Тварь среди водорослей
В тот момент я не мог даже представить, как можно спасти беднягу. Вообще-то, говоря по правде, я боялся, что нам придется бросить его на произвол судьбы, поскольку мне тогда казалось полным безумием пытаться добраться до лодки вплавь. Но наш смелый боцман – не устану дивиться этому человеку! – не убоявшись, бросился в воду и стремглав поплыл к лодке. Сдается мне, до нее ему удалось доплыть без всяких злоключений только по Божьему веленью. Взобравшись на борт, он тут же схватил фалинь и бросил свободный конец нам, приказав тянуть шлюпку к берегу, а не считать ворон. Мудро: если бы он налег на весла и взбаламутил воду, монстр, скорее всего, всполошился бы.
Увы, вопреки всем его стараниям, чудовище от нас не отстало. Когда шлюпка нашими усилиями уже вышла на мелководье, я увидел, как половина нашего пропавшего кормового весла вылетела из моря. За кормой поднялся мощный столб воды и брызг, а потом щупальца вихрем взметнулись в воздух. Боцман быстро обернулся, увидел тварь за своей спиной, тут же схватил Иова на руки, перепрыгнул через нос шлюпки и выбежал на песок. При виде огромной каракатицы мы попятились назад, а потом и бросились наутек, прочь с пляжа, позабыв обо всем на свете. Позабыв про фалинь, мы из-за своего малодушия могли потерять шлюпку – чудовище уже протянуло к ней свои щупальца. Выглядело так, будто каракатица собирается утащить лодку за собой в пучину морскую – и это ей бы вполне удалось, если бы боцман не рявкнул как следует на нас, чтобы привести в чувство. Положив Иова на песок в безопасном месте, он первым схватился за фалинь, волочившийся по песку. Мы как никогда остро поняли, что он совершенно ничего не боится, после чего отвага опять вернулась к нам – и мы ринулись ему помогать.
На счастье, рядом оказался выступ скалы – тот самый, про который боцман говорил Иову, чтобы тот привязал за него шлюпку. Мы два раза обернули вокруг него наш фалинь и завязали на два морских узла. Теперь мы были уверены: если веревка сдюжит, можно ничего не бояться. Тем не менее опасность все равно оставалась, потому что каракатица могла ее разломать. По этой причине и потому что боцман сильно разозлился на морское чудище, он схватил одно из копий, валявшихся на песке, – их мы побросали, как начали вытаскивать лодку на берег. С копьем наперевес он подступился настолько близко, насколько возможно, и пронзил одно из щупалец. Копье прошло насквозь с легкостью, и это меня сильно удивило – я-то всегда считал, что все части тела таких существ, за исключением глаз, практически неуязвимы при атаке. Получив удар, огромная каракатица, похоже, его не почувствовала, но боцман вошел в раж и рискнул подойти на такое расстояние, чтобы можно было нанести более существенное ранение. Не успел он сделать двух шагов, как омерзительная тварь оказалась прямо над ним, вследствие чего, несмотря на свои ловкость и проворство, этот великий человек мог погибнуть. Прекрасно понимая то, что находиться настолько близко к чудовищу грозило неминуемой смертью, он и не думал отступать, намереваясь убить врага или хотя бы сильно ранить. Для этой цели он послал нескольких наших ребят к зарослям, где рос тростник, настругать с полдюжины жердей покрепче. Когда это приказание было исполнено, он велел двум матросам привязать к этим жердям свои копья; таким образом, в распоряжении боцмана оказались два копья тридцати или сорока футов длиной, с которыми он мог напасть на каракатицу, оставаясь вне пределов досягаемости ее щупалец. Когда все было готово, боцман вооружился одним из копий и, велев самому сильному матросу взять второе, приказал целиться в правый глаз чудовища, тогда как сам собирался атаковать левый.
Наивно видя в нас легкую и более интересную, чем шлюпка, добычу, монструозная каракатица вползла на мелководье и залегла, распластав щупальца кругом. Из воды торчали только ее глаза, прямо над самой кормой – тварь чутко следила за каждым нашим маневром. Впрочем, сомневаюсь, что она могла видеть нас ясно: эту нечисть из сумрачных глубин не мог не слепить яркий дневной свет.
Боцман дал сигнал к атаке, после чего он и здоровяк-матрос набросились на чудовище с оружием наперевес. Копье боцмана сразу пронзило левый глаз чудищу. Его напарнику по оружию повезло меньше: жердь, чрезмерно гибкая, выгнулась в воздухе дугой, и острие поразило не тело монстра, а старнпост нашей шлюпки, и нож на оконечности копья вылетел из привязи. Ну и Бог с ним – удара, нанесенного боцманом, хватило, чтобы монстр оставил наконец лодку и торпедой влетел назад в море, оставив после себя шлейф пены и брызг – и след темной крови, хлещущей из пораженного ока.
Несколько минут мы ждали, пока не убедились в том, что монстр действительно ушел, после чего со всех ног кинулись к лодке и принялись как можно скорее тянуть ее ближе к берегу. Затем мы достали самое тяжелое из содержимого на берег и теперь могли без особых усилий вытащить лодку из воды.
Где-то через час все море вокруг нашего маленького пляжа окрасилось черным цветом, кое-где – со зловещими красными прожилками.
Глава 8
Странный шум в долине
Сразу после того, как мы вытащили из воды лодку и поставили в безопасном месте, что нам приходилось делать в лихорадочной спешке, боцман решил уделить внимание Иову. Парень до сих пор не пришел в себя после удара рукояткой весла под подбородок. Поначалу все попытки боцмана привести его в чувство не давали результата, но спустя время, после того как боцман смочил его лицо морской водой, а грудь в области сердца растер ромом, парень начал проявлять признаки жизни. Вскоре он уже открыл глаза, и боцман сразу дал ему хорошенько глотнуть рому, а затем спросил, как тот себя чувствует. На это Иов слабым голосом ответил, что у него голова «кружится и трясется», да еще к тому же «сильно хворает шея». Боцман велел ему не вставать до тех пор, пока боль не пройдет. Мы оставили Иова лежать в теньке, под навесом из паруса и тростника. День был жарким, а песок – сухим; мы решили, что это место будет для него наиболее безопасным.
Далее по приказу боцмана мы соорудили очаг для костра, чтобы приготовить на нем обед, ибо были безумно голодны. Казалось, что прошла целая вечность с того часа, как мы завтракали. Боцман послал двух матросов вглубь острова собрать ворох сухих водорослей – мы собирались сварить солонину. Впервые с того дня, как мы покинули разваливающийся корабль в той жуткой гавани, мы готовили себе нормальную вареную пищу.
Тем временем, до возвращения ребят с горючим материалом, боцман нашел нам всем занятие, чтоб никто не сидел сложа руки. Двоих он послал срезать охапку тростника, а еще двоим приказал принести мясо и железный котел – один из тех трофеев, что мы успели спасти со старой развалины.
Вскоре вернулись наши гонцы с сухими водорослями, причем таких я еще в жизни не видывал: все сплошь гнутые да перекрученные, и с корневищами толщиной, пожалуй, с голову взрослого мужчины. Но эти гиганты, вусмерть усушенные, ломались очень легко. Мы развели костер и стал подбрасывать в него наломанные куски сушняка и тростник. Как вскоре стало ясно, последний не особо тянул на добрую растопку – больно сочные стебли; такой и не наломать толком!
Когда костер хорошо разгорелся, боцман набрал в котел морской воды, примерно где-то до половины, и сложил туда куски солонины. Посуду с надежно прихлобученной сверху крышкой он вдвинул в самое пекло, и уже скоро в ней весело-оживленно булькало-ворчало наше варево.
Пока варился обед, боцман занялся устройством лагеря на ночь. Начал он с того, что сложил из тростниковых шестов простой, но прочный каркас. На него мы натянули сверху паруса и шлюпочный чехол, укрепив вбитыми в песок колышками, наструганными из тех не пошедших в костер тростниковых стволов. Когда палатка была готова, мы перенесли в нее все пожитки. Потом боцман повел нас на дальний край острова за сухими водорослями – каждому посчастливилось собрать по две полные охапки.
Когда мы вернулись к костру с запасом топлива, мясо уже сварилось; не имея других неотложных дел, мы сели на песок и прекрасно отобедали вареной говядиной и галетами, запив их доброй чаркой рома. Когда с едой было покончено, боцман пошел проведать Иова и обнаружил, что тот пре спокойно спит; дышал он все еще с трудом, однако мы не знали, как облегчить его состояние, и решили не тревожить его в надежде, что естественный ход вещей возьмет свое, и парень исцелится без нашего неумелого вмешательства.
Время было уже послеполуденное, поэтому боцман дал нам вольную до закатной поры – справедливо отметив, что мы заслужили достойный отдых.
– Но не забывайте, молодцы, – добавил он, – ночью вам предстоит по очереди стоять вахты и охранять лагерь! Мы, конечно, уже не в море, а на твердой земле, но утверждать, что нам не грозит тут никакая опасность, нельзя. Вспомните сегодняшнее утро!
– Что, если эта дикая тварь вылезет на берег, пока мы спим, сэр? – вопросил бледный как мел юнга Джордж, по-черепашьи втянув голову в плечи.
– Не думаю, – отмахнулся боцман. – Не так уж она и страшна, сдается мне, эта нечисть, ежели не подходить слишком близко к воде.
После этого почти все наши ребята улеглись на песок и проспали до самой темноты, и только боцман, неся одинокую вахту, тщательно осматривал шлюпку, пытаясь обнаружить повреждения, причиненные ей штормом или щупальцами каракатицы. Довольно скоро он убедился, что кое-какой ремонт нужен: вторая от киля планка обшивки треснула со стороны штирборта и прогнулась внутрь. Скорее всего, повреждение произошло в тот момент, когда лодку вытаскивали на пляж – она напоролась на какой-то камень в воде, лежащий у самого берега. Вне всяких сомнений, если нашей подружке-каракатице посчастливится уцелевшим глазом различить пробоину, она вскроет шлюпку, как консервную банку. Вроде бы и нет тут серьезной беды, а заняться починкой все ж надо, прежде чем на воду спускать; ну, слава Богу, все прочее было в порядке.
Сна у меня не было ни в одном глазу, и поэтому я решил помочь боцману. Нужно было немного приподнять шлюпку, поставить, а потом снять несколько досок настила на дне, чтобы мы могли обследовать поврежденный участок получше. Когда мы закончили с лодкой, боцман решил посмотреть наши запасы и проверить их состояние: стоило уточнить, как долго они смогут еще храниться. Тщательно осмотрев наши бочонки с питьевой водой и простучав каждый из них, наш неунывающий лидер заявил, что неплохо было бы найти на этом острове какой-нибудь завалящий ручей.
Уж близился вечер, когда боцман решил проведать Иова и нашел, что тот выглядит гораздо лучше, чем во время нашего последнего визита в послеобеденный час. Убедившись в улучшении его самочувствия, боцман приказал мне принести одну из обшивочных досок подлинней, что я и сделал. Используя ее как носилки, мы перенесли бедолагу под наш тент. После этого мы с боцманом перетащили в палатку все, что еще оставалось в шлюпке из движимого имущества, включая содержимое устроенных под банками рундуков: немного смоленой пеньки для конопачения швов, мелкий корабельный топор, рулон трепаной и чесаной полуторадюймовой пеньки, пилу в отличном состоянии, жестяную банку рапсового масла, мешок с медными гвоздями, несколько нагелей[35] со стопорными кольцами, два мотка рыбацкой лески, три запасных уключины, трезубец без черенка, запас бечевы, три бухты крученой нити, кусок брезента с четырьмя здоровенными иглами для шитья, воткнутыми прямо в него, судовой фонарь на керосине, запасную шлюпочную пробку и, наконец, белый равендук[36], используемый для изготовления и ремонта парусов.
И вот ночь опустилась на остров. Лишь только начало темнеть, как боцман сразу разбудил наших ребят и приказал им подбросить дров в огонь, уже почти прогоревший и превратившийся в раскаленные уголья, основательно присыпанные пеплом. После этого один из матросов налил в котел пресной воды до половины, и каких-то четверть часа спустя мы с наслаждением поужинали холодным вареным мясом, галетами и ромом, разбавленным горячей водой. За ужином боцман объявил расписание ночных вахт, подробно перечислив, кто и когда будет охранять лагерь – так, мне выпало дежурить с полуночи до часу; затем он рассказал, что случилось со шлюпкой, и объяснил, почему надо починить обшивку, прежде чем пускаться в дальнейший путь.
– Начиная с нынешнего вечера, – без энтузиазма, но твердо подвел черту он, – нам придется весьма экономно расходовать провизию, ребятушки. На этой проклятой полосочке земли мы пока не нашли ничего, годного в пищу. Ко всему прочему, если мы не сможем найти здесь какой-нибудь ручей, то нам придется выпаривать соленую воду, чтобы как-то возместить все выпитое. И это потребно будет сделать до того, как мы покинем остров!
Итак, к тому времени, когда боцман закончил объяснять эти вопросы, мы перестали есть, и вскоре после этого каждый из нас подыскал по себе удобное место на песке внутри палатки и улегся спать. Какое-то время я чувствовал себя очень бодро, что, возможно, было связано с ночной жарой. И действительно, в конце концов я встал и вышел из палатки, полагая, что мне будет лучше выспаться на открытом воздухе. Практика – критерий истины; когда я лег снаружи, с той стороны навеса, что ближе всего к костру, я в скором времени погрузился в глубокий сон, поначалу лишенный сновидений.
Однако спустя какое-то время мне приснился очень странный сон. Мне снилось, что я остался один на острове и, брошенный всеми на произвол судьбы, сижу на краю того самого огромного котлована с водой, на чьей поверхности кружится коричневая пена. Внезапно я начинаю понимать, что вокруг меня очень тихо и невероятно темно, и от этого начинаю ежиться. Кажется, будто ко мне незаметно подкрадывается до такой степени отвратительное нечто, что его близость не вынести органически. Почувствовав, что оно уже где-то рядом, я хочу во что бы то ни стало обернуться и посмотреть в темень, за коварные тени огромных грибов, целым густым лесом вымахавших у меня за спиной, но сил на это нет. А мерзостная тварь – все ближе, ближе, хотя слух не улавливает ни звука; и я издал крик, или же только попытался закричать – но мой голос не нарушил наступившей тишины. А затем что-то мокрое и холодное коснулось моего лица, скользнуло вниз и закрыло мне рот, и замерло там на мерзкий, бездыханный миг…
Кто-то упал, споткнувшись о мои ноги, и я проснулся. Это был матрос, несущий вахту: он делал обход вокруг места нашей стоянки и не подозревал, что я сплю рядом с тентом, пока не свалился, зацепившись за мои сапоги. Он немного растерялся и опешил, но тут же успокоился, когда понял, что я – не какой-нибудь таящийся в ночи демон. Все то время, пока я отвечал на его вопросы, меня не покидало неприятное и странное чувство – мне казалось, будто что-то отлипло от меня в тот самый момент, когда я проснулся. В моих ноздрях стоял едва ощутимый, но до ужаса отвратительный запах, и я не могу сказать, что он был абсолютно мне незнаком. Я вдруг почувствовал, что мое лицо стало каким-то влажным, и почему-то вдобавок у меня начало першить в горле. Я поднял руку и потрогал свое лицо, а когда я убрал ее, она вся была покрыта какой-то липкой слизью.
Тогда я поднял другую руку и прикоснулся к горлу – оно было целым, но со стороны трахеи на нем появилось маленькое припухшее пятнышко, вроде укуса комара, хотя я точно знал: никакой комар меня не кусал.
Я так подробно рассказываю о том, что думал и чувствовал, что впору подумать, будто с моего пробуждения прошло изрядное время. На деле же понадобилось меньше минуты, чтобы прийти в себя. Поднявшись с земли, я вслед за матросом прошел к костру – знобило, да и оставаться одному не хотелось. Остатками воды из котла я сколь возможно тщательно омыл лицо и шею, почувствовав себя получше. Потом я попросил вахтенного осмотреть мое горло, надеясь, что он сможет рассказать, на что походит странный отек. Добрый малый поджег пучок водоросли и самым тщательным образом осмотрел кожу у меня на горле, но не увидел ничего необычного, кроме нескольких небольших округлых отметин, багровых по центру и кипенно-белых по краям. Один такой след все еще немного кровоточил.
– Не заметил ли ты чего странного у палатки? – спросил я тогда.
– Никак нет, – ответил Ремус, славная морская душа. – Вахта спокойная выдалась – ни крика, ни шума. Ну, правда, по временам слышал я какие-то звуки… но они все шли откуда-то издалека. Боцман очень устал за день, я решил не будить его по пустякам.
Столь же не стоящими внимания Ремус счел и оставшиеся у меня на горле следы, предположив, что меня покусали песчаные блохи, но я покачал головой и рассказал ему свой сон. После этого парень, явно напуганный, старался не отходить от меня – как и я от него, впрочем.
Наступила глубокая ночь; пришла моя очередь заступать на вахту. Еще какое-то время Ремус оставался со мной. Насколько я понял, он из добрых побуждений хотел составить мне компанию, чтобы я ничего не боялся. Я сказал ему идти спать, заверив в том, что больше не убоюсь ничего и чувствую себя всяко лучше. После этого он ушел, и я остался сидеть возле костра один. Какое-то время я бдел в тишине, напряженно вслушиваясь, но даже усилием воли обостренный слух не улавливал ни шороха в царстве тьмы, обступившем меня. Я вдруг несказанно остро ощутил, до чего малы наши шансы выжить в этом ужасном краю, вдали от всех путеводных троп человеческих, и сердце горестно заныло в тоске.
Огонь, почти позабытый мной, умирал; последние угольки тускло отсвечивали сквозь мрак. Вдруг со стороны долины до моих ушей донесся глухой звук тяжелого удара – его я различил с поразительной ясностью. При этом я понял, что не выполняю свой долг ни перед остальными, ни перед самим собой, сидя и позволяя огню погаснуть. Распекая себя на чем свет стоит за ротозейство, я взял охапку сухих водорослей и бросил их в огонь. В ту же секунду огромный всполох пламени взвился высоко вверх в ночное небо. Я бросил настороженный взгляд по сторонам, положив руку на рукоять заткнутого за пояс палаша. Наверное, только благодаря Всевышнему из-за моей беспечности никто не пострадал – она, как я склонен считать, была вызвана странной слабостью, навалившейся на меня, порожденной страхом. Так или иначе, покуда я стоял да озирался, сквозь безмолвие ночного пляжа донеслось шуршание. Кто-то тихо, на змеиный манер, скользил вперед-назад – и, кажется, был он там не один: судя по этим звукам, сейчас вся долина была полна тайком снующих змей-пластунов. Подбросив еще сушняка в костер, я стал смотреть в сторону предполагаемой угрозы внимательнее.
Вдруг я увидел что-то очень похожее на колышущуюся тень. Она была совсем рядом с костром – там, где свет прочертил границу супротив тени. В этот момент я заметил копье, торчащее в песке – Ремус позабыл его здесь. В приступе какого-то отчаянного ухарства я схватил его и метнул со всей дури в перешептывающийся, шуршащий мрак. Ни звука оттуда – попал я или нет? Результат один – снова гробовая тишина опустилась на остров, и только что-то тихо всплеснуло вдали, среди бескрайних просторов моря.
Несложно понять, что события этой ночи хорошенько промотали мне нервы, поэтому я то и дело вздрагивал и оглядывался. Мне постоянно казалось, что какая-то демоническая тварь вот-вот нападет на меня. Прошло довольно много времени без единого звука. Ничто не указывало на присутствие какого-нибудь живого создания, и я уже не знал, что и думать. Может, и все предшествующее мне всего лишь почудилось?..
А затем, когда сомнения уже начали брать верх, я вдруг убедился в том, что нисколько не ошибся. Вся долина вновь преисполнилась шорохами. Что-то стремительно двигалось к нам, перемежая шелест упругим столкновением чего-то с чем-то – будто незримые бурдюки с водой стукались боками; постукают друг о друга – и покатятся дальше…
«Наверное, все духи Преисподней решили напасть на нас разом», – подумал я, прежде чем закричать что есть мочи в попытке поднять боцмана и наших ребят.
Боцман первым выскочил из палатки; за ним торопились и остальные. За исключением Ремуса, чье копье я метнул в невидимого врага – оно все еще валялось где-то в темноте за пределами круга света, и сходить за ним мне не хватало храбрости, – все держали наготове оружие.
– Что произошло? Чего голосишь? – суровым шепотом обратился ко мне боцман, но я ничего не смог ответить – только поднял руку, призывая моих товарищей к тишине. Однако, когда они замолчали, шорох и шелест в долине тоже прекратились. Боцман уже повернулся ко мне, собираясь потребовать дальнейших объяснений, но я знаком попросил его выждать еще немного; он кивнул, и спустя минуту или около того странные звуки возобновились. Теперь мои товарищи слышали достаточно, чтобы понять: я прервал их сон не без веских на то оснований. Мы стояли, тревожно вглядываясь в темноту в той стороне, где лежала долина, и мне вдруг показалось, что я снова вижу на границе света и тени какое-то странное движение. В тот же миг один из матросов громко вскрикнул и метнул свое оружие в темноту, но боцман тут же бросился на него с упреками: метнув свое копье, этот парень остался без оружия, а это создавало новые угрозы для всей нашей группы. Впрочем, если вспомнить, немногим раньше я поступил так же!
Долина вновь притихла. Не зная, что нам от этого ожидать, боцман схватил охапку сухих водорослей, зажег их от костра и тут же ринулся на тот участок пляжа, что отделял нас от угрозы. Там он бросил горящий сушняк на песок, приказав ребятам принести еще водорослей для того, чтобы мы могли развести огонь и там. Это могло нам дать возможность в случае нападения лучше видеть то, что вылезет из самых черных глубин своего гнездовья.
Нечего и говорить, запалили мы славную цепочку костров! В разлитом по побережью рдяном свете мы смогли отыскать два наших копья – оба воткнулись своими наконечниками в песок на расстоянии не более ярда друг от друга. Это показалось мне весьма странным.
Из долины перестали доноситься непонятные звуки. Теперь ничто не могло нарушить тишину, охватившую остров, за исключением отдельных всплесков, раздававшихся время от времени от заросшего водорослями моря. Затем, спустя примерно час после того, как я разбудил боцмана, один из наших матросов, как раз следивший за огнем, подошел к нему и сказал, что у нас на исходе запасы для растопки. Ремус вспомнил о запасенной нами заранее вязанке тростника. Пришлось из всех разожженных костерков выбрать один, самый нужный, а всеми остальными пожертвовать. Вновь незримые враги в долине оживились. Мы стояли в сгущающейся тьме, держа наготове оружие и напряженно всматриваясь вдаль. Временами остров казался нам невероятно тихим и спокойным, а потом опять слышались шорохи. Угрюмая давящая тишина послужила бы нам даже более суровым испытанием, чем все эти странные звуки… Но вот, благодарение Богу, наступил долгожданный рассвет.
Глава 9
Что случилось в вечерних сумерках
С наступлением рассвета бесконечная тишина незаметно прокралась через остров в долину. Поняв то, что бояться больше нечего, боцман разрешил нам отдохнуть, а сам встал в дозор. Вот когда, наконец-то, я смог поспать; пусть недолго, но зато сон мой был крепкий, и это дало мне достаточно сил для работы на весь день.
Спустя несколько часов боцман поднял нас и повел в дальнюю часть острова собирать горючий материал. Вернулись мы довольно быстро, при этом каждый прихватил с собой по огромной охапке, так что уже совсем скоро наш костер опять полыхал бойко и весело.
На завтрак у нас был хэш[37] из солонины и дробленых галет, в него мы добавили еще немного устриц, собранных на берегу у подножия дальней горы. Вся эта мешанина была обильно сдобрена уксусом, но про него боцман говорил, что его лучше поберечь, так как он может помочь при цинге и иных хворях. На десерт у нас была патока, разбавленная горячей водой и приправленная ромом.
После завтрака боцман вернулся в палатку, чтобы еще раз проведать Иова; он уже побывал у него рано утром, но состояние раненого внушало нашему начальнику опасения. Иов оказался парнем на диво деликатного здоровья, хотя внешне производил впечатление крепкого мужчины. Со вчерашнего вечера ему почти не стало лучше, а мы по-прежнему не знали, что можно сделать, чтобы ему помочь. Одно средство мы, впрочем, попробовали; зная, что со вчерашнего утра Иов ничего не ел, мы пробовали влить ему хотя бы несколько капель горячей воды с ромом и патокой. Мы полагали, что его слабость объяснима не только раной, но и общим истощением; провозились с ним добрых полчаса – и все равно не смогли привести в чувство настолько, чтобы он мог глотать. Поить его силком мы не хотели, боясь, что хворающий попросту захлебнется. Пришлось, оставив его под тентом, идти заниматься прочими делами – а их у нас было невпроворот.
Перед тем как взяться за что-нибудь еще, боцман повел нас в долину, намереваясь как следует ее осмотреть на тот случай, если вдруг где-нибудь притаился дикий зверь или еще какие-нибудь дьявольские твари, способные напасть на нас за работой. Также его живейшим образом интересовало, что за шуршащие дьяволы досаждали нам всю эту ночь.