Тварь среди водорослей

Еще ранним утром, ходя за топливом, мы старались идти по верхнему кряжу долины, где горная порода ближайшей к нам горы переходила в пористую почву. Сейчас же мы шли к самому ее центру, прокладывая путь мимо огромных грибов, прямо к котловану, похожему на огромный колодец, занявший все дно долины. Несмотря на то что почва под нашими ногами была очень мягкая, она славно упружила. Пройдя немного, мы обратили внимание на то, что не оставляем за собой никаких следов – ну, или почти никаких. Потом, на близких подступах к котловану, почва стала рыхлее, и наши пятки стали в ней заметно утопать. Там мы нашли самые любопытные и сбивающие с толку свидетельства присутствия безвестных существ по соседству с нами, ибо среди слякоти, окаймлявшей яму – она, как я хотел бы упомянуть здесь, вблизи уже не так походила на яму, – было множество отметин. Их я могу сравнить не с чем иным, как со следами могучих слизней в грязи, только они не были совсем похожи на следы слизней. Имелись и другие – такие, что могли быть оставлены ползучими сворами миног и угрей, выброшенных на берег; по крайней мере, такое у меня сложилось о них впечатление – и я им делюсь.

Землю близ ямы укутывал слой блестящей слизи; такая же пакость, но в куда меньших количествах, встречалась нам среди поганок по всей долине, но ничего иного, что могло бы пролить свет на природу таинственных ночных тварей, мы не нашли. Впрочем, чуть не забыл: значительное количество уже начавшей подсыхать слизи мы обнаружили на шляпках грибов в той части долины, что примыкала к нашему пляжу; многие грибы были сломаны или вырваны с корнем, и на них тоже остался блестящий секрет. Глядя на них, я вспомнил мягкие, тупые удары, слышанные ночью – думается, наши враги взгромождались на грибы, чтобы следить за нами, ломая или выворачивая их из земли своей тяжестью. Видимо, их там собралось великое множество – одна тварь залезала на другую, следом еще, и еще, поэтому они сломали или вывернули с корнем там много грибов. Такие у меня водились домыслы.

В конце концов мы завершили исследование острова, и сразу же после этого боцман нашел для каждого из нас еще работенку. Первым делом он повел нас назад на пляж, помочь ему перевернуть лодку, чтобы он подобрался к поврежденной планке. Имея возможность хорошо рассмотреть дно лодки, он обнаружил, что имеется еще одна пробои на. Оказалось, что одна из планок днищевой обшивки, стоявшая прямо возле киля, отошла, а это, как ни крути, чревато при выходе на воду. Конечно, такую тонкость мы не смогли углядеть, покуда лодка стояла в положении «килем вниз».

– Не сомневаюсь, что и с такой бедой можно справиться, – заметил боцман, осмотрев поломку. – Эта посудина еще походит. Разве что мы дольше с ней повозимся теперь…

Он надеялся на проверенный метод – сначала прибить гвоздями замененную планку к длинной доске сверху настила, а потом заделать все щели паклей. Проблема оставалась в том, что, даже перетряхнув все наши запасы, мы не смогли найти сколько-нибудь стоящего, подходящего материала. Требовалось все-таки не абы какое дерево, а весьма крепкое.

– Так ведь мачта и стеньга есть! – Я хлопнул себя по лбу, озаренный.

– О чем это ты? – спросил боцман.

– Мачта и стеньга, что валяются на другом берегу острова. Помните?..

Боцман призадумался на мгновение – и тут же горячо закивал:

– Да-да, вспомнил. Они нам подойдут. Топор да пила, конечно, не лучший инструмент под распил такого сырья. Много сил и времени уйдет… Ну да ладно, грех жаловаться! Так, значит: топайте на ту оконечность острова и чистите те деревяшки от мха, грязи, налипших водорослей. Я скоро присоединюсь – только поставлю эти две снятые планки на место!

Добравшись до того места, где лежал рангоут[38], мы со всем рвением принялись за дело, стараясь очистить мачту и стеньгу от морского мусора. Пришлось очень долго провозиться с оснасткой, остававшейся на них; но как только весь излишек был отброшен в сторону, нам стало ясно, что дерево в относительно неплохом состоянии – особенно самая нижняя мачта, добротно сработанная из могучего дуба. Стоячий такелаж[39] нижней мачты и стеньги тоже сохранился, хотя в иных местах был порядочно перекручен с прогнившими вантами[40]. Также мы выяснили, что большая часть снастей не сгнила, к тому же великолепно сохранился пеньковый трос, а такое случается, если только корабль совсем недавно затонул.

К тому времени, когда мы уже закончили очищать мачту от водорослей и мусора, пришел боцман, неся с собой пилу и топорик. Под его руководством мы отрезали талрепы[41] от стень-вант, а после этого сразу начали пилить немного выше эзельгофта[42]. Однако, скажу я вам, ох, и тяжелая это была работа! Она по времени заняла большую часть утра, несмотря на то, что мы постоянно сменялись за пилой. После того как мы все сделали, радости нашей не было предела. Боцман велел одному из наших ребят набрать сушняка и идти разводить костер для обеда, а затем поставить на огонь котел с куском солонины.

Сам боцман начал рубить стеньгу футах в пятнадцати от нашего надпила, ибо такова была длина необходимого ему бруска. Когда матрос, посланный в лагерь, вернулся и сказал, что обед готов, работы предстояло еще много. После еды и краткого отдыха – мы выкурили по трубочке, маясь напропалую, – боцман повел нас назад: ему хотелось перепилить стеньгу до наступления темноты.

Вернувшись на берег, мы быстро допилили стеньгу в том месте, где ее начал рубить боцман, после чего нам было дано новое задание: от оставшейся части стеньги нужно было отпилить кусок длиной около двенадцати дюймов. Когда мы справились и с этим, боцман, ловко орудуя топором, наколол из получившегося чурбачка клиньев и обтесал их. Наконец он сделал на торце пятнадцатифутовой заготовки глубокую зарубку и начал загонять в нее клинья. Мастерство и удача в равной степени помогли ему расколоть бревно на две равные половинки – разломалось оно очень ровно, прямо по центру.

Прикинув, как долго еще до заката, боцман велел нам собрать побольше водорослей и отнести в лагерь; только одного матроса он послал вдоль берега к утесу собрать на взморье раковины устриц. Сам же продолжал трудиться над расколотым бревном, оставив меня при себе помощником, и уже через час в нашем распоряжении оказался кусок дерева толщиной примерно в четыре дюйма, отколотый от одной из половинок при помощи все тех же клинь ев. Насколько я видел, боцман доволен, хотя результат казался более чем скромным с оглядкой на затраченные непомерные усилия!

Пока мы работали, над островом сгустились сумерки, и наши товарищи, закончив носить сухие водоросли, вернулись за нами, чтобы вместе выдвинуться в лагерь. Почти одновременно со стороны утеса появился матрос, посланный набрать моллюсков; на копье он нес крупного краба, сраженного ударом в подбрюшье. Краб насчитывал не меньше фута в поперечнике и имел весьма устрашающий, поистине богатырский облик. Сваренный в соленой воде, он оказался еще и на диво вкусным.

Лишь только этот парень вернулся, мы сразу отправились обратно, прихватив готовую доску, вытесанную из стеньги. К тому времени уже порядком стемнело, и было довольно необычным находиться среди огромных грибов, пока мы шли по дальнему краю долины через их плантацию на противоположный берег острова. Я подметил, что омерзительный запах плесени, исходящий от этих поразительных даров природы, к ночи заметно усилился и обострился. Хотя, возможно, мне это лишь казалось, ибо в вечерней полутьме я все менее полагался на зрение и все более – на обоняние и слух.

Темнота продолжала сгущаться необычайно быстро, но ничто пока не указывало на приближение опасности. Мы прошли уже половину пути, когда мои ноздри защекотал некий новый, пока еще совсем слабый запах, отличный от того, что исходил от гигантских грибов. Не успел я задуматься о том, что это может быть, как мерзкая вонь обрушилась на меня волной. Зловоние было таким нестерпимым, что меня едва не вырвало; справиться с тошнотой помог только ужас от нахлынувшего воспоминания о жуткой человекоподобной твари, виденной мной в предрассветной мгле у борта шлюпки накануне нашего прибытия на остров. Я сообразил наконец, что испачкало слизью мои лицо и шею предыдущей ночью, что оставило странный запах, донимавший меня по пробуждении. Все это обрушилось на меня в считаные доли секунды, и тотчас я крикнул боцману, что нам надо поторопиться, ибо в долине неподалеку от нас – враг. При этих словах кое-кто из моих товарищей бросился было наутек, но боцман самым решительным тоном приказал им держаться остальных, так как во тьме между грибами тварям будет очень легко перебить нас поодиночке. Скорее из-за боязни окружающей нас ночи и того, что в ней скрывается, а не из страха перед боцманом, они его послушались, и только тогда мы смогли без приключений выбраться из долины. Все то время, пока мы шли, немного ниже по склону, позади наших спин, мы все время слышали какой-то странный шелест и шорохи, будто кто-то неотступно полз за нами.

В лагере боцман велел нам разжечь вокруг палатки четыре костра, по одному с каждой стороны; так мы и поступили, взяв угли, чтобы запалить кучи сухих водорослей, в золе первого костра, коему мы столь опрометчиво дали прогореть. Вскоре костры весело пылали, а мы занялись ужином, опустив в котел с кипящей водой чудовищного краба, о чем я уже упомянул. Благодаря этому крабу наша вечерняя трапеза получилась на редкость вкусной и сытной, однако, даже воздавая ей должное, мы держали оружие под рукой. Никто из нас не сомневался, что среди грибов в долине скрывается какая-то дьявольская угроза или целый сонм угроз; впрочем, аппетита нам это осознание нисколько не испортило.

Разделавшись каждый со своей порцией, мы взялись за курительные трубки. Боцман велел одному из матросов подняться на ноги и быть начеку – всем нам вполне может грозить опасность быть застигнутыми врасплох во время отлеживанья боков на песке. Я счел такую меру разумной: легко заметить, что команда слишком охотно полагала себя в безопасности из-за яркости костров вокруг них.

Пока наши ребята отдыхали на площадке с четырьмя кострами по углам, боцман зажег одну из свечей, прихваченных с застрявшего в бухте корабля, и пошел посмотреть на Иова, целый день провалявшегося под тентом. Я сразу вскочил, упрекая себя за то, что мы забыли о бедняге, и подорвался следом; но только мы заглянули в палатку, как боцман вдруг издал приглушенный вскрик и, наклонившись, поднес свечу к тому месту, где лежал Иов. Тотчас мне стало очевидно, что так взволновало нашего лидера: в углу никого не было! Я поспешно вошел в палатку и сразу уловил хотя и слабый, но хорошо различимый запах – точно такое зловоние, что чуть не свело меня с ума в долине. Еще раньше я столкнулся с ним на лодке – точно так вонял упырь, намеревавшийся залезть к нам на борт. Я мгновенно сообразил, что наш Иов стал жертвой этих мерзких тварей, и когда я это понял, то сказал боцману, что они забрали его – и после этого мне на глаза попались следы той же самой липкой слизи, выделявшиеся на песке. Я наклонился к ним и проверил, не мерещатся ли они мне.

Лишь только сообразив, о чем я толкую – впрочем, слова мои только подтверждали его собственные мысли, – боцман стремительно вышел из палатки, на ходу отдав пару резких команд нашим товарищам, сгрудившимся у входа, обескураженным и напуганным вестями. Из связки тростниковых стволов, нарубленных нами для костра, боцман выбрал несколько самых толстых экземпляров и привязал к одному из них огромный пучок сухих водорослей; другие матросы, раскусив его план, сделали то же, и вскоре в руках у каждого оказалось по большому мощному факелу.

Как только мы закончили свои приготовления, каждый из нас взял свое оружие и зажег свой факел, окунув его в костер, и мы пошли по следам, оставленным на песке проклятыми тварями, тащившими волоком тело нашего Иова. Похоже, бедному матросу крепко от них досталось. Следы и слизь, повсеместно попадавшиеся нам на пути, были хорошо заметны, и оставалось только дивиться тому, что мы не обратили на них внимание раньше.

Боцман шел впереди, по тянущемуся следу ведя нас прямиком в долину. Незаметно его быстрый шаг перешел в бег; при этом факел он держал неизменно высоко над головой. Мы тоже бросились бегом, выставив коптящие тростники перед собой, ибо в эти минуты нас всех объединяло одно желание – держаться вместе. Думаю, не ошибусь, если скажу, что вдобавок мы все хотели отомстить за Иова, так что страх терзал нас не так сильно, как могло бы быть в иных обстоятельствах.

Не более чем через полминуты мы достигли края долины – и здесь нас ждало горькое разочарование: почва в этом месте по своей природе не благоприятствовала сохранению следов. Мы стали гадать, куда же двинуться дальше; боцман громко позвал Иова по имени, надеясь, что тот еще жив. Но никто нам не ответил – лишь глубокое низкое эхо, вселявшее тошнотный сплин, вторило голосу. Поняв, что нельзя терять ни секунды, боцман бросился в самый центр долины, и мы последовали за ним, озираясь по сторонам. По преодолении где-то половины пути один из наших матросов закричал, что впереди что-то видно; правда, боцман увидел это даже раньше – он сразу кинулся к нужному месту, размахивая факелом и абордажной саблей. Но удара он так и не нанес. Вместо этого боцман вдруг опустился на колени, причем, когда мы поравнялись с ним, мне показалось, будто я углядел чуть дальше несколько белесоватых, призрачных фигур, быстро отступивших в темноту между грибами. Я, однако, не слишком задумывался об этом, разглядев в отблесках факелов нашу жуткую находку. Перед нами на земле простерся окоченевший труп Иова. Неизвестные насильники раздели нашего товарища – и не оставили на нем живого места. Все его тело покрывали точно такие же круглые, с мертвенной каймой, укусы, как и у меня на горле – только их было ужасно много, и все они разом кровоточили. Смотреть на это без содрогания ни у кого не выходило.

Увидев растерзанное тело Иова, мы сильно испугались и застыли как завороженные. Воцарилось молчание. Боцман положил руку на сердце несчастного парня, но оно уже давно не билось, хотя тело еще хранило последнее тепло. Сразу после этого он поднялся с колен – выражение беспредельного гнева запечатлелось на его мужественном лице. Схватив за древко лежащий на земле факел, он начал напряженно всматриваться в безмолвную пустоту ночи, но ни единого живого существа – ничего, кроме гигантских грибов и причудливых теней, отбрасываемых огнем на концах палок, – он не видел. В этот момент один из матросских факелов, почти догорев, развалился на куски – от него не осталось ничего, кроме обугленной опоры, – и сразу же еще двум пришел такой же конец. После этого мы испугались, что огня нам не хватит на обратный путь до лагеря, и все как один уставились на боцмана, ожидая спасительных распоряжений. Но он, все так же храня молчания, всматривался в окружившие нас тени. Затем четвертый факел упал на землю дождем тлеющих углей, и я инстинктивно обернулся на произведенный им звук. В то же мгновение позади меня вспыхнул яркий столп света, сопровождаемый глухим «фумп» внезапно подожженного сухого вещества. Я быстро оглянулся на боцмана, а тот уставился на одну из гигантских поганок, охваченную пламенем по всему ближнему краю и горевшую с невероятной яростью, стреляя во все стороны искрами и прогорающими спорами. Стоило этой сгорающей на лету пакости угодить нам в дыхательные пути, как вмиг каждого второго согнуло в приступе изматывающего кашля, как при чахотке. Сейчас я просто убежден, что если бы в тот момент на нас напали дьявольские твари, то мы бы погибли сразу же – в силу полнейшей беспомощности.

Почему вдруг нашему боцману пришло в голову поджечь один из ближайших грибов, я не ведаю; скорее всего, он просто случайно задел эту махину факелом. Так или иначе, наш лидер воспринял это происшествие как несомненный знак, данный нам Провидением, и, не тратя ни минуты драгоценного времени, поспешил поднести огонь к другому грибу, пока остальные еле дышали из-за мучительного кашля. Вновь его беспримерное мужество вдохновило нас; утирая слезы и размазывая по лицу сажу прогоревших в воздухе спор, мы взялись поджигать росшие вокруг нас грибы. Те же, у кого в руках остались только рукоятки прогоревших факелов, нанизывали на них отломанные от шляпок большие куски.

Благодаря этому всего через каких-то пять минут с того момента, как мы нашли тело Иова, вся эта гнусная долина полыхала до самых небес ярким пламенем; от края до края ее заволок едкий дым. Сгорая от желания отомстить за несчастного парня, мы исходили ее во всех направлениях, воинственно размахивая оружием и намереваясь во что бы то ни стало отыскать мерзких тварей, грозящих людям такой страшной смертью. Увы, ни одного упыря мы так и не обнаружили – мстительный порыв там и остался не вымещенным. Нас теперь донимал не столько душевный, сколько физический жар – грибная долина мало-помалу превращалась в представительство Преисподней на земле: по сторонам разлетались, рдея, искры, вздымались облака ядовитой пыльцы. Мы отправились в обратный путь, прихватив с собой мертвого товарища, и несли его до самого берега.

За всю эту ночь ни один из наших ребят не прилег ни на минуту, а грибы продолжали полыхать вдалеке колоннами пламени. Даже с приходом утра пожар не унялся. Лишь только днем, когда стало совсем светло, кое-кого из наших измотанных и уставших до изнеможения парней поборол сон, тогда как другие так и оставались бодрствующими.

А когда мы проснулись, поднялся великий ветер – и грянул ливень, нескончаемыми потоками обрушившись на остров.

Примечания