100 великих судебных процессов

Взглянул и помолись, а Бог рассудит.
Господь простит – мы знали много бед.
А ты запомни – слишком много судей.
Ты можешь жить – перед тобою свет,
Взглянул и помолись, а Бог рассудит.

Древний мир

Суд Соломона

Начать книгу с суда праведного, краеугольного камня правосудия, сам Бог велел. О суде Соломона, как некоем эталоне мудрого, правого и скорого суда, говорят без малого три тысячи лет.

Третий царь Израильско-Иудейского государства Соломон (Шломо – от евр. «мирный», «благодатный»; ок. 965–928 г. до н. э.) признается и ныне величайшим «солнцеподобным» мудрецом, творцом «золотого века» Израиля. По Библии, страна в правление Соломона процветала. Только одного золота монарх получал в год 666 талантов (свыше 30 т) – для небольшого государства это фантастическое количество. Недаром «три шестерки» стали заветным числом идолопоклонников.

Царь – это законодатель, высший правитель и судья людям, и именно по его судейским делам о нем судят как о праведном или, напротив, неправедном государе.

Чаще всего библейскую историю о двух женщинах и младенце пересказывают своими словами, но все же лучше процитировать короткий, как и сам суд, отрывок из Священного Писания:

«Тогда пришли две женщины блудницы к царю и стали пред ним.

И сказала одна женщина: о, господин мой! я и эта женщина живем в одном доме; и я родила при ней в этом доме;

на третий день после того, как я родила, родила и эта женщина; и были мы вместе, и в доме никого постороннего с нами не было; только мы две были в доме;

и умер сын этой женщины ночью, ибо она заспала его;

и встала она ночью, и взяла сына моего от меня, когда я, раба твоя, спала, и положила его к своей груди, а своего мертвого сына положила к моей груди;

утром я встала, чтобы покормить сына моего, и вот, он был мертвый; а когда я всмотрелась в него утром, то это был не мой сын, которого я родила.

И сказала другая женщина: нет, мой сын живой, а твой сын мертвый. А та говорила ей: нет, твой сын мертвый, а мой живой. И говорили они так пред царем.

И сказал царь: эта говорит: мой сын живой, а твой сын мертвый; а та говорит: нет, твой сын мертвый, а мой сын живой.

И сказал царь: подайте мне меч. И принесли меч к царю.

И сказал царь: рассеките живое дитя надвое и отдайте половину одной и половину другой.

И отвечала та женщина, которой сын был живой, царю, ибо взволновалась вся внутренность ее от жалости к сыну своему: о, господин мой! отдайте ей этого ребенка живого и не умерщвляйте его. А другая говорила: пусть же не будет ни мне, ни тебе, рубите.

И отвечал царь и сказал: отдайте этой живое дитя, и не умерщвляйте его: она – его мать.

И услышал весь Израиль о суде, как рассудил царь; и стали бояться царя, ибо увидели, что мудрость Божия в нем, чтобы производить суд».

    (Третья книга Царств, гл. 3, ст. 16–28)

Суд Соломона. Гравюра Г. Доре

Какой разительный контраст суду современному, долгому, погрязшему в макулатуре дел, показаниях свидетелей и словах участников процесса, часто безучастных к выявлению истины и к судьбе осуждаемых! Недаром суд Соломона был запечатлен на фресках и в живописных полотнах Рафаэлем, Н. Пуссеном, Рубенсом, Г. Доре, К. Флавицким, Н. Ге и др., стал фольклорным сюжетом многих народов мира. В России XVI–XVII вв., например, было множество лубочных картинок и рукописных сборников нравоучительной литературы на эту тему, а в мире выражение «Соломонов суд» стало крылатым.

Соломон наглядно показал изначальный и единственный смысл суда – справедливость, для чего собственно только и пишутся законы. Гладко на бумаге, а вот в жизни закон часто бывает «дышлом», отчего и возникла расхожая фраза «А судьи кто?» (А. С. Грибоедов). Вопрос непраздный, т. к. именно судья наделен правом «казнить или миловать» – не только по прениям сторон, но и по своей совести.

«Право там, где сила»

Судебный процесс за раздел имущества между двумя братьями стал основой и поводом для написания древнегреческим поэтом Гесиодом поэмы «Труды и дни». С тех пор свершилось множество похожих судов. Правда, все они остались в архивах судов и в короткой памяти потомков, а этот – в великом произведении мировой литературы.

За одно лишь это тяжбу меж Гесиодом и Персом можно причислить к великим судебным процессам человечества. Если не считать легендарного описания суда ахейцев в «Илиаде» Гомера, это был первый, зафиксированный в художественной литературе случай гражданского суда.

Первая страница «Трудов и дней» Гесиода. Базельское издание 1539 г.

История же «братской» тяжбы такова.

Уроженец малоазийского города Кимы, Гесиод, вместе с семьей переселился в греческую Беотию, самую обширную из стран Средней Греции со столицей Фивы и обителью муз горой Геликон. После смерти отца оба брата получили в наследство равными долями небольшой участок земли, ставший предметом их раздора.

Расчетливый Перс подкупил судей-«дароядцев» (дармоедов) и, втянув брата в обременительную тяжбу за передел наследства, отсудил у Гесиода большую часть имущества. Гесиод вынужден был покинуть родной дом, какое-то время скитался, едва не умер от голода. Скрашивало жизнь скитальцу его поэтическое творчество, высоко ценимое современниками. В конце концов, рапсод вернулся на родину к крестьянским трудам, которые перемежал со стихотворчеством: «Землю попашет, попишет стихи» (В. Маяковский). В конце концов, Гесиод упорным трудом вернул себе утраченный достаток, а ленивый Перс проел все свое добро. Когда он пришел к брату с протянутой рукой, Гесиод простил непутевого родственника, но не дал ему ничего, кроме назидательной поэмы «Труды и дни», а заодно и бессмертия.

(Существует еще одна трактовка взаимоотношений Гесиода и Перса, сводящаяся к тому, что «Перс только пытался получить больше, чем ему полагалось по закону, но не преуспел», в связи с чем Гесиод и написал поэму, как наставление брату заниматься хозяйством систематически, а не тратить время попусту на судейские тяжбы).

«Труды и дни» позволяют реконструировать не только состояние суда в архаическом обществе, но и социальную обстановку в Беотии той поры. Судя по всему, она была невеселой. Внешние войны утихли, разгорелись внутренние. Сильная элита доблестно грабила население, прибирая к рукам все, что прибиралось, в т. ч. и по суду. Уж о чем, о чем, а о суде Гесиод писал со знанием дела. И главный призыв поэта был – избегать неправедных судилищ, взращенных на взятках и кумовстве, в которых царили беззаконие и произвол, и бал коллегиально правила знать («цари»). Профессиональных судей тогда еще не было, да и других судов, судя по пессимизму поэта, тоже: «Нынче ж и сам справедливым я быть меж людей не желал бы, Да заказал бы и сыну; ну, как же тут быть справедливым, Если чем кто неправее, тем легче управу находит?» Для человечества Гесиод отчеканил непревзойденный девиз: «Право там, где сила».

Однако же силе и насилию, как отметили историки права, Гесиод противопоставил справедливость; у него «впервые встречается зарождение двух понятий, которые проходят через всю древнегреческую политическую и правовую мысль: понятие о праве по природе, или естественное право, и понятие о праве, установленном людьми».

Собственно судебному процессу посвящено несколько фрагментов поэмы, давших впечатляющую картину суда в архаическом обществе, показавших, как немил суд даже истцу.

Гесиод по этому поводу оставил наставления о том, как избежать суда: «Зло на себя замышляет, кто зло на другого замыслил. Злее всего от дурного совета советчик страдает»; «Дурни не знают, что больше бывает, чем всё, половина» и т. д.

Подарил поэт и советы, как спастись от осуждения на суде: «Разума тот не имеет, кто мериться хочет с сильнейшим: Не победит он его – к униженью лишь горе прибавит!»; «Кто ж в показаньях с намереньем лжет и неправо клянется, Тот, справедливость разя, самого себя ранит жестоко»…

«Вплоть до конца VIII в. до н. э. в Греции не было профессионального суда, и тем более не существовало структур, призванных обслуживать сферу правосудия, – замечает историк Л. А. Пальцева. – Видимо, неслучайно суд при Гесиоде рассматривает главным образом имущественные тяжбы – дела именно такого рода могли быть разрешены без наличия сложной судебной машины».

Суд заседал на агоре под открытым небом, в присутствии обывателей. На процессе выступали свидетели, давшие клятву говорить одну лишь правду, очень часто нарушаемую ими.

«Недостатки судебной системы, с которыми сталкивался, видимо, не только Гесиод, но и многие его современники, заставляли общество искать пути к ее усовершенствованию. Это предопределило дальнейшее движение правосудия в направлении кодификации права, совершенствования судебной процедуры и создания специальных судебных органов, т. е. судебной ветви власти».

Гесиод описал не только современный ему суд, но и показал нормы общественного поведения, по которым жили люди в Греции до «всеобщего падения нравов»: «уважение к старшим, и прежде всего – к родителям, обязанность детей содержать родителей в старости, помощь родственникам, гостеприимство, верность данной клятве…». Государство, где процветает беззаконие, подвергается голоду и чуме – утверждал Гесиод.

От будущего поэт и вовсе не ждал ничего радостного. Противопоставив прошлое Греции (золотой, серебряный, медный, героический века) настоящему железному веку, рапсод нарисовал апокалипсическую картину грядущего.

Правду заменит кулак. Города подпадут разграбленью.
И не возбудит ни в ком уваженья ни клятвохранитель,
Ни справедливый, ни добрый. Скорей наглецу и злодею
Станет почет воздаваться. Где сила, там будет и право.
Стыд пропадет. Человеку хорошему люди худые
Лживыми станут вредить показаньями, ложно кляняся.
Следом за каждым из смертных бессчастных пойдет неотвязно
Зависть злорадная и злоязычная, с ликом ужасным.
Скорбно с широкодорожной земли на Олимп многоглавый,
Крепко плащом белоснежным закутав прекрасное тело,
К вечным богам вознесутся тогда, отлетевши от смертных,
Совесть и Стыд. Лишь одни жесточайшие, тяжкие беды