#РОМЕОИДЖУЛЬЕТТА В ДВУХТЫСЯЧНЫХ 43 секунды любви

Когда ночью отключают электричество, в дальнем углу потолка загорается крошечная зеленая лампочка, похожая на сигнализацию от взлома. Она есть в каждом доме. Нам говорят, что это аварийный датчик, но никто не доверяет этому свету и никто не оспаривает его; никто не преодолевает порог страха, который он подпитывает. Страх скрытого контроля, страх перед Богом или самим собой, страх перед нашим самым глубоким страхом.

Возможно, этот проклятый свет – ничто, простое ожидание, возможно, это конечный пункт наших молитв, муки, от которых не избавиться, окончательный предел нашей выносливости.

Я включу компьютер и введу свой код ровно в пять тридцать. Всё будет идти как обычно.

5:30 утра: включение питания.

5:30:43: компьютер готов; введите код.

Я не помню, когда и как все это началось. Сегодня мы не занимаемся внутренним переосмыслением и никуда не направляемся. Сегодня мы не помним. Система передает идею о том, что то, что существовало, может быть полностью отринуто. Чем больше мы видим, тем меньше мы видим.

имя: Ромео

Ты даже не знаешь, кто я, чудесное создание.

Как и остальные художники, я живу в своем состоянии, вынужденный целый день работать за компьютером в стенах своего дома. Он преподносился как дар технологии, а вместо этого – смерть. Мы были изгнаны, или нас изгнали, я не помню. Наши клетки – это звенья, нет необходимости в цепях или средневековых прутьях. Даже будучи детьми, мы не думаем ни о чем другом, кроме как о наборе текста.

Происхождение неисправностей сложно отследить. Мы сами наслаждались этим, как бедные глупые Улиссы сети, потерпевшие кораблекрушение крушение в Facebook, Twitter, Instagram; сеть практически вернула нам утраченную смелость и любопытство, которые мы потеряли, и позволяет нам предлагать миру тот образ себя, который мы хотим; это она делает нас живой частью огромных групп друзей, заставляет нас участвовать во всевозможных мероприятиях. Она информирует нас, обучает нас, продает нам вещи. Как вчера мы обставляли наши квартиры, так сегодня мы обставляем наши виртуальные пространства.

Сегодня те, кто хотят знать, что происходит на улице, должны идти домой; те, кто хотят с кем-то познакомиться, должны замкнуться в себе и печатать. В сети любовь и дружба приручаются к изоляции, заменяя поцелуи и ласки тегами и html-кодами.

Но это иллюзия. Мы больше не общаемся, Джульетта.

Случайность – это роскошь, которую мы больше не можем себе позволить; новые программы корректируют судьбу, определяют ее, решают наши привязанности, теоретизируют совместимость. Наши сотовые телефоны – это сумасшедшие сейсмографы, сигнализирующие вокруг нас о возможной жизни, которая является дочерью двоичных вычислений, инженерной серендипичности.

раздел: переводы художественного послания.

Я работаю в разделе «Переводы художественного послания», перевожу лирические тексты всех времен и народов. Перевод означает девитализацию. Это операция «облегчения смысла». Постоянно, в каждый момент дня, на мой компьютер приходят тексты, по которым нужно провести девитализацию.

Система знает, что искусство опасно и его нельзя недооценивать. Тот, кто чувствует, что мир сейчас заходит в тупик, может захотеть оглянуться назад и найти в искусстве оружие восстания. Таким образом, мы стерилизуем пьесы, симфонии и книги. Мы высасываем первоначальную кровь из шедевров, чтобы привить им безвредную жидкость Новой Жизни. Позитивные ценности, приглашения к удовольствию, благополучию вместо бытия.

Никаких ограничений, никакого насилия, только постепенное ослабление восприимчивости вкуса, памяти и знаний в обмен на большое сиюминутное удовлетворение.

Последняя обсерватория, с которой всё ещё можно увидеть жизнь, рушится.

Все артисты сейчас работают в Системе. Чтобы не исчезнуть с площади, была проведена адаптация. Обязательный призыв при слишком большом количестве добровольцев.

В других помещениях, других зданий, в других городах, другие компьютеры, в этот самый момент исправляют картины, подшивают книги, пересобирают фильмы в соответствии с преобладающей логикой.

Манипуляции с изображениями изменили чувствительность икон. Идентичность, виртуальность и воспроизводимость рисуют новую парадигму знания.

Всё контролируется в сети, и оригинала больше не существует: ни выставок, ни библиотек, ни кинотеатров, ни стадионов. Видео теперь требует единственную точку наблюдения.

Нет постоянства и, следовательно, нет опыта; всё текуче, без тела; игра, эмблема ручных навыков и физической силы, растворилась. Посредники исчезли, а вместе с ними и товары.

Приходит искусство евнуха. Жизнь евнуха ждёт его.

Итак, моя Джульетта, я стою перед этим электронным квадратом, который гудит весь день. Моё внимание должно быть постоянным, даже мои физиологические потребности осуществляются при включенном компьютере; я не могу прекратить работу, за мной всегда кто-то наблюдает.

Каждый из нас занимался самонаблюдением, отслеживанием самого себя. Это компьютеризированное архивирование каждого нашего повседневного действия, которое должно повторяться более или менее зеркально. Это компьютерное архивирование каждого нашего ежедневного действия, которое должно быть повторено более или менее в зеркальном отражении. Цель состоит в том, чтобы максимально использовать результаты работы и свести к нулю те части, которые Система считает дисперсионными.

Моя ссылка, «Мантуя Ромео», – это старый ПК Pentium 4.

Но я, чудесное создание, нашел щель, чтобы выбраться.

пароль: балкон.

Да, балкон. То, что находится в подвешенном состоянии и не имеет места, что больше не является землей и еще не является небом. Где двое молодых людей обещали друг другу любовь, скрытую от всех врагов. Где Ромео поклялся быть ценой небытия. Так я назвал эти сорок три секунды, этот трепет стрелки на циферблате, когда Система не может нас контролировать.

Вот куда я хочу привести тебя. Именно здесь я хочу обратиться к тебе.

Связанный / Одиночество китов

Думаю, ты заметила, что я тайком наблюдаю за тобой на рассвете через запотевшее стекло моего окна.

Успокаивающие тени балконов и голубые отблески телевизоров обрамляют твои нежные жесты. Такое великолепие заставило бы другие звезды исчезнуть, как дневной свет заставляет исчезнуть лампу.

Более интимный и горький свет рисует твой профиль на маленьком бетонном стеклянном окошке в ванной комнате. И вот ты появляешься в своей спальне, на кровати, надевая тяжелые носки, ножками крутишь педали в воздухе. Ты позволяешь своим волосам соскользнуть на бок, когда кусаешь цветочную резинку для волос.

Есть красивые женщины, которые знают, что они красивы, и это обедняет их. Ты, Джульетта, игнорируешь свою красоту, красота выпадает из твоих рук, пока ты рассеянно играешь с прядью волос за ухом или складываешь кухонные полотенца над раковиной.

Как затаившийся пользователь, подключенный к чату, который просто слушает в темноте, в течение сорока трех секунд я участвую в приятном диалоге между тобой и вещами. Мое безмолвное существование дышит в апноэ, под дождевым потолком мои пульсации робко шепчутся о запотевшее стекло окна. Комната за моей спиной погружается в темное и теплое оцепенение. Затем, подобно подводному течению тёмного моря, оно отступает, оставляя меня на краю пропасти, в то время как компьютер загружает данные с асинхронным гудением. Нежный мост любви пересекает двор к тебе в индиго времени, которого не существует. Весь двор поглощен вашим образом: сушащееся белье, провода антенн, горшки на балконах – все исчезает в тебе. В полумраке все дворы мира сходятся на твоём лице, и мы остаемся одни. Я, лишенный мира, и ты со всем миром внутри тебя.

Мое желание – это отчаявшаяся ночная птица, ломающая свои крылья о рану света. В этой комнате, которая теперь является моей камерой, я чувствую, как жизнь проходит по моему позвоночнику, и я не сдерживаю слёз. Каждый рассвет я выбираю твоё тело, твоё лицо, твою грацию.

Ты гасишь свет в комнате, и этот твой последний образ впивается ногтями в мое сердце, оставляя свой теплый отпечаток внутри меня.

Я бы хотел прижать тебя к себе, защитить, подарить тебе ту нежность, которую я никогда не получал.

Когда начинается день, ты ложишься спать, а я чувствую, как астма жизни распространяется по моей груди, очень сладкая и бесконечная боль, которая выходит на поверхность и накаляет моё одиночество.

Потому что мы все одиноки. Ты тоже одинока, Джульетта. И ты не можешь почувствовать любовь Ромео.

Наше одиночество – это одиночество китов. Как и мы, эти чудесные млекопитающие пытаются передать друг другу любовь, но их ультразвуковые сигналы сбиваются и теряются в воздухе и воде, загрязненной тысячами магнитных волн и бесконечными акустическими кодами; знаешь ли ты, что, полагая, что они больше не нужны, они позволяют себе умереть?

Джульетта, Ромео не хочет умирать.

Папка / Луна Магритта

Монах Лоренцо верит в это.  Он убежден, что я могу спасти себя сам. Он говорит, что велика та добродетель, которая заключена в травах, растениях, камнях и их сокровенных качествах.

Я пытаюсь отвлечься, жидкость от инъекции, заполняющая вену, причиняет мне боль от боли, на глаза наворачиваются слезы. Монах Лоренцо открывает окно; меня охватывает страх, что всё, что существует снаружи, исчезнет, что, поток воздуха унесёт видение тебя, как если бы твоё присутствие было частью стекла, застрявшего внутри рамы, а горячее моё дыхание нарисовало его на поверхности. Я ненавижу улыбки монаха Лоренцо, которые выступают на его лице только для того, чтобы приукрасить ложные надежды.

«Становится лучше, определенно, становится лучше». Лучше, чем что? Гематологические показатели говорят сами за себя. Если уровень гемоглобина не падает до значений от 7,5 г/дл и 9 г/дл, или количество нейтрофилов не достигает значений от 0,75 x 109/1 и 1,0 x 109/1, суточная доза Ретровира не может быть уменьшена. Короче говоря, мой костный мозг не восстанавливается.

Монах Лоренцо с силой двигает эти холодные провода, которые являются моими ногами, поднимает меня, заставляет пить таинственные зелья. Он говорит быстро, шепотом.

Официальная медицина больше не понимает меня; я вверяю свою жизнь этому монаху и его ядам.