Шёпот из сна

Кто меня встретит ночью? Кто поведёт за собой? Смогу ли я проснуться? Что голос скажет, когда поймёт, что я его слышу? Накричит на меня в ответ? Вырвет мои ногти? Пожелает смерти? Воздаст за все грехи?.. Что ему от меня надо?

– Не грусти, Дин… – Голос Таси на фоне другого кажется совсем избитым и израненным, разорванным на лоскуты и невидимым.

Дома всё так же: тихо, неприступно, мама на кухне, Стёпа у себя, а папа за книжками. Я тоже ухожу в свою комнату, где разбираю учебники, тетради, а когда хочу снять блузку, замечаю, что оставила дверь открытой. Сама не закрыла. Потому что так безопаснее, так меня услышат, так ко мне придут, так самой не придётся тратить время на побег…

Без особого желания, но дверь я закрываю и остаюсь совсем одна. Переодеваться страшно. Голос где-то сидит, пока ещё играет день, но он здесь, никуда ему не деться. Он следит за мной. Следит неотрывно, отступно. Страшно глаза закрывать даже на секунду, страшно, перекрыть их тканью блузки, страшно посмотреть не в ту сторону. Лёгкие скрипят, а сердце щемит. Я остаюсь в школьной форме, не нахожу в себе отваги снять её.

Тася права, надо попросить помощи.

Мну пальцы. Они холодеют с каждой секундой, а мне с затылка всё сыпятся тревожные звоночки: «Он там, там, прямо за твоей спиной. Обернись!» Но «там» никогда ничего и никого.

Стою посреди комнаты и не схожу с места. Сегодня и скажу, после ужина… Сходим с мамой к врачу и там со всем разберутся.

Я беру одежду и скрываюсь в ванной, пока её никто не занял. Голос тоже. Я успеваю за этим проследить.

На ужине вместе с мясом собираю свою уверенность. Когда-то у меня было подобие этого чувства, оно о себе что-то говорило до того, как я начала кричать по ночам. Мама выглядит всё так же шикарно: накрашена, волосы накручены и уложены, а ведь ей никуда не надо, Стёпа чавкает, за что ему достаётся недовольный взгляд, а папа еле доносит до рта ложку с едой.

– Диана, что-то случилось? – интересуется мама, когда убедила Стёпу закрывать рот, когда он жуёт.

– Да так… – Я перебираю кусочки обжаренного мяса. – Я потом поговорить хотела…

– О чём? – удивляется она. Мне обычно этого не нужно было. Я и сама так считала, сама думала, что всё само наладится. Как-нибудь, но само.

Стёпа лупится на меня, папа не обращает внимания, только мама смотрит с искренним, родительским интересном, но без тревоги.

И я скажу ей об этом, что слышу галлюцинации, что каждую ночь схожу с ума, что мне надо к психиатру, что у меня и сонный паралич, и хтонь, и шизофрения…

– Да так… жаркое вкусное! – отделываюсь я и заполняю рот едой.

Мне не сказать…

Когда все расходятся по комнатам, я хочу посмотреть на маму, но Стёпа выталкивает, чтобы в проходе не стояла. Так и приходится уйти к себе ни с чем.

Завтра тогда скажу. Завтра… за ночь ничего не случится.

Перебираюсь к себе, везде включаю свет, шторы не задёргиваю и занимаюсь домашними заданиями, потом переписываюсь с Тасей – кидаем друг другу котиков и собачек. Так вечер и пролетает: в рилсах, тик-токах и множестве коротких видео, которые отвлекают от всех кишащих под шкафом тревог.

Окно так и остаётся открытым. Я его не закрываю. Спала бы при свете, если бы могла. Укладываюсь на не расстеленный диван и прижимаю к себе одеяло. Смотрю на старые, впитавшие в себя пыль игрушки, маленькие статуэтки под стеклом, на комод с луной-светильником и не сплю так долго, как могу, пока глаза сами не закрываюсь, пока тело не говорит, что так мы ничего не добьёмся.

Знаю, просто бывает так, что не спится, и в сон совсем не просится.

Всё погружается в слабую тьму. Я чувствую, как моё дыхание замедляется, как тело, несмотря на беспокойство, расслабляется, и слышу, как приходит он: