Майский цветок

Мать не видала его иногда по ц?лымъ нед?лямъ. У него была любовная связь, почти серьезная и походившая, по словамъ многихъ, на рановременное обрученiе. Но синья Тона не одобряла этой связи. Разум?ется, она не над?ялась женить Антонiо на принцесс?, но дочка тартанеро, дяди Паэлья, казалась ей уже слишкомъ ничтожною. Эта Долоресъ была безстыдна, какъ обезьяна, очень красива, – этого нельзя было отрицать, – но способна съ?сть живьемъ ту несчастную свекровь, которой достанется въ нев?стки.

Да и какъ можно было ждать иного? Эта д?вченка выросла безъ матери, не разлучаясь съ дядей Паэльей, пьяницею, который бывалъ навесел? съ восхода солнца, когда садился на свою тартану[5 - Тартаною называется двухколесная тел?га, съ верхомъ въ вид? свода; на двухъ боковыхъ лавочкахъ могутъ ус?сться по 4–5 челов?ка на каждой; вл?заютъ они сзади. Кучеръ сидитъ на дощечк?, прикр?пленной снаружи къ правой оглобл?. Существуетъ много общественныхъ тартанъ, зам?няющихъ нашихъ извозчиковъ и омнибусы. Тартанеро – кучеръ тартаны.], и впалъ въ чахотку отъ пьянства, полезнаго единственно его носу, который красн?лъ и толст?лъ все бол?е и бол?е.

Челов?къ онъ былъ безчестный и пользовался скверн?йшей репутацiей. Заработокъ онъ находилъ лишь въ Валенсiи, въ рыбацкомъ квартал?. Когда приставалъ англiйскiй пароходъ, онъ безъ стыда предлагалъ матросамъ свезти ихъ въ публичные дома, а въ л?тнiя ночи бралъ къ себ? на тартану ц?лый грузъ д?вокъ въ св?тлыхъ свободныхъ платьяхъ, съ наштукатуренными щеками и съ цв?тами въ волосахъ, и развозилъ ихъ вм?ст? съ ихъ прiятелями по береговымъ харчевнямъ, гд? кутили до утра, тогда какъ самъ онъ, сидя въ сторонк? и ни на минуту не разставаясь со своимъ кнутомъ и съ виннымъ кувшиномъ, напивался, отечески созерцая т?хъ, кого называлъ «своими овечками».

Хуже всего было то, что онъ не ст?снялся и передъ собственною дочерью. Онъ говорилъ съ нею въ т?хъ же выраженiяхъ, какъ и со своими клiентками. Во хм?лю онъ бывалъ болтливъ, неудержимо высказывалъ все вслухъ; и напуганная малютка Долоресъ, уб?гая отъ толчковъ его ногъ, широко раскрывала глаза съ выраженiемъ нездороваго любопытства, прислушиваясь къ непристойнымъ р?чамъ стараго Паэльи, который самъ себ? разсказывалъ обо вс?хъ гадостяхъ, вид?нныхъ имъ въ теченiе ночи.

Таково было воспитанiе Долоресъ. Какъ же хот?ть, чтобъ она чего-либо не знала? Главнымъ образомъ, по этой причин? Тона отказывалась принять ее въ свою семью. Если д?вушка не погибла еще совершенно теперь, когда начала превращаться въ хорошенькую женщину, то единственно благодаря добрымъ сов?тамъ двухъ-трехъ сос?докъ. Т?мъ не мен?е, отношенiя ея къ Антонiо уже породили множество сплетенъ. Посл?днiй приходилъ въ домъ своей возлюбленной, точно хозяинъ, и почти всегда об?далъ съ нею, пользуясь т?мъ, что тартанеро возвращался позднею ночью. Молодая д?вушка чинила ему б?лье, а порою даже шарила въ карманахъ отца и брала оттуда мелочь, которую дарила своему поклоннику; это давало пьяниц? поводъ произносить пространныя ругательства по адресу лицем?рныхъ друзей: онъ предполагалъ, что въ т? минуты, когда винные пары застилаютъ ему зр?нiе, собутыльники таскаютъ у него песеты.

Итакъ, синья Тона жила совс?мъ одиноко. Ректоръ постоянно бывалъ на мор?, охотясь за песетами, какъ онъ говорилъ, то ловя рыбу, то нанимаясь матросомъ на одну изъ габаръ[6 - Гaбapа – грузовое судно.], ходящихъ за солью въ Торревьеху; Антонiо б?галъ по харчевнямъ или просиживалъ у дяди Паэльи, у котораго только что не поселился. Такъ она близилась къ старости за прилавкомъ своего кабачка, им?я около себя лишь одну свою дочь, къ которой питала странную, какую-то непостоянную любовь: эта д?вочка была живымъ портретомъ Мартинеса… «Далъ бы Богъ, чтобы чортъ побралъ этого мошенника!»

Р?шительно оказывалось, что Богъ печется о честныхъ людяхъ далеко не всегда. Д?ла шли значительно хуже, ч?мъ въ первое время ея вдовства. Другiя старыя лодки, выброшенныя на песокъ, были обращены въ харчевни, и теперь рыбакамъ предоставлялся выборъ. Кром? того, она дурн?ла, и морякамъ уже не такъ хот?лось пить, ухаживая за нею.

Результатъ: хотя трактирчикъ удержалъ за собою своихъ старыхъ завсегдатаевъ, онъ приносилъ не бол?е того, что было необходимо для жизни. Нер?дко, глядя издали на свою б?лую лачужку, Тона съ печалью уб?ждалась, что огонь погасъ, изгородь почти обвалилась, что за плетнемъ н?тъ свиньи, которая бы хрюкала въ ожиданiи ежегодной казни, и что по пустынному взморью грустно бродитъ не бол?е полудюжины куръ.

Время шло для нея однообразно и медленно; изъ мрачной полудремоты ее выводили только выходки Антонiо или созерцанiе портрета синьора Мартинеса въ мундир?, который она оставила на ст?н? своей каюты изъ какой-то утонченной жестокости, какъ бы въ напоминанiе себ? самой о своей минувшей слабости.

Маленькая Росета, эта д?вочка, попавшая въ лодку по милости и благодаря старанiямъ плутоватаго стражника, не могла похвалиться большимъ вниманiемъ со стороны матери. Она росла на свобод?, точно дикiй зв?рокъ. Днемъ ее можно было вид?ть лишь въ т? часы, когда голодъ приводилъ ее домой; а съ наступленiемъ ночи Тон? часто приходилось отправляться ее разыскивать и потомъ, хорошенько выпоровши, запирать въ лодк?. «Должно покоряться вол? Божьей; но въ этой сопливк? посланъ новый крестъ ея б?дной матери!» Росета была дика и любила одиночество; она валялась на мокромъ песк?, а то собирала раковины и улитокъ или сгребала водоросли въ кучи. Порою она ц?лыми часами не двигалась, устремивши въ пространство пристальный и расплывчатый взглядъ, какой бываетъ у находящихся въ гипноз?, между т?мъ, какъ соленый морской в?теръ трепалъ ея б?локурую гриву и раздувалъ старую юбку, обнажая худенькiя ножки осл?пительной б?лизны, лишь на ступняхъ темно-красныя отъ солнечнаго зноя. Она лежала такъ часъ за часомъ, утопая животомъ во влажномъ песк?, который уступалъ ея в?су, между т?мъ какъ лицо ей лизаль тонкiй слой воды, то приближавшiйся, то отступавшiй по блестящему взморью.

Въ ней была неисправима страсть къ бродяжничеству, и Тона справедливо отзывалась о ней такъ: «Яблоко отъ яблоньки недалеко падаетъ». Ея мошенникъ-отецъ тоже просиживалъ ц?лыми часами, по-дурацки таращась на горизонтъ и видя сны съ открытыми глазами; ни на что другое онъ не годился. Если бы матери понадобилось жить трудами дочери, то ей скоро пришлось бы протянуть ноги. Безд?льница, праздношатайка! Въ кабачк? она била стаканы и тарелки, какъ скоро принималась ихъ мыть; рыба сгорала на сковородк?, когда д?вочку оставляли смотр?ть за жаровней. Словомъ, съ ней ничего не оставалось д?лать, какъ предоставлять ей б?гать по берегу или посылать ее въ Кабаньяльскую школу. Временами на д?вочку нападало безумное желанiе учиться и, рискуя быть побитой, она вырывалась изъ дому, чтобы б?жать къ учительниц?; но н?сколько дней спустя, какъ скоро мать оказывалась расположенной разр?шить ей это, она уб?гала изъ школы.

Только л?томъ б?дная Тона вид?ла отъ нея кое-какую помощь. Тогда желанiе заработать соединялось съ любовью къ бродяжничеству и, захвативъ кувшинъ такого же роста, какъ она сама, Росета ходила со стаканомъ въ рук? по взморью купальщиковъ, см?ло пробиралась между роскошными экипажами, ?хавшими на молъ, смотр?ла во вс? стороны своими мечтательными глазами, потряхивала б?локурою гривою и кричала пронзительнымъ голосомъ: «Воды, воды холодной!» Въ другiе дни она такъ ходила съ корзиною пирожковъ: «Соленые и сладкiе!» При помощи этой маленькой торговли, Росет? удавалось по вечерамъ вручать матери по два и по три реала, что н?сколько проясняло хмурую физiономiю Тоны, которая отъ дурного положенiя д?лъ стала эгоистичной.

Такъ выросла Росета въ суровомъ уединенiи, съ пугающимъ равнодушiемъ принимая колотушки матери, ненавидя Антонiо, который никогда не дарилъ ее вниманiемъ, улыбаясь по временамъ Ректору, который, когда попадалъ на берегъ, им?лъ обыкновенiе дружески дергать ее за спутанныя космы, и презирая береговыхъ озорниковъ, отъ которыхъ она сторонилась съ гордымъ видомъ маленькой царицы.

Въ конц? концовъ, Тона совс?мъ перестала заниматься д?вочкой, хотя та одна просиживапа съ нею зимнiе вечера въ ея пустомъ жилищ?. Напротивъ того, Антонiо и дочка тартанеро были ея постоянною заботою. Эта мерзавка, видно, задумала отнять у нея всю ея семью; она уже не довольствовалась Анiонiо, а приманила къ себ? и Ректора. Посл?днiй, по выход? на берегъ, пролеталъ по материнскому кабачку, точно облачко, посл? чего, уведенный братомъ, отправлялся отдыхать къ тартанеро, гд? его присутствiе ничуть не ст?сняло влюбленныхъ.

Въ сущности, Тону раздражало не столько влiянiе, какое Долоресъ прiобр?ла на ея сыновей, сколько крушенiе одного проекта, съ которымъ она носилась уже давно. Она мечтала женить Антонiо на Росарiи, дочери своей старинной прiятельницы. По красот? эту д?вушку нельзя было сравнивать съ дочерью тартанеро, но синья Тона была неистощима въ похвалахъ ея доброт?, – свойству существъ незначительныхъ. Одного она вслухъ не говорила, хотя въ этомъ заключалось главное: именно, что Росарiя, дочь ея выбора, была сирота; родители же ея держали въ Кабаньял? лавочку, гд? Тона д?лала закупки, и теперь, посл? ихъ смерти, ихъ единственной насл?дниц? досталось почти богатство, – не мен?е трехъ или четырехъ тысячъ дуро.

А какъ б?дная малютка любила Антонiо! При встр?чахъ съ нимъ на улицахъ Кабаньяля она всегда кланялась ему съ видомъ покорной овечки и просиживала подолгу на взморь?, представляя себ? удовольствiе бес?довать съ синьею Тоною только потому, что та приходилась матерью см?лому парню, будоражившему весь берегъ.

Но отъ этого мальчишки нечего было ждать добра. Сама Долоресъ, при всемъ влiянiи, какое на него им?ла, не въ состоянiи была удержать его, когда на него нападала дурь. Тогда онъ пропадалъ по ц?лымъ нед?лямъ, а впосл?дствiи доходили слухи, что онъ пробылъ все время въ Валенсiи и тамъ днемъ спалъ гд?-нибудь въ скверномъ вертеп? на Рыбацкой улиц?, а ночью напивался, колотилъ робкихъ участницъ своихъ кутежей и, точно изголодавшiйся пиратъ, растрачивалъ на оргiи то, что выигралъ въ какомъ-нибудь подозрительномъ притон?.

Во время одной изъ этихъ отлучекъ онъ совершилъ проступокъ, стоившiй матери м?сяца слезъ и безконечныхъ с?тованiй; вм?ст? съ н?сколькими прiятелями онъ поступилъ въ военный флотъ. Этимъ пов?самъ надо?ло жить въ Кабаньял?, и вино м?стныхъ кабаковъ стало казаться пр?снымъ.

Итакъ, насталъ день, когда этоть чертовскiй парень, весь въ синемъ, въ б?лой шапочк? набекрень и съ м?шкомъ за спиною, разстался съ матерью и съ Долоресъ, чтобы отправиться въ гавань Картагену, гд? стоялъ корабль, на который онъ былъ назначенъ.

«Съ Богомъ!» Синья Тона очень любила его, но по крайней м?р? теперь могла быть спокойной. Всего грустн?е ей было смотр?ть на б?дную Росарiю, которая, всегда молчаливая и кроткая, приходила на взморье шить вм?ст? съ Росетой и съ робкимъ волненiемъ спрашивала у синьи Тоны, не получила ли та письма отъ моряка.

Вс? три женщины мысленно сл?дили за своимъ Антонiо, этимъ несравненнымъ матросомъ, на вс?хъ путяхъ и рейсахъ «Города Мадрида», фрегата, на которомъ онъ отплылъ. Какъ он? волновались, когда на влажныя доски прилавка падалъ узенькiй конвертъ, запечатанный то красной облаткой, то хл?бнымъ мякишемъ и украшенный сл?дующимъ сложнымъ адресомъ, выведеннымъ крупными буквами: «Госпож? Тон?, въ трактир?, рядомъ съ Бычьимъ Дворомъ». Отъ этихъ грубыхъ конвертовъ, казалось, шелъ какой-то особый заморскiй запахъ, говорившiй о тропической растительности, о бурныхъ моряхъ, о берегахъ, повитыхъ розоватымъ туманомъ и о сверкающихъ небесахъ; читая и перечитывая четыре страницы, женщины мечтали о нев?домыхъ странахъ, воображая себ? негровъ въ Гаванн?, китайцевъ на Филиппинскихъ островахъ и новые города южной Америки.

«Что за парень! Сколько у него будетъ поразсказать, когда онъ вернется! Можетъ быть, оно вышло и къ лучшему, что онъ вздумалъ у?хать: пожалуй, мозги у него станутъ на м?сто». И синья Тона, вновь охваченная тою слабостью, благодаря которой безм?рно любила своего младшаго сына, помышляла съ н?которымъ негодованiемъ, что ея бравый молодчикъ Антонiо терпитъ гнеть суровой корабельной дисциплины, тогда какъ старшiй, Ректоръ, котораго она считала недоумкомъ, плыветъ на вс?хъ парусахъ и сталъ чуть не важной особой въ кругу рыбаковъ.

Ректоръ безпрестанно сов?щался съ хозяиномъ своей лодки и велъ какiе-то тайные переговоры съ дядею Марьяно, т?мъ самымъ, къ которому Тона приб?гала во вс?хъ затрудненiяхъ. Безъ сомн?нiя, онъ добывалъ не мало денегъ; и синья Тона призывала вс?хъ чертей, видя, что онъ не приноситъ домой ни гроша и лишь изъ в?жливости проживаетъ по н?скольку минутъ подъ нав?сомъ кабачка. «Значитъ, его сбереженiя у кого-нибудь хранятся? A y кого бы это могло быть? Ужъ в?рно, что у Долоресъ, у той в?дьмы, которая непрем?нно подсыпала обоимъ парнямъ приворотнаго зелья, потому что они б?гаютъ за ней, какъ собака за хозяиномъ!«…

Простофиля Ректоръ расположился въ дом? тартанеро, точно тамъ хранилось его собственное добро!.. Точно онъ не зналъ, что Долоресъ об?щана другому! He вид?лъ онъ что-ли писемъ отъ Антонiо и отв?товъ, которые отъ ея имени писалъ сос?дъ?.. Но этотъ тройной дурень, не обращая вниманiе на материнскiя насм?шки, живмя жилъ въ лачуг? Паэльи, гд? мало-по-малу занялъ м?сто брата; причемъ онъ д?лалъ видъ, какъ будто совс?мъ не понимаетъ положенiя вещей. Теперь Долоресъ оказывала ему т? же услуги, какiя прежде выпадали на долю Антонiо: чинила ему б?лье и, д?йствительно, хранила его деньги, чего, впрочемъ, ей никогда не приходилось д?лать для его расточительнаго брата.

Въ одинъ прекрасный день дядя Паэлья скончался: его привезли домой, раздавленнаго колесами его тартаны. Въ пьяномъ вид? онъ упалъ съ козелъ и умеръ, в?рный своимъ принципамъ: сжимая въ рук? кнутъ, съ которымъ не разставался даже во сн?, пот?я водкою изо вс?хъ поръ своего т?ла, онъ испустилъ духъ подъ повозкою, набитою размалеванными д?вицами, которыхъ называлъ «своими овечками».

У Долоресъ не осталось другой опоры, кром? ея тетки Пикоресъ, мало ц?нимой въ качеств? покровитепьницы, такъ какъ она д?лала добро при помощи колотушекъ. Эта тетка была старая рыбная торговка, которую молодыя называли «матушкой Пикоресъ»; громадная, пузатая, усатая, точно китъ, она втеченiе сорока л?тъ была грозою вс?хъ базарныхъ городовыхъ, устрашая ихъ своими маленькими дерзкими глазами, такъ и впивавшимися въ лицо, и грубыми ругательствами, вылетавшими изъ беззубаго рта, отъ котораго лучами расходились вс? морщины ея лица.

…Два года уже плавалъ Антонiо съ эскадрою, когда распространилось интересн?йшее изв?стiе: Долоресъ выходила замужъ за Ректора. Боже! какой шумъ поднялся въ Кабаньял?! Говорили, что д?вушка сама сд?лала первые шаги, и прибавлялись подробности, еще бол?е эффектныя, подававшiя поводъ къ см?ху.

Кого стоило послушать, такъ это – Тону: «Эта госпожа съ тартаны вбила себ? въ голову, что войдетъ въ хорошую семью, и вотъ – ей это удается. Да! А мошенница хорошо знаетъ, что д?лаетъ: ей именно удобно им?ть мужемъ дурака, который радъ убиваться на работ?. Разбойница! Какъ она сум?ла забрать въ лапы изо всей семьи какъ разъ того, кто добываетъ деньги!».

Впрочемъ, н?которое время спустя эгоистическое разсужденiе заставило синью Тону умолкнуть. Взв?сивши вс? обстоятельства, она примирилась съ проектируемымъ бракомъ. Такъ выходило проще и удобн?е для лел?емыхъ ею плановъ: Антонiо, избавленный отъ безприданницы Долоресъ, можетъ жениться на богатой Росарiи. Поэтому, хотя не безъ воркотни, она удостоила присутствовать на свадьб? и назвать «дочь моя» эту красивую зм?ю, которая такъ легко см?нила одного на другого.

Вс?хъ тревожилъ вопросъ о томъ, что скажетъ Антонiо, узнавши новость. У этого матроса былъ такой любящiй характеръ!.. Поэтому удивленiе было всеобщимъ, когда узнали, что онъ выразилъ одобренiе всему происшедшему. Должно быть, разлука и путешествiе произвели въ немъ большую перем?ну, такъ какъ ему казалось естественнымъ, что Долоресъ, теперь нуждавшаяся въ покровител?, вышла замужъ. Сверхъ того, – онъ такъ и высказался, – если ужъ ей суждено было достаться другому, то лучше пусть это будетъ его братъ, хорошiй и честный парень.

Когда же морякъ, съ отставкою въ карман? и м?шкомъ на спин?, вернулся въ Кабаньяль, изумляя вс?хъ своимъ молодецкимъ видомъ и щедростью, съ которою тратилъ пригоршню песетъ, полученную при окончанiи службы, его поведенiе оказалось такимъ же благоразумнымъ, какъ и его письма. Онъ поздоровался съ Долоресъ, какъ съ сестрою. «Чортъ возьми! Hечero поминать о прошломъ. Онъ тоже не монахомъ жилъ на чужой сторон?». И зат?мъ онъ пересталъ обращать вниманiе на нее и на Ректора, весь уйдя въ наслажденiе популярностью, которую создало ему его возвращенiе.

Сос?ди по ц?лымъ ночамъ просиживали подъ открытымъ небомъ на низкихъ стульчикахъ и даже на земл? передъ домомъ, бывшимъ Паэльи, въ которомъ теперь жилъ Ректоръ, и въ восторг? слушали росказни моряка о чужихъ земляхъ, описанiя которыхъ онъ перем?шивалъ съ выдумками, чтобы сильн?е поразить простофиль, разв?шивавшихъ уши.

По сравненiю съ грубыми и отуп?вшими отъ работы рыбаками или съ его прежними товарищами разгрузчиками, кабаньяльскiя д?вицы считали Антонiо аристократомъ за его смуглую бл?дность, кошачьи усы, чистыя и аккуратно содержанныя руки, намасленную и тщательно расчесанную голову съ проборомъ посередк? и съ двумя завитками, которые, выходя изъ подъ фуражки, острiемъ прилегали къ вискамъ. Синья Тона была довольна сыномъ; она понимала, что онъ остался такимъ же безд?льникомъ, какимъ и былъ, но онъ научился лучше держать себя, и видно было, что суровая корабельная служба пошла ему впрокъ. Въ сущности, онъ остался прежнимъ, только военная дисциплина сгладила въ немъ вн?шнiя угловатосги: угощаясь виномъ, онъ не напивался до безчувствiя; продолжая щеголять молодечествомъ, онъ не вызывалъ людей на ссору; и вм?сто того, чтобы безразсудно осуществлять свои сумасбродныя фантазiи, онъ старался эгоистически доставить себ? какъ можно больше наслажденiй. Поэтому онъ охотно согласился на предложенiе Тоны. «Жениться на Росарiи? Очень хорошо! Она – д?вушка честная; сверхъ того, у нея есть капиталецъ, который можетъ увеличиться въ рукахъ сообразительнаго мужа. Чего ему больше желать? Челов?къ, служившiй въ королевскомъ флот?, не можетъ, не унижая своего достоинства, быть грузчикомъ на взморь?. Что угодно, только не это!»

Итакъ, Антонiо женился на Росарiи къ великой радости синьи Тоны. Значитъ, все вышло къ лучшему. Что за красивая парочка! Она – маленькая, робкая, покорная, – в?рила ему безусловно; онъ – гордый отъ новой удачи, прямой, точно подъ фланелевой рубашкой у него была кольчуга изъ т?хъ тысячъ дуро, какiя онъ взялъ за женою, – удостоивалъ своимъ покровительствомъ всякаго встр?чнаго, велъ себя, какъ богатый влад?лецъ лодки, проводя въ кофейняхъ вечера и ночи, куря трубку и щеголяя въ громадныхъ непромокаемыхъ сапогахъ, когда шелъ дождь.

Долоресъ вид?ла все это, не выражая ни мал?йшаго волненiя. Только въ ея царственныхъ глазахъ вспыхивали золотыя точки, искорки, выдававшiя жаръ тайныхъ желанiй.

Новобрачные прожили счастливо годъ. Но деньги, по грошу накопленныя въ лавчонк?, гд? родилась Росарiо, быстро таяли въ рукахъ Антонiо, и насталъ часъ, когда уже видно стало дно м?шка, какъ говорила кабатчица, осуждая расточительность сына.

Тогда начались нехватки, а съ нехватками – несогласiя, слезы и потасовки. Росарiи довелось взяться за рыбную корзину по прим?ру вс?хъ ея сос?докъ. Этой молодой женщин?, которую прославили богачихой, пришлось вести изнуряющее и притупляющее существованiе самыхъ б?дныхъ рыбныхъ торговокъ. Она вставала вскор? посл? полуночи; ждала на взморь?, стоя въ луж? воды, плохо защищенная отъ холода старымъ плащемъ; шла п?шкомъ въ Валенсiю, сгибаясь подъ ношею, возвращалась домой только вечеромъ, истомленная голодомъ и усталостью; но считала себя счастливою, если только ей удавалось дать своему господину и повелителю средства для продолженiя прежняго образа жизни и избавить его отъ униженiй, которыя непрем?нно бы отразились на ней ругательствами и придирками.

Чтобы Антонiо могъ провести ночь въ кофейной, въ обществ? машинистовъ и судохозяевъ Росарiи нер?дко приходилось утромъ, на рыбномъ рынк?, обуздывать свой волчiй голодъ, обостряемый дымящимся шоколадомъ и отбивными котлетами, которыя она вид?ла на столахъ своихъ товарокъ. Она стремилась единственно къ тому, чтобы ни въ чемъ не чувствовалъ недостатка ея обожаемый мужъ, всегда готовый распалиться гн?вомъ и осыпать проклятiями собачью судьбу, наказавшую его этимъ бракомъ; и б?дная невольница, все бол?е худая и изможденная, считала пустяками свои собственныя страданiя, если у Антонiо была песета на кофе и домино, да еще обильный столъ и красивая фланелевая рубашка для поддержанiя его старинной репутацiи. Это обходилось ей немножко дорого: она стала стариться, не достигши еще тридцати л?тъ; зато гордилась, что им?етъ мужемъ красив?йшаго парня въ Кабаньял?.

Денежныя затрудненiя сблизили ихъ съ Ректоромъ, который быстрыми шагами шелъ къ богатству, тогда какъ сами они катились подъ гору, въ нищету. Въ тяжелыя минуты братья должны помогать другъ другу, это вполн? естественно; вотъ почему Росарiя, хотя съ большой неохотой, пос?щала Долоресъ и согласилась, чтобы и мужъ возобновилъ съ нею родственныя сношенiя. Въ сущности, ей это было весьма непрiятно, но возражать не приходилосы невозможно было ссориться съ Ректоромъ, который часто давалъ имъ на жизнь, когда не было рыбы для продажи или когда красивому безд?льнику не удавалось подхватить н?сколькихъ дуро въ качеств? посредника при мелкихъ портовыхъ сд?лкахъ.

Однако, наступилъ день, когда об? женщины, ненавид?вшiя одна другую, утомились притворствомъ. Посл? четырехъ л?тъ замужества, Долоресъ оказалась беременною. Ректоръ блаженно улыбался, сообщая вс?мъ эту добрую в?сть; сос?дки тоже радовались, но не безъ лукавства. To было, правда, лишь подозр?нiе; но эту позднюю беременность сопоставляли съ т?мъ временемъ, когда Антонiо такъ сильно пристрастился къ дому брата, что просиживалъ въ немъ дол?е, ч?мъ въ кофейныхъ. Об? нев?стки поругались со всею дикою откровенностью своихъ натуръ и разссорились окончательно. Съ т?хъ поръ Антонiо сталъ одинъ ходить къ Ректору, хотя эти пос?щенiя выводили изъ себя Росарiю и вызывали супружескiя ссоры, которыя неизм?нно оканчивались для нея безжалостными побоями.

Время шло, но вражда Росарiи не утихала, и она безъ ст?сненiя говорила, что ребенокъ Долоресъ похожъ на Антонiо. А посл?днiй все шелъ на буксир? у старшаго брата, который продолжалъ снисходить къ нему по-прежнему и, несмотря на свою бережливость, позволялъ этому безд?льнику обирать себя. Милая же дочка дядюшки Паэльи изд?валась надъ Росарiей, которую называла «чахоточной» или «индюшкой», находила удовольствiе въ глумленiи надъ б?дностью и трудами своей нев?стки и тщеславилась своею властью надъ Антонiо, который, какъ въ старину, былъ в?чно пришитъ къ ея юбкамъ, точно покорный песъ.

Между старымъ домомъ покойника Паэльи, ремонтированнымъ и разукрашеннымъ, и жалкою лачугою, куда нишета загнала Росарiю, не прекращалась безпрерывная война, дерзости и насм?шки. А добрыя сос?дки съ самыми святыми нам?ренiями брали на себя передачу упрековъ и ругательствъ подъ видомъ исполненiя порученiй.

Когда Росарiя, красная отъ негодованiя и со слезами на глазахъ, чувствовала потребность излить свое горе и выслушать ут?шенiя, она шла на взморье, въ кухню старой лодки, которая теперь потемн?ла и будто бы состарилась вм?ст? съ кабатчицей. Тамъ, опустивши голову съ унылымъ видомъ, она пов?ствовала о своихъ печаляхъ синь? Тон? и Росет?, которыя слушали въ молчанiи.

Несмотря на узы крови, мать и дочь жили въ глухой вражд? и сходились только въ одномъ: въ ненависти и презр?нiи къ мужчинамъ. Лодка, дававшая имъ уб?жище, служила имъ какъ бы обсерваторiей, откуда он?, въ качеств? строгихъ судей, наблюдали за вс?мъ, что происходило въ двухъ родственныхъ семьяхъ.

– Мужчины! вотъ ужъ настоящiе гады! – Синья Тона произносила это, искоса поглядывая на портретъ стражника, какъ бы царившiй въ кухн?. – Да, вс? мужчины – подлецы, которыхъ стоило бы пов?сить, да жалко веревки!

А Росета, съ яснымъ взоромъ своихъ прозрачныхъ и большихъ зеленыхъ глазъ, одноцв?тныхъ съ моремъ, взглядомъ д?вы, которая все знаетъ и уже ни передъ ч?мъ не ужасается, отв?чала тихо и задумчиво:

– Кто изъ нихъ не подлецъ, тотъ дуракъ, какъ у насъ Ректоръ.

III

Хотя день былъ зимнiй, солнце жгло такъ сильно, что Ректоръ и Антонiо на взморь? забрались въ т?нь старой лодки, лежавшей на песк?: «усп?ютъ еще спалить себ? кожу, когда выйдутъ въ море».

Они бес?довали медленно, точно усыпляемые блескомъ и зноемъ взморья. Какой роскошный день! He в?рилось, что приближалась Страстная нед?ля, пора внезапныхъ дождей и вихрей. Небо, залитое св?томъ, казалось б?ловатымъ; серебряные обрывки облаковъ плыли по небу, какъ прихотливо брошенные клочья п?ны; а съ нагр?таго моря поднимался влажный туманъ, который обволакивалъ дальнiе предметы и д?лалъ ихъ очертанiя дрожащими.