Мавританская месть

– Замолчи, дочь ведьмы.

Она с матерью убили бедного Пепета. Весь свет знал об этом. Они отравили его гадким зельем… А если он будет долго слушать ее, она околдует, пожалуй, и его. Но нет, он не попадется в её лапы, как дурак – брат.

И желая выказать твердость гиены, любящей на свете одну только кровь, Теулаи схватил своими костлявыми руками Мариету за лицо, поднял его, чтобы рассмотреть поближе, и хладнокровно поглядел на её бледные щеки и черные, горящие глаза, на которых сверкали слезы.

– Ведьма… отравительница.

И несмотря на свою жалкую и тщедушную внешность, он одним ударом сбил здоровую женщину с ног, заставил ее – крепкую, сильную, мускулистую – встать на колени и, сделав шаг назад, стал искать что-то в поясе.

Мариета совсем обессилела. На дороге не было видно никого. Вдали по-прежнему слышались голоса людей и скрип колес; в соседнем болоте квакали лягушки; на склонах холмов стрекотали кузнечики, и собака зловеще выла около последних домов деревни. Поля медленно окутывались ночным туманом.

Когда Мариета почувствовала, что она окончательно осталась одна, и поняла, что умирает, вся её смелость и уверенность исчезли. Она разрыдалась, чувствуя себя слабою, как в детстве, когда мать била ее.

– Убей меня, убей, – застонала она, закрывая лицо черным передником и закутывая им голову.

Теулаи бесстрастно подошел к ней с пистолетом в руках. Он слышал, как невестка стонала под черною материею, словно ребенок, умоляя его покончить с нею поскорее, не заставлять ее страдать и вставляя в мольбу слова молитв, произносимых быстрым, прерывистым голосом. Он был опытным человеком и, направив дуло пистолета в определенное место под черным передником, выпустил сразу оба заряда.

Мариета выпрямилась среди дыма и огня, словно вскочила на пружине, и упала на землю, корчась в агонии и разбрасывая ногами ппатье.

Из черной безжизненной массы выглядывали белые чулки на очаровательно-полных ногах, содрогавшихся в последних муках агонии.

Теулаи же был вполне спокоен, как человек, который ничего не боится и рассчитывает в худшем случае на бегство в горы. Он был доволен своим поступком и вернулся в деревню за племянником.

Приняв мальчика из рук испуганной старухи, он чуть не заплакал.

– Бедненький, бедненький мой! – сказал он, целуя его.

И дядя был горд и счастлив, в уверенности, что совершил для ребенка великое дело.