Записки несостоявшегося гения

перевозки злополучной находки.

Удивительно: чтобы перевезти несчастную стопу, милиции понадобился грузовик с

металлическим ящиком, наполненным песком!

Наконец, пришли еще два милиционера. Они долго обходят котельную

концентрическими кругами, ищут что-то, затем, несолоно хлебавши, уходят восвояси.

Кроме нашей стопы в районе котельной ничего не обнаружилось.

Рассказал об этом вечером маме, она поохала:

– Боже мой, неужели изувер у вас появился, людей убивает да тела расчленяет…

Да и у меня неприятное осталось какое-то чувство: это ж надо, в детском учреждении –

неопознанные человеческие останки! Дожили…

***

Главное началось на следующий день. Утром ко мне позвонил секретарь райкома партии

Саша Стасюк.

– Что, Бронштейн, – злорадно прошипел он, – крови жаждешь? Так мы ее тебе пустим, не

сомневайся!

Честно говоря, я даже вначале не понял в чем дело. Растерялся и переспросил, что он

имеет в виду. Мне и в голову не могло прийти, что это связано со вчерашней находкой.

– Да не валяй дурака, будто не понимаешь, о чем я говорю! – отмахнулся Саша. – Ты же

специально поднял на весь район шум, вызвал милицию из-за какой-то хрени, чтобы как

можно больше людей пострадало… Почему не позвонил вначале в райком? Чтобы мы

тебе рот не заткнули раньше времени?!

93

Стараясь говорить спокойно, я сказал, что как-то не знал до сих пор, что о подобных, из

ряда вон выходящих случаях, следует первым делом сообщать в партийные органы, а не

непосредственно тем, кто ведет практическую борьбу с преступностью.

– Какая еще преступность?! – изо всех сил завопил Стасюк, – Да это в райбольнице

позавчера больному операцию делали, да не туда ногу бросили… Новенькая санитарка

перепутала контейнеры, и вместо того, чтобы сжечь, стопу кинули в мусорный ящик, а

оттуда, видно, ее достали собаки и стали гонять, как футбольный мяч, по всей Белозерке.

А теперь у уважаемых людей из хирургического отделения из-за того, что ты поднял шум, будут неприятности. Ну, ничего, мы тебе это так не спустим!

И только тут до меня дошло: ведущий хирург нашей больницы Гаран – Сашин кум, вот

откуда такой накал страстей этого пламенного революционера районного разлива…

С тех пор прошло много лет. Уже давно нет в природе районных комитетов партии, как и

их секретарей-кумовьев, но я по-прежнему уверен, что как бы ни любили играть в футбол

бродячие животные, все-таки сообщать о подобных ужасных находках надо не на

деревню дедушке или в местную мацепекарню, а туда, куда звонят в таких случаях в

цивилизованных странах.

===========

ПИАР НА РОВНОМ МЕСТЕ

Есть люди, умеющие извлекать выгоду из самой обычной, более того – заурядной

ситуации. Делающие себе рекламу, буквально, на ровном месте. Где-то обронят лишнее

словечко, другой раз – недоскажут что-то, а там, глядишь, история обретает другой смысл

или наполняется совсем иным содержанием. Если говорить откровенно, то другого такого

умельца делать подобные вещи, как мой хороший знакомый Шурик Лейбзон, в прошлом

директор Музыковской средней школы, я даже не припомню. Вот кто, действительно, знает толк в самопиаре.

Невысокого росточка, заметно полноватый, с типично еврейским лукавым, чуть

настороженным лицом, он весьма общителен и разговорчив.

Поговоришь с ним десяток минут и многое узнаешь. Что ему сказал недавно

первый секретарь райкома партии и как с ним советуются перед принятием судьбоносных

решений

в отделе образования обкома. В общем, роли он играет исключительно на

авансцене…

Но это все пустяки. Я приведу другой пример, с виду более мелкий, но

характеризующий его, по моему мнению, заметно полнее.

Стоим как-то перед совещанием у входа в районо, и он все время поглядывает на

часы, стараясь, чтобы все увидели их и оценили. Часы, действительно, красивые, на

модном в те времена полированном металлическом браслете. Кто-то спрашивает, какой

они марки, и Шурик охотно дает развернутый ответ. Мол, это японский аппарат, по имени

«Сейко», вещь крайне дефицитная, да и стоят, примерно, директорскую месячную

зарплату – 320 рублей. Подаренные ему на прошлой неделе, ко дню рождения, дорогими

гостями, друзьями-коллегами, директорами соседних с Музыковкой школ – Баевским и

Никулькиным, вскладчину с его супругой. Такой вот ценный подарок.

Все невольно умолкают, осмысливая услышанное. Кто б мог подумать, что такие

директора-ветераны, как Баевский и Никулькин, лучшие руководители учреждений

образования района, столь уважают своего молодого соседа, что отрывают от своих семей

половину месячной зарплаты, желая сделать ему приятное. Да, Шурик – это фигура!

94

История, однако, имеет свое продолжение. Не думайте, что краснобай Лейбзон

кого-нибудь обманул. Он говорит обычно святую правду, но, как и все, что он говорит, она нуждается в некоторой коррекции.

И когда через какое-то время в доверительной беседе с Баевским я восхитился их с

Лейбзоном высокою дружбой, убедительно подтвержденной столь ценным подарком, то

заметил в глазах его полное непонимание. Он с трудом вспомнил тот день рождения, а по

поводу японских часов сказал только, что они с Никулькиным внесли по десять рублей, а

остальные триста добавила жена Шурика, она же и покупала этот заветный хронометр.

Сей ларчик просто открывался…

===============

ВАСЯ ЛАГИН С СУВОРОВА ОДИН

Мой старый приятель Вася Лагин с детства обладал аналитическим складом ума. Его

отец Яков Васильевич Лагин, кандидат филологических наук, преподавал в нашем

пединституте; мать, домохозяйка, умело управлялась в трехкомнатной квартире на улице

Суворовской, в доме № 1, расположенном по-соседски в одном дворе с филологическим

факультетом. Вася, как и я, был в семье единственным ребенком, правда, ему повезло

воспитываться в полной семье, а не как я – одной мамой. Он был меня старше ровно на

год.

Пишу о нем, а в голову лезет всякая чепуха. Его имя мне почему-то всегда

нравилось на вкус, оно и впрямь как-то по-особенному тепло звучало: Вася, Васюня, Василек, Василио, Василико… В детстве, чтобы Васенька не потерялся, родители

заставили его вызубрить наизусть крылатую фразу: «Я – Вася Лагин с Суворова один».

Вот и вырос уже Василий давно, подрастают собственные внуки, ушли навсегда родители, и на улице Суворова его семьи давным-давно нет, а так и остался в глазах своих друзей – с

улыбкой! – «Вася Лагин с Суворова один»…

Одно время жизнь нас развела: Вася поступил в военное училище, а я после

Одесского холодильного пошел в армию. Потом у него что-то там не заладилось, и он

вернулся домой. Старший Лагин занимался диалектами, у него была лучшая на Украине

картотека говоров Правобережья, и он мечтал, чтобы сын пошел по его стопам: закончил

украинское отделение филфака и на базе отцовой картотеки устремился в большую

языковедческую науку. Но друг мой Василио к диалектам был равнодушен, поступил на

физмат и к моей демобилизации его закончил.

Через несколько лет в Херсон приехала его двоюродная сестра Валя Лагина, целеустремленная усидчивая особа, прислушалась к советам уважаемого дядюшки, закончила филфак и после смерти родственного наставника унаследовала знаменитую

картотеку. Сегодня она доктор наук, заведующая кафедрой, а профессиональная судьба

Васи, к сожалению, сложилась не столь удачно.

После окончания пединститута ему удалось устроиться в Херсонский филиал

Николаевского кораблестроительного. Сначала работал лаборантом, а через несколько лет

стал старшим преподавателем. Я не раз слышал о нем добрые слова от студентов. Они

хвалили Васины лекции, говорили, что у физика Лагина несомненный дар делать сложное

понятным, особенно важный при изложении точных учебных дисциплин в высшей школе.

В эти же годы я вынужденно путешествовал по цепочке руководства сельскими

школами: Понятовка, Белозерка, Городний Велетень. Работал в селе – жил в городе, где

для директоров-евреев места не находилось. Естественно, с Васей мы по-прежнему

95

продолжали общаться. А потом пришло время расстаться: моего друга направили в Киев в

целевую аспирантуру.

Хорошо помню, как он устроил для своих приятелей отходной вечер. Мы пили и

веселились, болтали о разном, были очень рады за своего товарища, которому, наконец, удалось "прорваться". В те годы поступить в целевую аспирантуру означало, практически, стопроцентно защитить через три года кандидатскую диссертацию и

вернуться в свой институт на должность доцента или заведующего кафедрой со всеми

сопутствующими благами – высоким ученым статусом и зарплатой.

И как-то незаметно, в ходе веселья, стали даже подсмеиваться над виновником

торжества; я, может быть, чуть более активно. И был страшно удивлен, скорее – оглушен

даже, когда Вася понимающе бросил:

– «Ты думаешь, я не понимаю, чего ты так насмехаешься?! Я же знаю, как ты мне

сейчас завидуешь!»

Сначала у меня в голове мелькнуло, что это шутка, но за столом притихли, и я был

вынужден спросить, почему он так думает.

– «Не надо притворяться, Виталий, мы же свои люди, – усмехнулся Лагин, – через

несколько лет я поднимусь так, что тебе это и не снится… А ты будешь по-прежнему

прозябать в своих сельских школах! Общаться с задрипанными селянами… Ты, надеюсь, понимаешь разницу между элитой и сельским людом?

Можешь взглянуть на это и с другой стороны: ты разведен, дочка воспитывается

бывшей женой, а у меня прекрасная семья, двое чудных детей… Разве это не повод для

той же зависти? Так что молчи уж…»

Мне было обидно и больно, ведь я действительно радовался успехам своего

близкого друга, а зависти – даже малейшей – к нему не испытывал: разве не у каждого из

нас своя дорога? Но тот вечер до сих пор помню, видно осталась какая-то заноза.

Кстати, о зависти. О том, что это такое, я, разумеется, знал всегда. Но как-то не

уделял этой скверне должного внимания. Жил без нее, был так воспитан, что чужие

успехи большого волнения у меня не вызывали. И оказался не прав. Лишь несколько лет

назад я по-настоящему стал понимать, что это такое – зависть, насколько это мощное

базовое чувство, как она может менять судьбу человека, и чаще всего – в плохую сторону.

В народе о ней говорят: жаба давит. И некоторых она давит так, что буквально глаза

затмевает: порождает ненависть, злобу, желание растоптать, уничтожить удачника.

Толкает, чтобы с кем-то сравняться – а еще лучше превзойти! – на воровство, наушничество, всевозможные мерзкие интриги. В общем, то еще чувство!

Жизнь моего друга после его отъезда в аспирантуру сложилась непросто. Он сдал

кандидатские минимумы, изготовил на Херсонском судозаводе специальный прибор для

проведения экспериментов по теме своей диссертации, но тут в дело вмешалась роковая

случайность: его жена Галя, работавшая кассиром в том же Кораблестроительном

институте, перевозя из Николаева зарплату сотрудников, попала в дорожную катастрофу.

Последствия ужасны: перелом позвонка, полная неподвижность. И это – с матерью двух

маленьких детей…

Первое время Гале помогала ее мать, жившая с ними. Но увидев, что дело пахнет

керосином – несчастная, кажется, прикована к постели навсегда, быть служанкой у

недвижной дочери и внуков не захотела и уехала в свое село. Родная мать.

Аспирант Василий Лагин повел себя по-другому. Он взял годичный академотпуск

и приехал домой. Вел себя в высшей степени достойно: ухаживал за женой и детьми, добился обследования пострадавшей в лучших клиниках Союза, делал все возможное и

невозможное, чтобы поставить ее на ноги. Ей сделали несколько операций, укрепили

позвонок металлическими скобами, провели ряд реабилитационных курсов и болезнь, наконец, отступила.

Галя стала ходить. Сначала понемногу, выпрямившись жердью, после – все лучше

и лучше. Получила инвалидность, вновь стала матерью-хозяйкой своей семьи. Но за то

96

время, что Вася ставил ее на ноги, в аспирантуре произошли неблагоприятные изменения: умер его престарелый научный руководитель. На судозаводе разукомплектовали ценный

экспериментальный прибор. В общем, научная карьера Лагина полностью накрылась, и он

вернулся в свой институт на должность старшего преподавателя.

Клянусь читателю, я никогда не злорадствовал по поводу сбоя в научной карьере

друга, хотя его проводы в аспирантуру вычеркнуть из памяти не смог. Зарплата старшего

преподавателя, без степени и звания, небольшая, прокормить семью трудно. Мне удалось

устроить Васю в моем районе на должность директора Загоряновской средней школы. Дал

ему самые лестные характеристики в районо и райкоме, сказал, что сельскую

директорскую палитру достойно украсит вузовский преподаватель, пообещал, что быстро

введу его в курс дела. Таким образом, мы стали коллегами.

Но жизнь не уставала преподносить Васе новые сюрпризы. Пришла перестройка, демократия и гласность, стала быстро разваливаться сельская инфраструктура, резко

сократилось количество рейсов автобусов в пригородные села. Директору школы Лагину, проживавшему с семьей в городе, добираться на работу в село с каждым днем

становилось труднее. Да и проезд подорожал настолько, что ездить туда стало

материально невыгодно. Пришлось Васе кататься до Загоряновки на велосипеде – и это за

20 километров! Потом упал, повредил ногу и с тех пор хромает.

К тому времени я уже работал в Херсоне завучем 51-ой школы, но друга детства не

забывал: договорился с директором, что она возьмет его на должность заместителя по

хозяйству, с часами физики в старших классах. Так Вася стал завхозом.

Когда через год я открыл еврейскую школу, то предложил ему перейти на такую

же должность ко мне. Опять-таки с часами по физике в старших классах. Вася перешел и

вряд ли жалеет: здесь у него зарплата повыше, чем если бы он оставался в Загоряновке. И

вот уже 15 лет мы работаем вместе. Несостоявшийся ученый и директор городской

средней школы, которому в молодости его нынешний завхоз предвещал унылое

прозябание с задрипанными селянами. Так в жизни тоже бывает.

На старости Василий Яковлевич Лагин, сын педагога-украиниста, стал

убежденным националистом. Побаливает поврежденная в бытность его работы на селе

нога. Теперь он никогда не расстается с палочкой. Ковыляет по городу потихоньку, охотно здороваясь со своими бывшими студентами. Расспрашивает их об успехах. О себе

говорит, что работает заместителем директора. Очень не любит Россию. Считает, что она

виновна во всех наших бедах. Часто спорит по этому поводу с персоналом школы, своими

подчиненными, которые его сознательно заводят; тогда он выходит из себя и начинает

кипятиться. Люди довольно переглядываются, им это нравится – спорить с украинским

националистом, который, как и они, русские и украинцы, трудятся в еврейском учебном

заведении.

Дети его живут в Киеве. Дочь, красавица Ирочка, мать двоих детей, окончила

Киевский институт культуры, работает учителем музыки в частном детском саду. У нее

хороший муж, бригадир строителей. Как-то она, еще студенткой, приехала погостить

домой, шла по улице, к ней подлетели двое хорошо одетых мужчин. Расхвалили ее

внешность, предложили роль в фильме, который они якобы снимают в Херсоне.

Прекрасно воспитанная Ирочка без мамы принять такое судьбоносное решение не могла.

В общем, состоялась встреча мамы с руководством киногруппы. Галя посмотрела – люди

серьезные, и дала свое материнское согласие. Фильм, кстати, получился прекрасный.

Один из первых отечественных кинобоевиков, построенный по законам жанра

американских вестернов. Герой-одиночка, детдомовец, бывший афганец, прибывает в

гости к армейскому другу в тотально криминализованный город и в одиночку уничтожает

целую банду. Название фильма «Амэрикан-бой», он с успехом прошел на киноэкранах и

по телевидению. Васина дочка действительно сыграла там заметную роль: пусть

маленькую, зато хорошо всем запомнившуюся – валютной проститутки, волоокой

изысканной красотки. Заметьте, в жизни – очень чистая и порядочная девочка, на сцене –

97

проститутка выше всяких похвал! Как это у наших женщин получается, ума не приложу.

Вот наоборот – было бы понятно. Как в реальной жизни, где роли порядочных женщин

часто играют на сцене широко известные в актерской среде проблядушки.

Насколько я знаю, это ее первая и последняя роль в отечественной кинематографии.

Скорее всего, потому что она не пошла на то, чего от нее ожидали. Зато родители свято

хранят кассету с фильмом, гордятся творческими успехами доченьки.

Васин сын, Саша, живет под Киевом, работает в строительной бригаде своего

шурина, хотя имеет высшее образование: как и папа, учитель физики. По специальности

он, правда, никогда не работал, пошел сразу после института в милицию, дорос до

старшего лейтенанта и уволился. Одно время Саша вел в моей школе уроки физкультуры.

Имел проблемы в отношениях с учениками. Они его не слишком праздновали. Сегодня

этот сорокалетний мужчина, с красивыми серыми глазами, нежно очерченными крупными

девичьими ресницами – уязвимое место своих родителей, они за него очень переживают.

Кажется, он несколько склонен к алкоголю. К нему в Бровары часто наезжает мать из

Херсона и живет у него месяцами. Пытается контролировать ситуацию.

И тогда Василий остается в херсонской квартире один. Сам себе хозяин. Убирает, готовит и стирает. Помогает Киеву деньгами. Ждет свою Галю.

Однажды утром я сделал в своем кабинете странную находку: в темном уголочке

рядом с системным блоком компьютера лежала тоненькая, чуть обгоревшая церковная

свечка. Долго не мог понять, что это значит. В общем-то, на своем рабочем месте я до сих

пор свечами не пользовался. Ясно одно: ее мне кто-то подбросил. Зачем, с какой целью, неизвестно. Опросил техничек – никто ничего не знает. Рассказал жене, она расстроилась: может быть, кто-то тебе хочет пакость сделать, ворожит что-то? Неприятно.

Человек я, в целом, не суеверный, но рассказал об этом раввину: а он что думает?

Иосиф посоветовал не придавать странной находке особого значения. Наверное, действительно, есть в моем окружении кто-то завистливый, стремящийся накликать на

меня беду, но мне не стоит волноваться: все эти штучки на евреев не действуют.

На досуге я попытался вычислить: кто в школе имеет доступ к моему кабинету, и у

кого из этих, допущенных, есть личные основания завидовать мне в такой степени, чтобы

ненавидеть? Думал, думал и не нашел. Врагов вроде у меня нет, а вот завистников – не

знаю. Впрочем, вспомнил почему-то ту старую историю с проводами Васи в аспирантуру, но тут же отбросил эту непрошеную мысль подальше: как я мог такое о своем старом

друге подумать…

Конечно, любая многолетняя дружба со временем приобретает несколько иные

очертания. Если посмотреть, что между нами сейчас общего, то на первое место я бы

безусловно поставил… диабет. Он поразил нас примерно в одно время. Слава Богу, пока

не инсулинозависимый. Вася любит о нем подолгу судачить. Читает разные пособия. Кое-что проверяет на себе. Живет своей болезнью, – как сказала бы моя мамочка. А недавно он

меня вообще поразил. Рассказал, что у него врачи нашли десять заболеваний. И с

удовольствием перечислил: диабет, гипертония, ишемическая болезнь сердца, атеросклероз, гепатоз, фурункулез, артроз тазобедренного сустава, начинающаяся

катаракта и конъюнктивит (периодически).

Каждое заболевание он уважительно четко проговаривал, вроде раскланивался с

могущественным другом-покровителем, снизошедшим к нему в унылые будни. В его

мечтательном тоне робко сквозила надежда, и чуть прищуренные глаза замерли в одной

точке, будто наблюдая что-то заветное на дальнем горизонте. Десять болезней…

Я знал, что Вася частый гость медицинских учреждений, но о таком внушительном

шлейфе разнообразных недугов даже не догадывался. И тут, довольный произведенным

впечатлением, Василий не удержался и сделал еще одно ошеломляющее признание.

– Ты знаешь, у меня есть склонность к системному мышлению… Вот я и решил

подойти к своим болячкам, используя традиционно научный подход. Завел на каждую по

толстой тетради, куда и заношу все, что мне становится известным из специальной

98

медицинской литературы, а также из других источников. Скажу тебе честно: я уже больше

пяти лет, кроме медицинских книг, ничего не читаю. Даже газет не держу в руках. Зато о

своих заболеваниях знаю больше любого врача!

– Зачем же ты тогда ходишь по больницам?

– Как зачем? Ну, консультируюсь с ними, совместно вырабатываем подходы к лечению

моих заболеваний, исходя из индивидуальной картины и развития каждого конкретно в

моем организме. Потом, у них же и аппаратура кой-какая имеется… Конечно, они

нервничают, но худо – бедно общий язык находим.

– А почему нервничают?

– Потому что мне приходится их постоянно поправлять: они же по крупному счету ни

черта не понимают. И не хотят в этом, собаки, признаваться! А я о своих болезнях знаю, практически, все. Потому что для врачей – это обычные чужие болезни, которых в своем

институте они изучали сотнями. А для меня – это собственная десятикратная беда, которая мне, а не кому-то другому, болит и лично меня, а не кого-то другого, хочет

извести со свету. Я скажу тебе больше: если бы все больные были такими, как я, то и

врачи у нас были б совсем другие. А так, каких заслуживаем – таких и имеем…

Ты никогда не обращал внимания, какие у них равнодушные сонные рожи во время

приемов? Оживляются, гиппократы хреновые, только когда им кто-нибудь звонит по

мобильному телефону. Мне на прошлой неделе было назначено у эндокринолога в

поликлинике, и я по пути туда зашел в магазин и купил подарок на день рождения дочери.

Ирка с детьми должна была приехать вечером. Взял комплект столовых приборов, попросил упаковать покрасивее, обвязать ленточкой.

Так моя докторша вдруг такая внимательная стала: и осматривает меня, и

расспрашивает участливо, а сама глаз от пакета не отрывает…

Мой старый друг, обладающий столь ценным системным подходом к своим болезням, недавно поделился сокровенным: что смерти он совершенно не боится, но вот умереть

рано – ни за что не хочет, ведь тогда насмешит всех близких, знающих о его десяти

тетрадках. Какая чепуха, правда?

Когда-то в молодости, хитро улыбаясь, Вася поведал мне немудреный жизненный прием.

– Хочешь знать, что о тебе думают другие, притворись, что плохо слышишь. Жалуйся на

плохой слух, постоянно переспрашивай, вроде ты чего-то не расслышал, и через самое

короткое время все начнут говорить, в том числе и о тебе, не обращая внимания на твое

присутствие, то есть довольно откровенно. Поверь, услышишь много интересного. По

крайней мере, не будешь заблуждаться, кто твой друг, а кто – враг. Вот моего батю все

считают глухим, а он, молодец, всегда знает, кто и как к нему относится.

Я этот разговор запомнил, а Вася видимо забыл. И когда со временем он стал все чаще

переспрашивать, невольно вспоминал его дружеский совет и смеялся в душе. Но прошли

годы, и он действительно стал терять слух. Такое в старости со многими случается. Вот

мне недавно рассказали смешной казус, связанный с его легкой нынешней глухотой

Встречаются на автобусной остановке Василий и Света Лехтер, роскошная дама

пенсионного возраста, учительница, с которой они некогда вместе работали. Зима, промозглая погода, люди, стремясь укрыться от пробирающего насквозь ветра, сбиваются

в небольшую кучку, транспорт как сквозь землю провалился. Светлана явно рада встрече, говорит Васе, что он прекрасно выглядит, коллеги чуть ли не целуются.

Тем не менее, довольный Василий замечает, что у Светланы уставший вид, заботливо

интересуется, не больна ли она. При этом его визави говорит негромко, рассчитывая на

приватный характер встречи, а тугой на ухо Вася, понятное дело, изо всех сил старается, чтобы она его услышала… В общем, слушателями этой содержательной беседы невольно

становятся все ожидающие автобуса.

Такая гласность Свете, похоже, претит, но разве Василия удержишь, если он разойдется?