального шарма; более того, попробуйте представить современный «хоррор», написанный в подобном ключе: события «наслаиваются» одно на другое, и суть сюжета – не в раскрытии классического трехактного конфликта, а именно что в головокружительном «полете» читательского внимания в аттракционе загадочных столкновений героев с чем-то фантастическим и пугающим (всегда разным!) без авторского желания свести все концы воедино (полагаем, это мог бы быть весьма оригинальный роман). Так или иначе, впечатление обманчивое: сюжет довольно скоро обретает костяк, конечную цель, четко очерченный список друзей и врагов. Можно отметить легкую недостачу предыстории – откуда плывут моряки, что стало с «Глен-Карригом» и т. п., – равно как и глубокой проработки характеров персонажей: не у всех из них даже есть имена, хотя действия того же боцмана формируют законченное впечатление о нем. Но роман Уильяма Хоупа Ходжсона, думается, однозначно подарит упоительные минуты тем, чье детство не было бы таким счастливым без пиратов Стивенсона и Сабатини; тем, кто завороженно наблюдал, как всплывал из морской пучины Ктулху; тем, кто заглядывал в бездну из-за плеча капитана Ахава и Артура Гордона Пима; тем, для кого описания борьбы с самым суровым штормом и битв с самыми смертоносными детьми Нептуна не смогут доставить подлинного удовольствия без присутствующей на борту корабля дамы, подобной Арабелле Бишоп и Вере Сергеевне Кларк.
Это неотразимое сочетание морского романа и «страшной» истории можно воспринимать в том числе как своеобразную колониальную притчу о путешествующих англичанах, утопию военно-морской коммуны, лидеры которой сочетают таланты военачальников и ученых, а каждый из рядовых моряков способен проявить отвагу и готовность к самопожертвованию, прекрасные примеры каковых можно почерпнуть из биографии самого автора.
Также в настоящей книге представлены все рассказы автора из цикла, посвященного Саргассову морю (некоторые из них впервые переведены на русский язык), расширяющие и дополняющие трагическую и опасную вселенную «морских сорных полей», и, в качестве приложения, – три рассказа, не связанные напрямую с Саргассами, но также живописующие столкновения с морской «биоугрозой»; а также – «Вести неведомо откуда», самая первая публикация Ходжсона на русском языке. С ней, к слову, связаны определенные загадки, на которых хотелось бы остановиться подробнее. «Вести…» были напечатаны в седьмом выпуске альманаха «На суше и на море» за 1911 год. Альманах издавался в России с 1891 года как литературное приложение к знаменитому журналу «Вокруг света». Как раз в 1911-м издание перешло на формат ежемесячного иллюстрированного сборника – по образу и подобию ранних англо-американских «мэгэзинс», иллюстрированных журналов, любимых читателями во всех «англопонимающих» частях земного шара. Итак, публикацию «рассказа Ходжсона» (нередко литераторов в таких изданиях представляли только по фамилиям) сопровождали иллюстрации британского художника Лоусона Вуда (1878–1957), впервые напечатанные в The London Magazine в мае того же 1911 года и предназначавшиеся для второй части повести «Из моря без отливов и приливов», также присутствующей в данном сборнике. Но «Вести…» – едва ли перевод «From a Tideless Sea»! В «Вестях…» действие начинается с того, что экипаж на шлюпках поспешно покидает аварийный корабль, оставив семейную пару пассажиров и двух провинившихся матросов в карцере; после дрейфующее судно запутывается в уже знакомой по другим историям Ходжсона колонии ненормально разросшихся водорослей. В повести «Из моря…» команда до последнего пытается найти выход из положения, а капитан, умирая на борту, благословляет дочь связать свою жизнь с юношей-пассажиром. В целом сюжет этих двух историй расходится во множестве нюансов, каковые трудно оговорить без «спойлеров», и роднит их только незавидное положение героев – ну и появляющиеся в определенный момент повествования морские монстры. Что же уместно здесь предположить – крайне усердное вмешательство анонимного русского переводчика в текст, «соавторство в переводе»? Или же существование другой версии текста самого Ходжсона? Это не такой уж и фантастический вариант, как может показаться: автор трепетно относился к своим «морским кошмарам», тяжело принимал отказы публикаторов и всегда интересовался, есть ли возможность «провести» историю в печать, что-то в ней изменив или улучшив. Могло ли быть так, что для российского издания – для, условно говоря, выхода на новый рынок, – он лично подготовил новый текст? Совершенно не исключено – в 1911 году связи Англии и Российской Империи все еще оставались достаточно крепки. Да и потом, слишком много в рассказе типично авторских черт, каковые, как представляется, трудно сымитировать «переписчику»: обстоятельное описание того, что планируют есть штурман и капитан, нашедшие бутылку с морским посланием, весьма вписывается в авторский стиль – в «своевольной» журнальной публикации его бы попросту сократили.
И никуда, опять же, не делся в этой истории терпкий морской дух, а море для автора, безусловно, всегда оставалось пограничной территорией, где человек вынужден смотреть в лицо своей смертности. Море – это лиминальное пространство, бросающее вызов всему, что человек думает о себе; и, столкнувшись с последствиями этого унизительного разоблачения, человек вынужден укрепить, перестроить себя – мудро и целенаправленно. Окрыленный мечтой о преодолении семи морей юнга Ходжсон слишком рано съел те самые семь футов соли, но не позволил опыту себя сломить. Его истории позволяют заглянуть в суть проекта несломленности: всегда есть страх неудачи, красота нередко граничит с кошмаром, невинность – с пороком; но даже до Земли Обреченных, где царят хаос, разочарование и порок, нет-нет да и дотянется спасительный луч сокровенного света – и напомнит о том, что борьба за себя не напрасна.
Григорий ШокинСпасательные шлюпки «Глен-Каррига»
Повесть о невероятных приключениях моряков, выживших в крушении торгового судна «Глен-Карриг», ставшего жертвой жестокого рока в далеких Южных Морях, рассказанная в 1757 году потомственным дворянином сэром Джоном Винтерстроу своему сыну Джеймсу Винтерстроу, а затем, согласно его воле, от руки и в надлежащей форме записанная Уильямом Хоупом Ходжсоном.
Madre Mia
Матери моей посвящается
Пусть говорят: твои черты утратили былую красоту.Пусть молодость твоя теперь одно лишь грустное вчера;Вчера, способное, как яркий аромат цветов,В себе хранить полет мечты и сладость снов.О, годы, годы! Как лихие кони,они промчались над тобой,Укрыв мантильей прожитых невзгод,посеребрив почтенной сединой.А между тем все также звонок голос твой.Такое как могло произойти,Что волос твой почти утратил яркий черный блеск,Морщины тронули чело, подобное челамантичных фресок,Чью чистоту ничто не смеет волновать,Не нарушая благостный покой;Коснулись, словно золото зари вечерней?Иль это ветер смурый стремительно пронессянад рекой?Твои глаза! В них свет души твоей сияет, как кристалл,Подобно величайшим чудесам,Так искренно,Как чистая молитва,Стремящаяся ввысь из глубины,Из сердца, к Небесам.Глава 1
Земля Обреченных
Пять дней мы шли на шлюпках, и за все это время – ни намека на землю впереди. Но вот, утром шестого дня, боцман, что командовал одной из наших шлюпок, как закричит, что видит далеко по левому борту сушу; но уж больно та была далека от нас, сразу и не различишь – то ли земля, то ли облако утреннего тумана. Тем не менее, поскольку в наших сердцах начала разгораться слабая искра надежды, мы налегли на весла, отринув усталость. Примерно через час мы уже точно знали: перед нами действительно земля, а если говорить точнее, какой-то низкий берег.
Было уже, наверное, немного за полдень, когда мы подошли на своих шлюпках настолько близко, что смогли определить, какого рода ландшафт нас ожидает. Тогда-то мы и поняли, что перед нами – невероятно пустынная, необитаемая земля. Такой она мне тогда показалась – ведь, несмотря на там и сям проглядывавшие островки какой-то странной растительности, я нигде не видел ни высоко растущего дерева, одни только зачахшие кустарники. Едва ли вообще мне приходилось видеть где-либо и когда-либо зелень, похожую на ту, что предстала нашим глазам!
Насколько я помню, мы шли на веслах вдоль побережья, стараясь плыть как можно медленней, в поисках хоть какой-нибудь мало-мальски гостеприимной заводи. Не могу сказать, сколько времени все это продолжалось, но мы не собирались сдаваться. В конце концов, мы ее нашли – илистое, заболоченное устье, в итоге оказавшееся эстуарием[10]; впрочем, мы про себя так и называли его «устье». Войдя в него, мы двинулись вверх, по извилистому руслу не то реки, не то залива – и все то время, что тихонько ходили вверх-вниз наши весла, внимательно осматривали оба берега, высматривая с надеждой место, подходящее для стоянки. Да куда там! Все берега крыла какая-то липкая вонючая грязь, и мы не отважились даже сунуться туда, как сначала нам всем хотелось – махом, лихо и с отвагой.
Поднявшись по течению неизведанного края примерно на милю, мы увидели на берегах те растения, что я заметил еще с моря – теперь, находясь в считаных ярдах от них, мы могли гораздо лучше их изучить. Так я сумел понять, что они представляли из себя: низкие деревца, к тому же еще и корявые, будто пораженные каким-то недугом. Лишь только подойдя к ним поближе, стало ясно: именно из-за слабых и болезненных ветвей я принял их за кустарник. Ветки, тонкие и мягкие по всей своей длине, провисали к самой земле, и каждую из них венчал единственный капустовидный плод – довольно крупный и набухший словно бы на самом конце побега.
Вскоре мы миновали скопления деревьев, и речные берега опять стали очень низкими. Я залез на банку[11], откуда мог обозревать окружающий ландшафт. Так мне удалось выяснить, что все пространство, насколько я мог охватить его взглядом, было сплошь утыкано протоками и затонами, иной раз весьма большими и широкими. Составив определенное впечатление об этом месте, я убедился в том, что вся эта частичка суши – не что иное, как сплошное болото, расположенное в низине. Да, что ни говори, а влипли мы в огромную лужу грязи, и от этого такое чувство тоски и безотрадности охватило мою душу, что захотелось отвести взгляд прочь. Видимо, трепет, зародившийся где-то глубоко в недрах моего существа, вызвала поразительная тишина, окружавшая нас – ибо, куда ни глянь, ни единого живого существа не попадалось на глаза. Ни птиц, ни растений – одни только недоразвитые уродливые деревца-карлики, малыми разобщенными рощицами произраставшие.

