Сочинения в стихах и прозе Дениса Давыдова

Но я гусар… я б вас любить не мог.
Простите: для меня вы слишком неземная!
К вам светской страстью, как к другой,
Гореть грешно! – С восторженной душой
Мы вам, как божеству, несем кадил куренье,
Обеты чистые, и гимны, и моленье!

Но именно это-то откровенное признание и доказывает, что для Давыдова существовало отрицаемое им в себе; что глубокая натура его понимала все, – даже и то, что не было ее преобладающею потребностию. Ограниченность состоит в неразумении, в непонимании, и некоторыми принимается заодно с моральностью; а всеобъемлемость и многосторонность почитаются заодно с безнравственностию, и потому Шекспир, Гете, Пушкин в глазах этих некоторых – безнравственные поэты, у которых только одна внешняя художественность, без любви. Хотя Давыдов и не принадлежит к всеобъемлющим поэтам, каковы Шекспир, Гете и Пушкин, но тем не менее и ему многое человеческое было доступно, а в числе этого многого – и то чувство, которым обязаны мы красоте и грации в образе женщины. Страстный по натуре, он иногда возвышался до чистейшей идеальности в своих поэтических видениях:

Я был, я видел божество;
Я пел ей песнь с восторгом новым;
И осенил венком лавровым
Ее высокое чело.
Я, как младенец, трепетал
У ног ее в уничиженьи
И омрачать богослуженье
Преступной мыслью не дерзал.
Ах! Мне ль божественной к стопам
Несть обольщения искусство?
Я весь был гимн, я весь был чувство,
Я весь был чистый фимиам!

Эти куплеты взяты нами из прекрасного стихотворения «Душенька»; но вот окончание другого, еще лучшего, стихотворения «Речка», которое подтверждает нашу мысль:

Явлюсь, весь в думу превращенный,
На берега твоих зыбей,
В обитель девы незабвенной,
И тихо, странник потаенный,
Невидимым проникну к ней.
И, неподвластный злым укорам,
Я облеку ее собой.
Упьюсь ее стыдливым взором,
И вдохновенным разговором,
И гармонической красой.
Ее – чья прелесть – увлеченье,
Светла, небесна и чиста,
Как чувство ангела в моленьи,
Как непорочно сновиденье,
Как юной грации мечта!

Но особенную ценность должны иметь те стихотворения Давыдова, которых предмет – любовь и в которых личность его является такою рыцарскою, а его знание воина приобретает чрез то столько благородной, возвышенной поэзии. Эти пьесы тем драгоценнее, что они единственны в нашей литературе и не имеют себе ни образцов, ни подражаний. Почти все они (впрочем, их очень немного) отличаются гармоническими стихами, между которыми иные могут назваться пластически-прекрасными; таковы, например, эти:

А я?.. мой жребий пасть в боях,
Мечом победы пораженным,
И может быть, врагом влеченный на полях
Чертить кремнистый путь челом окровавленным!

Или:

О Лиза! сколько раз на миртовых полях,
Среди грозы боев, я, презирая страх,
С воспламененною душою,
Тебя, как славу, призывал,
И в пыл сраженья мчал
Крылатые полки железною стеною…
Кто понуждал меня, скажи,
От жизни радостной на жадну смерть стремиться?
Одно, одно мечтание души,
Что славы луч моей на милой отразится;
Что, может быть, венок, приобретенный мной
В боях мечом нетерпеливым,
Покроет лавром горделивым
Чела стыдливое подруги молодой!

Эти прекрасные стихи из известной пьесы, которая так грациозно начинается:

Нет! полно пробегать, с улыбкою любви,
Перстами легкими цевницу золотую!
Пускай другой поет и радости свои,
И жизни счастливой подругу молодую —
Такова же пьеса, которая начинается стихами:
Возьмите меч – я недостоин брани!
Сорвите лавр с чела – он страстью помрачен!
О боги Пафоса! окуйте мощны длани
И робким пленником в постыдный риньте плен!

и которой окончание дышит такою роскошью чувств и поэтических красок:

Ах! пусть бог Фракии мне громом угрожает
И, потрясая лавр, манит еще к боям —
Воспитанник побед прах ног ее лобзает
И говорит «прости» торжественным венкам…
Но кто сей юноша блаженный,
Который будет пить дыханье воспаленно
На тающих устах,
Познает мленье чувств в потупленных очах
И на груди ее воздремлет утомленный?

В ныне вышедшем издании стихотворений Давыдова помещена и его большая пьеса «Договоры», написанная им еще в 1806 или 1807 годах. Долго о ней не было никакого слуха, как вдруг недавно была она перепечатана в одном журнале, с таким объяснением от автора, что ее прежде не понимали, считая за сентиментальное стихотворение, тогда как она – сатира. Мы на этот раз не согласны с автором – да простит нам тень его! Мы думаем просто, что молодой и удалый гусар поддался на минуту духу сентиментальности, царствовавшей тогда в русской литературе, и не имел смелости, в зрелые лета, сознаться в этом самому себе, забыв, что быль молодцу не укора. В этой пьесе, явно выходящей из сферы таланта Давыдова, мало хорошего; но вот лучшее:

…Что видим мы в театрах? – Малый круг
Разумных критиков, а прочие – зеваки.
Глупцы, насмешники, невежды, забияки.
Открылся занавес. Неистовый герой
Завоет «на стихах» и, в бешенстве жеманном,
Дрожащую княжну дрожащею рукой
Ударит невпопад кинжалом деревянным;
Иль, небу и земле отмщением грозя,
Пронзает грудь и, выпуча глаза,
Весь в клюквенном соку, кобенясь, умирает…