Три гинеи

Ваш мир – мир профессий и общественной жизни – с этой точки зрения, несомненно, выглядит странным. Поначалу он производит чрезвычайно сильное впечатление. На довольно небольшом пространстве теснятся собор Святого Павла, Банк Англии[57 - Банк Англии первоначально организован в 1694 году как частный банк и лишь после национализации в 1946 году стал публичной организацией, полностью принадлежащей королевству. Выполняет функции центрального банка Соединенного Королевства.], Мэншн-Хаус[58 - Официальная резиденция лорд-мэра Лондонского Сити (административно-территориальное образование со статусом «Сити», церемониальное графство в центре Большого Лондона – исторического ядра города).], массивные и мрачные стены Дома Правосудия[59 - Главное здание судебных учреждений в центральной части Лондона.], а на другой стороне – Вестминстерское Аббатство[60 - Готическая церковь в Лондоне, к западу от Вестминстерского дворца. Традиционное место коронации монархов Великобритании и захоронений монархов Англии.] и здание Парламента. Там, говорим мы себе, идя в этот момент по мосту[61 - Имеется в виду Лондонский мост через Темзу.], наши отцы и братья проводят свою жизнь. На протяжении многих сотен лет они поднимаются по тем ступеням, хлопают дверьми, приходя на службу или чтение проповеди, зарабатывают деньги и управляют правосудием. Именно из того мира в частный дом где-нибудь в Вест-Энде[62 - Западная часть Лондона, в которой сосредоточена театральная и концертная жизнь, правительственные учреждения, университеты и колледжи, а также элитная недвижимость и фешенебельные магазины.] поступают суждения и законы, одежда и ковры, говядина и баранина. Теперь и мы, поскольку разрешено, осторожно толкая скрипящие двери одного из этих храмов, на цыпочках входим внутрь, внимательно все осматривая. И ощущение колоссальных размеров, грандиозности строения тут же раскалывается на мириады кусочков изумления, смешанного с любопытством. В первую очередь, мы изумленно раскрываем рты при виде вашей одежды [16]. Как роскошно, как причудливо и богато украшены наряды мужчин, находящихся на государственной службе! То вы одеты в фиолетовое, а на груди – украшенное драгоценными камнями распятие; то плечи покрыты кружевами; то вы в мехах горностая и увешаны множеством цепочек с драгоценностями. А то носите парики, и ряды аккуратных завитков спускаются к шее. Надеваете шляпы: то овальные или треугольные, то конусообразные из черного меха, то сделанные из латуни, то украшенные голубыми и красными перьями. Иногда мантии полностью скрывают ноги, а иногда обнажают гетры. Накидки с вышивками львов и единорогов свисают с плеч; металлические кулоны и значки в виде звезд или окружностей блестят и сверкают на груди. Разноцветные ленты – голубые, пурпурные, малиновые – тянутся от одного плеча к другому. По сравнению с простой домашней одеждой сверкание публичного наряда ослепляет.

Но гораздо более странными являются два других факта, которые постепенно раскрываются нашему изумленному взору. Мало того, что целые группы мужчин похожим образом одеты зимой и летом (странная причуда вашего пола – менять наряды в зависимости от времени года, а не собственного вкуса и удобства), но каждая пуговица, розетка или лента, кажется, имеют для вас символическое значение. Некоторым позволено носить только простые пуговицы, другим – розетки; некоторые носят одну ленту, другие – три, четыре, пять или даже шесть. Каждая петля и лента пришиты строго на определенном расстоянии друг от друга: для одних людей – на расстоянии дюйма, для других – дюйм с четвертью. Кроме того, правилами устанавливается количество золотых полосок на плечах, тесьма на брюках, кокарды[63 - Особый металлический или матерчатый знак на головном уборе.] на шляпах – но ни одна пара глаз не сможет различить все эти опознавательные знаки, не говоря уже о том, чтобы правильно их истолковать.

Куда более странными, чем символическая пышность одеяний, являются церемонии, где вы в них ходите. Здесь – встаете на колени, там – преклоняетесь; здесь шествуете позади мужчины с серебряным жезлом[64 - Имеется в виду жезлоносец на религиозных церемониях.]; а там – усаживаетесь в резной деревянный стул; здесь должны выказать уважение куску разукрашенного дерева; там – унижаться перед столом, укрытым роскошной тканью. И, что бы ни значили эти обряды, вы всегда исполняете их вместе, синхронно и в нарядах, подобающих конкретному мужчине и событию.

Все эти декорации и костюмы вне церемоний сперва кажутся нам чрезвычайно странными. Одежда, которую обычно носим мы, по сравнению с вашей, очень проста. Кроме основной функции – прикрывать тело – она выполняет две других: радует красотой глаз и, соответственно, привлекает внимание мужчин. Поскольку замужество до 1919 года – меньше двадцати лет назад – было единственной доступной нам профессией, исключительную важность одежды для женщины невозможно преувеличить. Она значила для нас не меньше, чем клиенты – для вашей работы, и, вероятно, была единственным способом соответствовать лорду-канцлеру[65 - Глава судебного ведомства и верховный судья Англии, председатель Палаты лордов и одного из отделений Верховного суда.]. Но ваша одежда с ее великолепной отделкой, очевидно, выполняет другую функцию. Она не только прикрывает наготу, льстит тщеславию и радует глаз, но также информирует о социальном, профессиональном и интеллектуальном положении того, кто ее носит. Извините за сравнение, но ваша одежда словно ярлыки в бакалейной лавке. Только вместо надписей «маргарин», «чистое масло», «лучшее масло во всем магазине», ваша одежда сообщает: «Этот мужчина умен, он – магистр гуманитарных наук; а тот – очень умный человек – доктор литературы; а этот – самый умный – награжден орденом «За заслуги[66 - Одна из высших наград, присуждаемая монархом за выдающиеся заслуги в разных областях; орден учрежден королем Эдуардом VII в 1902 году.]». Эта функция вашей одежды – оповещать, кто есть кто, – кажется нам исключительной в своем роде. По мнению апостола Павла, подобная демонстративность, по крайней мере для женщин, была неподходящей и постыдной, а всего несколько лет назад нам и вовсе было запрещено ее использовать. И до сих пор в нас жива традиция (или убеждение), что демонстрировать какое-либо превосходство, интеллектуальное или моральное, с помощью кусков металла, лент, цветных капюшонов и платьев – варварство, заслуживающее нашего осмеяния этих диких обрядов. Согласитесь, что женщина, кичащаяся материнством с помощью пучка конских волос на левом плече, едва ли показалась бы вам почтенной дамой.

Но как влияют эти различия между нами на интересующую нас проблему? В чем связь между портняжным блеском образованных мужчин и снимками мертвых тел в разрушенном доме? Далеко ходить не надо, связь между войной и одеждой очевидна; ваши изящные наряды носят и солдаты. Поскольку красный цвет и золото, латунь и перья не используют в настоящем камуфляже, понятно, что их дороговизна и чрезмерный блеск изобретены, дабы, с одной стороны, впечатлить всех величием Армии, а с другой – привлечь тщеславных молодых людей к службе. Здесь, тогда, различие между нами и сыграет роль; мы – те, кому запрещено носить подобную одежду – должны заявить, что одетый в нее человек не вызывает приятного и сильного впечатления. Наоборот, у него нелепый, неприятный, варварский вид. Но, будучи дочерями образованных мужчин, мы можем иначе использовать наше влияние и благоразумно воздействовать на людей своего класса – на образованных мужчин. Ведь в судах и университетах мы обнаружим ту же любовь к одежде. Там также носят бархат, шелк и меха. Можно сказать, что образованные мужчины, подчеркивая свое превосходство, как физическое, так и интеллектуальное, особыми нарядами и добавлением титула до или после своего имени в письмах, вызывают тем самым соперничество и зависть – чувства, которые, стоит открыть любую биографию, а не спрашивать у психологии, вносят свой вклад в поддержку войны. И, если мы называем нелепыми тех, кто подчеркивает свое отличие, и говорим, что они учат других презрению, мы должны сделать нечто, что косвенно воспрепятствует появлению чувств, ведущих к войне. К счастью, сегодня мы можем не только выразить свое мнение, но и сами отказаться от любых различий и униформ. Это был бы небольшой, но весьма конкретный вклад в решение стоящей перед нами проблемы – как предотвратить войну; вклад, который нам, благодаря иным традициям и образованию, сделать легче, чем вам [17].

Однако наш взгляд с высоты птичьего полета на эти вещи в целом не обнадеживает. Та цветная фотография, на которую мы с вами смотрим сейчас, и правда раскрывает некоторые детали; но она также служит напоминанием о том, что существует множество потайных комнат, в которые мы попросту не можем войти. Какое реальное влияние можем оказать на закон или бизнес, религию или политику мы – те, для кого многие двери по-прежнему закрыты, а в лучшем случае приоткрыты, мы – те, у кого за душой нет ни денег, ни связей? Кажется, на этом наше влияние и кончится, будто, выразив свое поверхностное суждение, мы сделали все, на что способны. Но ведь поверхность может иметь сильную связь с глубиной, и если мы в состоянии помочь вам предотвратить войну, то обязаны пытаться проникнуть глубже, в суть проблемы. Давайте думать в другом направлении, более привычном для дочерей образованных мужчин – о самом образовании.

Здесь, к счастью, на помощь приходит священный 1919 год. Именно он позволил дочерям образованных мужчин зарабатывать себе на жизнь, благодаря чему у них появилась возможность хоть как-то влиять на образование. Появились деньги для достижения целей. И почетные[67 - Работающие на общественных началах, без оплаты.] казначеи взывают к ним о помощи. Чтобы доказать это, уместно сейчас наряду с вашим письмом привести другое – от одной женщины, которая просит денег на восстановление женского колледжа. А когда казначеи взывают о помощи, с ними, естественно, можно поторговаться. Мы имеем полное право сказать ей: «Вы получите от нас гинею на реконструкцию колледжа, если взамен поможете этому джентльмену, чье письмо также лежит сейчас перед нами, предотвратить войну». Мы можем добавить: «Вы обязаны научить наших детей презирать войну, почувствовать всю ее бесчеловечность и жестокость. Заставьте их никогда не поддерживать войну». Но какое образование в итоге мы получим по этой сделке? Какое образование научит детей презирать войну?

Этот вопрос настолько сложный сам по себе, что тем, кто, подобно Мэри Кингсли, никогда не имел университетского образования, он и вовсе покажется неразрешимым. И все же образование и его роль в попытке ответить на ваш вопрос настолько значимы, что любое пренебрежение возможностью понять, как надо воздействовать на молодежь через образование, дабы предотвратить войну, было бы малодушным. Поэтому давайте для начала спустимся с моста через Темзу и поднимемся на другой – рядом с одним из великих университетов; у каждого из них, видимо, есть и река и мост, на котором можно постоять. И каким же странным опять кажется нам этот мир куполов и шпилей, лекционных залов и лабораторий! Насколько сильно наш взгляд на него отличается от вашего! Тем, кто смотрит на этот мир глазами Мэри Кингсли, которой «позволялись и оплачивались только уроки немецкого», он может показаться настолько недоступным, необъятным и запутанным своими церемониями и традициями, что любая критика и замечания будут несерьезны. Мы вновь изумлены великолепием вашей одежды, зачарованы тем, как в воздух поднимаются жезлы и шествуют процессии, а взгляд наш столь ослеплен, что не способен заметить нюансы и тем более трактовать их – тонкие различия шляп и капотов, фиолетового и малинового цветов, бархата и ткани, головных уборов и мантий. Воистину святое зрелище! Слова песни Артура Пенденниса[68 - Главный герой романа Уильяма Теккерея «История Пенденниса». В тексте В. Вулф приведены фрагменты этой песни (в пер. с англ. Э. Линецкой с небольшими правками).] срываются с наших губ:

Священное крыльцо,
Я на него не вхожу,
Но медленно брожу
Все вдоль ограды.
Жду я у священных врат,
Мечтая встретить взгляд
Моей отрады…

и дальше:

Я не войду с тобой.
Молись же, ангел мой,
Излей всю душу.
Невинный твой покой
Недолжною мечтой
Я не нарушу.

Но на тебя позволь
Смотреть, скрывая боль,
Моя святыня;
Так у запретных врат
На недоступный сад
Бросает скорбный взгляд
Изгнанник рая.

Но поскольку и вы, сэр, и почетный казначей фонда по реконструкции колледжа ожидаете ответов на свои письма, мы должны прекратить распевание старых песен посреди древних мостов и хоть как-то заняться вопросом образования.

Что же это за «университетское образование», о котором лишь слышали сестры Мэри Кингсли и ради которого они стольким пожертвовали? Что за таинственный процесс, длящийся примерно 3 года, который стоит целое состояние и превращает неотесанных людей в готовый продукт – образованного мужчину или женщину? Поначалу нет и тени сомнения в его высшей ценности. Биографические сведения – те, которые любой, кто умеет читать, найдет на полках публичных библиотек – единодушны в том, что образование – главное сокровище человечества. Биографии приводят два аргумента. Во-первых, большинство мужчин, управлявших Англией за последние 500 лет, правящих ныне в Парламенте и состоящих на государственной службе, получили университетское образование. Во-вторых, тот факт, куда более весомый, если учесть, какой тяжкий труд и лишения он подразумевает, чему также есть весомые доказательства в биографиях, что огромные денежные суммы были потрачены на образование за последние 500 лет. Доход Оксфорда за два года (1933 – 1934) составил 435 656 фунтов, доход Кембриджа за 1930 год – 212 000 фунтов стерлингов. Кроме того, каждый университет имеет и дополнительные доходы, которые, судя по одним только подаркам и завещаниям, время от времени упоминаемым в газетах, в некоторых случаях соизмеримы с основными [18]. И если учесть еще прибыль хотя бы самых крупных публичных школ: Итон, Харроу, Уинчестер[69 - Уинчестер-колледж – одна из старейших престижных мужских школ, основанная в 1382 году.], Рагби[70 - Одна из старейших престижных мужских частных средних школ, основанная в 1567 году.], – то мы получим настолько огромную сумму, что не останется и тени сомнения в невероятной ценности, назначенной людьми образованию. А изучение малоизвестных биографий людей бедных и необразованных докажет тот факт, что они приложили бы любые усилия и пошли на какие угодно жертвы, лишь бы получить образование в одном из лучших университетов [19].

Однако самое большое, по-видимому, доказательство ценности образования, которое предоставляют нам биографии, заключается в том, что сестры образованных мужчин не только жертвовали своим комфортом и удовольствиями ради обучения братьев, но и сами действительно жаждали знаний. Изучая тему постановлений церкви, действовавших еще несколько лет назад, – «… мне сообщили, что стремление женщин получить образование идет вразрез с волей Господа…» [20], – мы должны признать, что это стремление, похоже, было очень сильным. И если показать, что все профессии, которыми овладевали их братья, подошли бы и им самим, то вера в ценность образования окрепла еще больше. А если говорить, что единственная, доступная женщине профессия жены не только не требует специального обучения, но и само образование ей не нужно, ничего удивительного в том, что дочь образованного мужчины откажется от любых попыток и мыслей получить профессию, да еще пожертвует собой ради братьев. Бесчисленное количество женщин, бедных и неизвестных, станут экономить на расходах по дому, и лишь небольшое их число, знатных и богатых, откроют или профинансируют колледжи для мужчин. Так они и делали. Но страсть к образованию настолько свойственна человеческой натуре, что, читая биографии, вы обнаружите, несмотря на все традиции, насмешки и бедность, ту же страсть и у женщин. Чтобы доказать это, изучим только одну жизнь – жизнь Мэри Эстел[71 - Мэри Эстел (1666 – 1731) – английская писательница-феминистка и оратор. Из-за активной пропаганды идеи уравнивания прав женщин в вопросах образования ее стали называть «первой феминисткой».] [21]. Известно о ней немного, но вполне достаточно, чтобы увидеть, как почти 250 лет назад в ней уже была эта невероятно упрямая и, возможно, атеистическая жажда знаний; именно Мэри Эстел предложила открыть колледж для женщин. Примечательно и то, что принцесса Анна[72 - Анна Стюарт (1665 – 1714) – королева Англии, Шотландии и Ирландии с 1702 года.] была готова дать ей 10 тысяч фунтов – весьма внушительную сумму для любой женщины тех времен, да и нынешних дней тоже. Но затем мы наталкиваемся на крайне интересный, с точки зрения истории и психологии, факт – в дело вмешалась церковь. Епископ Бернет[73 - Гилберт Бернет (1643 – 1715) – шотландский теолог, историк и епископ Солсбери.] считал, что обучение сестер образованных мужчин поощрит ложный путь: другими словами – путь римского католичества христианской веры. В итоге деньги истратились на прочие нужды, а колледж так и не был построен.

Эти факты, одни из многих, демонстрируют лицемерие и двойные стандарты: образование хоть и ценность, но приносит пользу не всегда и не всем; оно полезно некоторым людям с определенными целями. Для укрепления веры в англиканскую церковь образование – благо; для поощрения римской церкви – наоборот; оно полезно для мужчин некоторых профессий, но вредит женщинам и их деятельности.

Таким нам видится ответ, даваемый биографиями: религия не молчит, но сомневается. И все-таки чрезвычайно важно не попадаться на уловки биографий и не отступать, а повлиять на молодежь через образование для предотвращения войны. Мы обязаны попытаться понять, чему учат сестер образованных мужчин в наше время, чтобы сделать все возможное, дабы использовать свое влияние в стенах университета, где оно может иметь наибольший успех. Теперь, к счастью, мы уже не зависим от биографий, которые неизбежно, ибо они затрагивают частную жизнь, пестрят бесчисленным количеством столкновений различных взглядов и мнений. Сейчас нам понадобится то, что имеет отношение к жизни общественной – история. Любой человек может обратиться к летописи тех государственных органов, которые записывают не болтовню обычных людей, а используют и передают продуманные суждения образованных мужчин парламента и сената.

История сразу же сообщает, что примерно с 1870 года, как в Кембридже, так и в Оксфорде, существуют колледжи для сестер образованных мужчин. Но также она говорит, что любая попытка обратить молодежь против войны, в колледжах и останется. Для них это по меньшей мере пустая трата времени и сил – говорить о влиянии на молодежь; бесполезно ставить условия, прежде чем позволить почетному казначею иметь гинею в кармане – легче успеть на ближайший поезд до Лондона, чем открыть «священные врата». «И где, – спросите вы, – подтверждение этому?» Где пусть прискорбные, но достоверные факты? Что ж, выложим их перед вами, предупредив только, что взяты они из архивов, которые любой может самостоятельно изучить в библиотеке университета, в котором вы не учились – Кембриджа. В связи с этим ваше суждение не будет искажено предвзятостью, воспоминаниями студенческих лет или благодарностью за полученные знания – оно будет беспристрастным.

Вернемся к тому, на чем остановились: королева Анна скончалась, умерли епископ Бишоп и Мэри Эстел, но стремление женщин открыть свой колледж осталось. Кроме того, оно крепло и к середине XIX века стало настолько сильным, что под расселение студенток в Кембридже был арендован целый дом, пусть и не слишком хороший: без сада и посреди шумной улицы. Затем появился еще один – на этот раз получше, хотя на самом деле там не хватало спортивной площадки, а в сильный дождь над столовой протекала крыша. Но и этого оказалось недостаточно: жажда образования была такой сильной, что требовалось еще больше комнат, сад для прогулок и игровая площадка. Поэтому был нужен еще один дом, для постройки которого, как сообщает история, требовались деньги. И вы, вероятно, подвергнете сомнению тот факт, что средства эти были взяты в долг и скорее подумаете, что их дали безвозмездно. «Другие колледжи, – скажете вы, – были обеспечены; все они косвенно, а иногда и прямо, получали доход от своих сестер». В качестве доказательства есть ода Грея[74 - Томас Грей (1716 – 1771) – английский поэт-сентименталист XVIII века, предшественник романтизма, историк литературы.], процитируем строки песни, которой он приветствует благотворителей: графиню Пембрук[75 - Мария де Шатильон, графиня Пембрук (1303 – 1377) – жена Эмера де Валенс, 2-го графа Пембрук.], основательницу Пембрук-колледжа[76 - Колледж Оксфордского университета, основанный в 1347 году.], графиню Клэр[77 - Элизабет де Клэр (1295 – 1360) – младшая из трех дочерей Гилберта де Клэра, 6-го графа Хатфорда, и Джоанны Аркской (дочери короля Эдуарда I).], основательницу Клэр-колледжа, Маргариту Анжуйскую[78 - Маргарита Анжуйская (1430 – 1482) – супруга короля Англии Генриха VI.], основательницу Квинса[79 - Один из старейших и крупнейших колледжей Кембриджского университета, основанный в 1448 году.], графиню Ричмонд и Дерби[80 - Маргарет Бофорт (1443 – 1509) – мать короля Генриха VII, была одной из ключевых фигур войны Алой и Белой розы, а также влиятельным матриархом семейства Тюдоров.], основательницу Сент-Джонса[81 - Колледж Святого Иоанна Кембриджского университета.] и Крайстс-колледжа[82 - Колледж Христа Кембриджского университета.].

Что есть роскошь? Что есть сила?
Тяжкий труд на плечах!
«Что же в награду?» – мы сразу спросили.
Память о самых приятных вещах.
Веянье свежести сладкой весны,
Сладкие сборы – пчелок труды,
Музыка сладкая, словно дыханье,
Слаще нее – тихий голос признанья [22].

«Здесь, – скажете вы сухой прозой, – представился удобный случай вернуть долг». Для чего нужны были те деньги? Ничтожные 10 тысяч фунтов – сумма, которую епископ перехватил почти 200 лет назад. Думаете, прожорливая церковь изрыгнула их обратно? Уж она-то редко расстается с нажитым. Или скажете, что процветающие колледжи с радостью решили почтить память своих великих благодетельниц? Неужели это настолько значимая сумма для колледжей вроде Сент-Джонс, Клэр или Крайстс? Земля ведь тоже принадлежала Сент-Джонсу. Но она, якобы выяснилось потом, была арендована; а 10 тысяч фунтов так никто и не дал – указанную сумму с трудом собрали из собственных кошельков. Среди благотворителей была одна дама, которую следует увековечить, потому как она пожертвовала целую 1000 фунтов; анонимные же люди получат только благодарности; их вклады варьировались от 20 до 100 фунтов. Другая дама, благодаря наследству матери, смогла предложить свои услуги преподавателя безвозмездно. Жертву приносили и сами студентки, заправляя постели и моя посуду, воздерживаясь от удобств и излишеств в еде. 10 тысяч фунтов – не такая уж и скромная сумма, если ее нужно выскрести из худых кошельков и карманов молодежи. Чтобы собрать эти деньги, потребовались время, силы, ум и, конечно, жертвы. Разумеется, несколько образованных мужчин были очень добры, соглашаясь читать лекции своим сестрам; но другие совсем наоборот – отказывались наотрез. Некоторые были милосердны и поддерживали сестер, остальные – лишали их всяческой помощи и уверенности в себе [23]. Тем не менее – не мытьем, так катаньем – наступил тот день, как сообщает история, когда первая женщина сдала экзамен. И тогда учителя, директрисы, или какие еще там были у них звания – весьма сомнительные, судя по всему, если женщина не получает за них ни гроша, – спросили канцлеров и директоров[83 - Титул главы некоторых колледжей в Оксфордском и Кембриджском университетах.] (звания, в которых невозможно усомниться, по крайней мере в данном случае) о том, можно ли девушкам, сдавшим экзамены, гордиться этим и, подобно джентльменам, использовать аббревиатуры после своих имен. И это было бы логично, ведь, как вполне уместно нынешний глава колледжа Тринити, сэр Дж. Дж. Томпсон[84 - Сэр Джозеф Джон Томсон (1856 – 1940) – английский физик, открывший электрон, лауреат Нобелевской премии по физике (1906) «за исследования прохождения электричества через газы».], О.З.[85 - Орден Заслуг – отличительный знак членов общества, учрежденного в 1902 году Эдуардом VII. Орден не дает рыцарства или другого статуса, но члены ордена могут использовать буквы О.З. после своего имени.], Ч.К.О.[86 - Награжденный Министр, Член Королевского общества.] подшучивает над «простительным тщеславием» тех, кто пишет аббревиатуры после своего имени, «большинство людей, не имеющих какого-либо звания, придают гораздо большее значение буквам Б.И.[87 - Бакалавр Искусств (или бакалавр гуманитарных наук).] после имени человека, нежели те, кто имеет звание на самом деле. А поскольку директрисы школ предпочитают нанимать людей с аббревиатурой, то студентки Ньюнема[88 - Ньюнем(-колледж) – известный женский колледж Кембриджского университета, основанный в 1871 году.] и Гертона[89 - Гертон(-колледж) – известный женский колледж Кембриджского университета, основанный в 1869 году.], не имеющие прав использовать буквы Б.И. после своего имени, находятся в крайне невыгодном положении при собеседовании на должность». И, Бога ради, неужели что-нибудь заставило бы их не приписывать Б.И. после имени, коль скоро помогало им пройти собеседование? На этот вопрос у истории нет ответа; его следует искать в психологии, в биографиях, но именно история снабжает нас фактами. «Предложение, однако, – продолжает директор Тринити – просьба разрешить использовать Б.И. тем, кто сдал экзамены, – вызвало серьезнейшее неприятие… В день голосования был огромный наплыв приезжих, и его отвергло подавляющее большинство людей с перевесом 1707 к 661. Я уверен, что соотношение голосов никогда бы не сравнялось. Поведение некоторых студентов после объявления результатов в Доме Сената было исключительно неподобающим и постыдным. Многие из них покинули здание и по пути к Ньюнем-колледжу повредили бронзовые ворота, возведенные в качестве мемориала мисс Клаф[90 - Анна Джемайма Клаф (1820 – 1892) – одна из первых суфражисток Англии, сторонница идеи высшего образования для женщин.], его первой директрисе» [24].

Этого достаточно? Нужно ли еще выискивать исторические и биографические факты, доказывающие, что любые попытки предотвратить войну, влияя на молодежь через университетское образование, следует оставить. Разве не подтверждают эти факты, что образование, даже самое лучшее, учит людей не презирать силу, а лишь использовать ее? Разве не доказывают они, что образование и рядом не стоит с благородством и великодушием, а напротив, заставляет людей так сильно волноваться о сохранении за собой власти – той «роскоши и силы», о которых вещал поэт – что, когда их просят поделиться ими, они используют не силу, а куда более хитрые методы?! Разве сила и власть не ассоциируются, в первую очередь, с войной? Как тогда университетское образование способно повлиять на людей и помочь предотвратить войну? Однако все течет, все изменяется – проходят годы. Пусть медленно и порой незаметно, но время очень многое меняет. И, наконец, история сообщает нам, что после всех истраченных часов и сил, ценность которых не поддается исчислению, повторное ходатайство терпеливых женщин о праве использовать аббревиатуру Б.И. после своего имени ради получения работы было удовлетворено. Но это право, уточняет история, было лишь номинальным. Поверите или нет, сэр, но в 1937 году – и это чистый факт, а не вымысел – в Кембридже женские колледжи по-прежнему не считаются частью университета [25]. А число дочерей образованных мужчин, которым позволено-таки получать образование, строго ограничено, хотя и те и другие одинаково отчисляют денежные средства в фонд университета [26]. Что касается бедности, «Times» снабжает нас цифрами, понятными без всякой математики. Сравнивать суммы, выделяемые на стипендии мужских и женских колледжей, бессмысленно; совершенно очевидно, что женские колледжи, по сравнению с мужскими, невероятно и постыдно бедны [27].

Последний факт подтверждает и письмо женщины, почетного казначея, с просьбой о средствах на перестройку ее колледжа. Она просила их какое-то время назад и, кажется, просит до сих пор. В свете всего вышесказанного не осталось и тени сомнения, действительно ли она так бедна и ее колледж нуждается в ремонте?! Но мы по-прежнему далеки от понимания, какой ответ нам следует дать на ее просьбу о помощи. История, биографии и ежедневные газеты не помогают нам ни ответить согласием, ни установить определенные требования. Они скорее поднимают множество вопросов. Во-первых, что может заставить думать нас, будто университетское образование способно настроить людей против войны? И, если помочь дочери образованного мужчины поступить в Кембридж, разве мы не заставим ее тем самым думать прежде всего о войне, а не об образовании? Разве не принудим сражаться, подобно собственным братьям, за награды и привилегии, вместо того чтобы просто получать знания? А, во-вторых, поскольку дочери образованных мужчин не являются членами совета Кембриджа и не имеют влияния на образование, каким образом они тогда смогут изменить его, если их попросить? И, наконец, встают другие вопросы – вопросы практического характера, которые будут легко понятны занятым мужчинам, почетным казначеям, вроде вас, сэр. Уж вы-то согласитесь, что просить тех, кто так сильно занят организацией фондов по перестройке колледжей, исследовать сущность образования и его помощь в предотвращении войны – означает взвалить еще один сноп сена на уже перегруженную спину. Кроме того, посторонний и не имеющий права голоса человек на подобную просьбу, скорее всего, получит слишком резкий, чтобы его цитировать, ответ. Но мы поклялись сделать все возможное, дабы помочь вам предотвратить войну, используя наше влияние – влияние собственно заработанных денег. Образование – путь очевидный. И, раз эта женщина бедна и просит денег, а кредитор вправе требовать – давайте набросаем черновик письма с условиями, на которых она получит от нас средства для перестройки колледжа. Вот пример.

Ваше письмо, мадам, какое-то время пролежало без ответа. Возникли определенные трудности и вопросы. Позвольте задать их вам грубо и одновременно честно, как может и должен это сделать посторонний человек, у которого просят денег? А вы ведь хотите 100 тысяч фунтов на перестройку колледжа. Но как можно быть такой безрассудной? Неужели вы полностью изолированы от мира и живете среди пения соловьев в ивовой роще? Или чрезвычайно заняты решением важнейших вопросов аббревиатур, своих нарядов и того, кто первый зайдет в гостиную провоста[91 - Под провостом может пониматься ректор некоторых английских колледжей, а также настоятель кафедрального собора (пробст) – высокое лицо в церковной иерархии.], мопс директора или шпиц директрисы, что на чтение новостей времени не осталось? Или вы так измотаны, представляя себе 100 тысяч фунтов, безвозмездно пожертвованных какими-то людьми, что можете думать лишь о комитетах, ярмарках и мороженом, клубнике и сливках?

Тогда вам стоит узнать, что на армию и флот мы ежегодно тратим 300 миллионов фунтов, потому как, согласно письму, лежащему рядом с вашим, существует серьезная угроза войны. И как после этого вы можете всерьез просить у нас денег на перестройку колледжа? Слова о том, что он был построен по дешевке и реконструкция необходима, вероятно, справедливы. Но, когда вы беретесь утверждать, будто общество процветает и по-прежнему способно оплачивать подобные расходы, хочу обратить ваше внимание на одну крайне интересную мысль из мемуаров директора Тринити. Вот она: «К счастью, однако, в начале нового столетия Университет стал получать множество внушительных наследственных и дарственных сумм, которые, вдобавок к щедрым субсидиям правительства, поставили его в настолько хорошее финансовое положение, что любая необходимость увеличения взносов от колледжей отпала. Доход Университета в период с 1900 до 1930 года вырос с 60 до 212 тысяч фунтов. И не безумие – предполагать, что подобное увеличение доходов обусловлено немалым интересом и важностью открытий, сделанных в Университете. Кембридж может служить отличным примером разработок практического применения собственных исследований».

Только вдумайтесь в последнее предложение: «Кембридж может служить отличным примером разработок практического применения собственных исследований». А что существенного сделал ваш колледж для крупных производителей, чтобы те захотели его финансировать? Принял ли он какое-то участие в изобретении военного оружия? Насколько преуспели ваши студентки в бизнесе? Как тогда вы можете ожидать поступления на свой счет «внушительных наследственных и дарственных сумм»? Являетесь ли вы членом Кембриджского университета? Нет, не являетесь! Имеете ли вы право красиво рассуждать и просить денег при распределении его бюджета? Нет, не имеете! Поэтому, мадам, вы должны и дальше обивать чужие пороги с протянутой рукой, устраивать вечеринки, тратя силы и время на сборы пожертвований. Это совершенно очевидно, как и то, что любой посторонний человек, который заметит ваши старания, должен задать себе вопрос, получив просьбу о пожертвовании средств на перестройку колледжа, отсылать их или нет?! Если да, то о чем просить взамен – отстроить колледж как раньше? Или потребовать некой реорганизации? Или вообще посоветовать купить тряпки, бензин и коробок спичек «Bryant & May»[92 - Британская компания, открытая преимущественно с целью изготовления спичек.] и спалить колледж дотла?

Именно из-за этих, невероятно сложных и, быть может, бессмысленных вопросов, мадам, ваше письмо столько времени лежало без ответа. Но можем ли мы так и оставить все, принимая во внимание просьбу джентльмена – помочь ему предотвратить войну и защитить свободу и культуру? И не забудьте о фотографиях мертвых тел и разрушенных зданий. Учитывая поставленные вопросы и упомянутые снимки, вам стоит хорошенько подумать, прежде чем начать перестройку колледжа, о предназначении образования и о том, каких людей и какое общество оно должно формировать. И я отправлю по меньшей мере одну гинею на перестройку колледжа, если вы убедите меня, что используете ее для формирования таких людей и такого общества, которые помогут предотвратить войну.

Поэтому давайте быстро обсудим, какое образование для этого годится. Теперь, когда история и биографии (единственные доступные постороннему человеку источники), похоже, доказали, что старая система образования не прививает ни особого уважения к свободе, ни ярой ненависти к войне, ставится понятно – ваш колледж необходимо полностью изменить. Он, конечно, еще молод и беден, но давайте воспользуемся этими качествами и положим их за основу. Очевидно, что это будет не обычный, а экспериментальный колледж. Построим его по-своему – не из гранита и цветных витражей, а дешевых, легко воспламеняющихся материалов, без старья и учинения традиций. И даже без часовен [28]. Не будет в нем ни музеев, ни библиотек с бесконечным полками книг и первоизданиями в стеклянных витринах. Пусть картины и книги будут новыми и постоянно обновляются. Пусть каждое следующее поколение ремонтирует колледж своими руками – это дешевле. Работа живых ценится меньше, чем творения умерших; зачастую люди готовы делать ее лишь ради самовыражения. А чему же будут учить в новом, бедном колледже? Не искусству власти над людьми, не управлению, не убийствам и захвату территорий и капитала. Все это требует неземных расходов: зарплат и жалований, нарядов и церемоний. Бедный колледж должен обучать только тем искусствам, которыми за небольшие деньги могут овладеть бедные люди – медицине, математике, музыке, художеству и литературе. Он должен учить человеческим взаимоотношениям: пониманию жизни, мыслей, правилам общения и стиля, кулинарии – всему, что людям близко. Целью нового колледжа должны стать не разделение навыков и специализация, а всестороннее развитие человека. Он должен исследовать способы взаимодействия разума с телом и ставить себе целью улучшение качества жизни. Необходимо нанять преподавателей, хорошо разбирающихся как в житейских вопросах, так и вопросах мышления и философии. И не должно возникать сложностей в их привлечении. Не будет денежных препятствий и церемоний, бахвальства и соперничества, из-за которых сейчас так непросто жить в старых и богатых университетах – студенческих городках, полных борьбы, где утаивают одно и запрещают другое; где никто не в праве вольготно ходить и выражать свои мысли, опасаясь низких оценок и недовольства сановников. Но, если колледж беден, ему нечего предложить, а соревнования не имеют смысла. Жизнь станет простой и свободной. В него с удовольствием придут те люди, которым нравится само образование. Здесь будут учить и учиться музыканты, художники, писатели. Что может быть лучше для автора, чем обсуждение писательского искусства с людьми, которые пекутся не об экзаменах и оценках или том, какую славу они получат, а о самом искусстве?!

Это касается и других профессий. Люди пойдут учиться в бедный колледж и развивать способности, потому что общество в нем будет свободным от унизительного деления на богатых и бедных, умных и глупых, а заслуга каждого человека станет общей. Давайте заложим фундамент такого колледжа, пусть бедного, но занимающегося непосредственно образованием – свободного от бахвальства, ученых степеней, проповедей и поучений, от развращающего тщеславия и парадов, порождающих соперничество и зависть…

На этом письмо обрывается. Далеко не все мысли нашли в нем свое отражение. Напротив, оно скорее служит началом рассуждений, поскольку на лице по ту сторону страницы – лице читателя, которое всегда себе представляет автор, – застыла печаль и тоска после прочтения отрывка из процитированной ранее книги. «А поскольку директрисы школ предпочитают нанимать людей с аббревиатурой, то студентки Ньюнема и Гертона, не имеющие прав использовать буквы Б.И. после своего имени, находятся в крайне невыгодном положении при собеседовании на должность». Внимание почетного казначея фонда по перестройке колледжа целиком приковано к этой фразе. «Зачем тогда думать о реорганизации колледжа, – должно быть, спросила она себя, – если студенток в нем должны учить лишь тому, как получить должность? Мечты мечтами, – добавила она, устало поворачиваясь к столу, который сервировала для очередного праздника, скорее всего ярмарки, – но нужно вернуться в реальную жизнь».

А «реальность», на которую она обращает внимание, заключается в том, что студенток надо учить самим зарабатывать себе на жизнь. И поскольку это означает, что она обязана перестроить свой колледж по образу и подобию других учебных заведений, то, очевидно, колледж для дочерей образованных мужчин также должен заниматься исследованиями и искать им практическое применение, стимулирующее поток наследственных и дарственных сумм от богатых джентльменов. Этот колледж должен поощрять соперничество, использовать социальное деление и разноцветные мантии, накопить внушительное состояние и не делиться им с другими, а лет эдак через пятьсот задать тот же вопрос, который задали вы, сэр: «Как нам, по-вашему, предотвратить войну?»

Напрашивается неутешительный вывод: зачем вообще жертвовать гинею? Хотя бы на этот вопрос у нас ответ уже есть. Раз ни одна гинея не должна пойти на перестройку колледжа по старому образцу и не может пойти на организацию современного колледжа, ее необходимо истратить на «тряпки, бензин и коробок спичек». И сопроводить запиской: «Примите эту гинею и с помощью нее сожгите свой колледж дотла. Да выжжет огонь древнейшее лицемерие. Пускай пламя пылающих зданий распугивает соловьев и обагрит ивы, а дочери образованных мужчин танцуют вокруг него и подсыпают охапку за охапкой сухую листву. А их матери пускай выглядывают из окон на верхних этажах и кричат: “Жги его! Жги! Долой такое образование!”».

И этот пассаж, сэр, не краснобайство, ведь в его основе лежит мнение почтенного человека – прежнего директора Итон-колледжа и нынешнего настоятеля[93 - Настоятель (декан) – титул духовного лица в англиканской церкви.] Даремского собора[94 - Даремский собор Христа, Девы Марии и святого Катберта – первый в Великобритании памятник, внесенный в число объектов Всемирного наследия.] [29]. Однако во всем этом чего-то недостает; обнаруживается противоречие в фактах. Мы сказали, что единственное влияние, которое в наши дни дочери образованных мужчин могут оказать на предотвращение войны, они получают через возможность зарабатывать себе на жизнь. И не будь способов их этому научить, влияние исчезнет. Они не смогут получить должность и снова окажутся на попечении отцов и братьев, зависимость от которых склонит их к сознательной или бессознательной поддержке войны. История, вероятно, опровергнет эти слова. Но тем не менее мы должны послать почетному казначею фонда по перестройке колледжа одну гинею и позволить распорядиться ей по своему усмотрению. В сложившихся обстоятельствах бессмысленно указывать, на что эту гинею потратить.

Такой вот неубедительный и унылый – ответ на ваш вопрос, надо ли просить администрацию колледжей для дочерей образованных мужчин использовать их влияние на образование для предотвращения войны. Кажется, мы не можем их ни о чем просить; они обязаны следовать проторенным путем к известному финалу, а наше собственное влияние, людей посторонних, должно оставаться наиболее косвенным. Если нам предложат преподавать, следует крайне внимательно отнестись к цели такого преподавания и отказаться обучать любым искусствам, поддерживающим войну. Затем аккуратно показать свое презрение к часовням, ученым степеням и ценности экзаменов. Можно намекнуть, что призовая поэма достойна внимания не только из-за награды, а книга заслуживает прочтения и без того, что ее автор с отличием сдал экзамены Кембриджа. Если попросят прочесть лекцию, можно отказаться пособничать существованию этой тщеславной и порочной системы чтения лекций и назидания [30]. И, конечно, если нам станут предлагать кабинеты и награды, также необходимо отказать – да и как иначе поступить, учитывая представленные факты? Неудивительно, что при нынешнем положении дел наиболее эффективным способом, которым мы можем помочь вам предотвратить войну с помощью образования, заключается в том, чтобы пожертвовать колледжам для дочерей образованных мужчин столько денег, сколько вообще возможно. Повторим еще раз: если девушки не получат образования, то не смогут зарабатывать себе на жизнь и снова ограничатся домашним обучением, а в этом случае они и сознательно и бессознательно окажут поддержку войне. Возможно, эти слова не до конца убедительны. Вы сомневаетесь в них и просите доказательств? Давайте еще раз обратимся к биографиям, чьи показания по данному вопросу совершенно неопровержимы, но при этом настолько многочисленны, что необходимо попытаться соединить имеющиеся сведения в один рассказ. И в качестве примера приведем историю жизни дочери одного образованного мужчины, которая в XIX веке полностью зависела от своего брата и отца.

В тот день было жарко, но выйти наружу она не могла. «Сколько же долгих и скучных летних дней я просидела взаперти из-за того, что в семейной повозке не хватало места, а у прислуги совсем не было времени со мной гулять». Солнце село, и она наконец вышла из дома, одетая настолько хорошо, насколько позволяло ее содержание в размере от 40 до 100 фунтов в год [31]. Но «на любые званые вечера ее непременно должны были сопровождать отец, мать или какая-нибудь замужняя женщина». Кого же встречала она там, невзрачно одетая и в сопровождении? Образованных мужчин: «министров, послов, знатных военных и прочих – украшенных и разодетых». О чем они говорили? Что лучше всего освежало деловых мужчин, желавших отвлечься от работы, так это «сплетни танцевального мира». Проходило несколько дней, и наступали выходные. По субботам «Ч.П.[95 - Члены Парламента.] и другие деятельные мужчины препроводили свой досуг в обществе»; они собирались на чай и вместе обедали. А по воскресеньям «большинство из нас, как правило, посещали утреннюю службу в церкви». Проходил год, и снова наступало лето – в это время года женщины развлекали гостей, «в основном родственников», за городом. Зимой «они обычно изучали историю, литературу и музыку, пытались чертить и рисовать. И, даже если из-под пера не выходило ничего особенного, сам процесс многому их учил». Они преподавали за гроши, порой навещали больных – так и шли годы. А что же было главной целью, чем кончалось это многолетнее образование? Замужеством, конечно. «Вопрос заключался не в том, нужно ли замуж, а в том – за кого выйти?» – говорит одна из девушек. Именно к браку и готовили ее разум. Только ради замужества она бренчала на пианино, но ей не разрешалось вступать в оркестры; зарисовывала невинные домашние сцены, но ей нельзя было изображать обнаженную натуру; читала одни книги, а другие были под запретом; очаровывала и забалтывала. Именно для замужества готовили и ее тело, и без сопровождения она не могла разгуливать по лугам и улицам; ей было отказано в уединении – все это навязывалось только ради того, чтобы она сохранила себя нетронутой для мужа. Короче говоря, мысли о браке диктовали женщине, что думать, делать и говорить. А как же иначе? Ведь замужество было единственной доступной для нее профессией [32].

Эти образы настолько любопытны с точки зрения того, в каком свете они выставляют как образованных мужчин, так и их дочерей, что необходимо задержаться на них подольше. Одно только влияние фазана на замужество заслуживает целой главы [33]. Сегодня нас уже не столько интересует роль образования в этих состязаниях, сколько то, почему оно заставляет людей, сознательно или бессознательно, становиться на сторону войны? Потому что женщину, очевидно, заставляли использовать свое какое бы то ни было влияние для укрепления той системы, что обеспечивала ее прислугой, повозками, хорошей одеждой и вечеринками. Именно с их помощью она и добивалась замужества. Она осознанно должна была использовать свое очарование или красоту, дабы льстить и умасливать деловых людей, военных, юристов, послов и министров, нуждавшихся в отдыхе после напряженных будней. Она должна была принимать их точки зрения и соглашаться со всеми решениями – ибо это был единственный для нее способ польстить им и иметь возможность хотя бы надеяться на замужество [34]. Короче говоря, все ее сознательные усилия, должно быть, шли на пользу тому, что леди Лавлейс[96 - Мэри Каролина Мильбанк, графиня Лавлейс (1848 – 1941) – вторая жена 2-го графа Лавлейс.] назвала «нашей выдающейся Империей … стоимость которой, – добавляла она, – оплачивают в основном женщины». И кто может усомниться в ее словах и том, насколько высокой была эта цена?

Но ее бессознательное потворство войне было, наверно, еще сильнее. Как иначе объяснить тот удивительный порыв в августе 1914 года, когда дочери образованных мужчин, многие из которых по-прежнему в сопровождении прислуги, ворвались в госпитали? Они водили грузовики, трудились в полях и на оружейных заводах и использовали огромные запасы своего обаяния и сострадания, убеждая молодых мужчин, что сражаться было геройством, а полученные ранения заслужили всей их заботы. Ответ находится в том же образовании. Настолько сильным было ее бессознательное отвращение к образованию частного дома, его жестокости, бедности, фальши, аморальности и пустоте, что она была готова взяться за любую работу, какой бы грязной та ни была, и принять участие в самых опасных делах, лишь бы сбежать. Таким образом, сознательно она мечтала о «нашей выдающейся Империи», а бессознательно – о войне.

Поэтому, сэр, если вы хотите, чтобы мы помогли вам предотвратить войну, вывод, кажется, очевиден: надо помочь перестроить колледж, который, каким бы несовершенным он ни был, является единственной заменой домашнего образования. И надеяться, что со временем система обучения будет доработана. Нужно заплатить эту гинею, прежде чем отдать ту, которую просите вы на свое собственное общество. Но и она пойдет на решение нашей проблемы – на предотвращение войны. Гинеи очень редки и ценны, но давайте отправим одну из них почетному казначею фонда по перестройке без каких-либо условий, потому как тем самым мы сделаем важный вклад в предотвращение войны.