Записки несостоявшегося гения

воспитанников стал учеными-химиками, говорят, есть среди них и профессура.

Проходя мимо ее двора в Велетне, часто видел белье на длиннющих веревках. И

Неонилу, с ожерельем прищепок на шее, то развешивавшую его, то снимавшую. И ни разу

– ее мужа Костю. Занят был, видно.

Помню занятный штрих. Когда дочь Белобровой Ира, выпускница-отличница, сдала собеседование по химии в Киевский университет им. Шевченка на высший балл, преодолев серьезный конкурс даже среди медалистов, Лилия Павловна принесла в школу

дорогой чешский обеденный сервиз, разложила на своем столе, дождалась стечения

учителей, любующихся выставленной красивой посудой, а когда в учительскую зашла

Никитина, подозвала ее и сказала:

– Це вам, вельмишановна Неоніла Петрівна, від вдячної сім'ї Білобрових!

Неонила, на лице которой проступили красные пятна, растерянно смотрела на Лилю

Павловну, а учителя, смущенные невиданной щедростью завуча, разошлись по рабочим

местам.

Вернувшись после двенадцатилетнего отсутствия, семьи Никитиных я в школе не

застану. Неонилу высмотрели в соседнем Николаеве, дали квартиру в центре города и

пригласили читать химию в школе для одаренных детей. Сельская учительница…

Русский язык и литературу в Городнем Велетне читали колоритные дамы – Анна

Павловна Примиренко и Лидия Яковлевна Московченко. Примерно, одного возраста.

Когда я начинал там работать, им было чуть за пятьдесят. Анна Павловна грузная, величавая матрона, с легкой одышкой и в светлых накрахмаленных блузках, представляла

собой выраженный тип сельской интеллектуалки. Была неравнодушна к людям. Весьма

коммуникабельная, легко входила в контакт. В первые же минуты знакомства выяснила: женат ли я, есть дети, где собираюсь жить – в Херсоне или Велетне.

– А я вас видела на автобусной остановке у рынка с красивой девушкой. Наверное, ваша жена? Нет? А кем она вам приходится?

Она много читала, любила щегольнуть в разговоре чьей-то цитатой. Ее супруг

Василий (не помню отчества), высокий худощавый мужчина, умевший носить фетровые

шляпы, внешне чем-то напоминавший актера Вицына, был начальником совхозного

отдела кадров. Слегка выпивал, так сказать, на тихом подсосе. Жена его держала на

коротком поводке, а если он пытался взбрыкнуть – мстя была громкой и неотвратимой, и

он ходил тише воды – ниже травы. Милый представитель сельской элиты…

Когда сослали в Горький академика Сахарова, Анна Павловна недоумевала:

– Трижды Герой труда, небось, все у него есть, зачем ему эта фронда?

251

И еще штрих. Если она хотела хорошо отозваться о другой представительнице

слабого пола, то лучший комплимент из ее уст носил гигиенический характер: – Такая

чистоплотная женщина! Или восхищенно: – Она большая чистюля!

Таким образом, доброта, порядочность, щедрость и отзывчивость отходили на

второй план. Главное в женщине – чистота и чистоплотность. А что, может, и правда?

Вернувшись в Велетень в 1986 году, я узнал, что накануне её с Московченко тихонько

выпроводили на пенсию. Молодой плеяде учителей они мешали одним своим

присутствием (сторонились разных гулянок, процветавших в школе, плюс старомодные

представления о долге, чести и миссии учителя, разделявшиеся далеко не всеми).

Пришлось идти к ней домой, уговаривать вернуться хотя бы на несколько часов нагрузки.

Она согласилась. Лидия Яковлевна осталась дома. Моя инициатива была воспринята

коллективом без особого воодушевления.

Лидия Яковлевна в молодости была красавицей. Белолица, прекрасные волосы, невысокого роста, но с выразительной фигурой, типа «всё при ней». Немногословна, с

шляхетскими повадками женщины, знающей себе цену.

Долгие годы была первой дамой школы. Ее супруг Сыроедов (имени – отчества не

помню), на пару десятков лет её старше, был в 50-ые годы на Западной первым

секретарем райкома. Жил – поживал, сражался с бандеровцами, ночевал каждый раз в

другом месте и доночевался до того, что бросил семью, сойдясь с красивой девчушкой из

педучилища. В те времена такие вещи не прощали, и Сыроедов очутился в пригородном

херсонском селе в кресле директора школы.

Был крепким хозяйственником, при нем построили новую школу, простоявшую полвека.

Преподавал в старших классах историю; учитель был никакой, объяснял новый материал, читая параграф из учебника. Дети на его уроках и в ус не дули, занимаясь кто – чем.

Родная дочь, например, открыто играла в шахматы с приятелем, не обращая внимания на

папу, с трудом осиливающего учебник.

Как это часто бывает в таких случаях, женский расцвет Лидии Яковлевны пришелся на

мужской закат Сыроедова, и отношения супругов настолько разладились, что он на

старости уехал прозябать в пансионате бывших партработников под Киевом. Она

доживала свой век с престарелой матерью в небольшом домике. Дочь выучилась и

появлялась в Велетне крайне редко.

Учителем она была неплохим, могла дать хороший урок, но системы не было и

создавалось впечатление, что дети мало ее интересовали. Считала себя городским

человеком, волею судьбы прожившим всю жизнь в селе. Вела себя безупречно, но я видел, как загорались у нее глаза, когда в учительской вспоминали бывшего директора совхоза

красавца Якоденка, трагически погибшего, купаясь в ванне.

_________________

252

УДИВИТЕЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Наверное, мне в жизни везло на встречи с интересными людьми. С яркими

личностями, выделяющимися на общем фоне. Один из них – Марк Михайлович Штыкель, начальник ПМК – 163 (передвижной механической колонны) треста «Каховсельстрой».

Его организация базировалась в Белозерке, строила дома, фермы, клубы, школы.

Именно у него я принял в 1976 году Белозерскую школу №2, к нему обращался за

устранением всяких неполадок и неудивительно, что мы стали приятельствовать, тем

более, был он интересной личностью, способной на в высшей степени неординарные

поступки.

Невысокого роста, полноватый, с водянисто-серыми глазами, обрамленными

пушистыми ресницами, с копной курчавых седеющих волос, он умел удивлять. Прежде

всего, крепко пьющий еврей всегда редкость, а Марик закладывал, практически, ежедневно. – Работа такая, – говорил он, – не выпьешь с поставщиками стройматериалов, разного рода начальством, контролерами качества – хрен построишь!

Так получилось, что потом его назначили шефом новостройки, и он, по мере сил и

возможности, помогал мне в решении хозяйственных вопросов. Разумеется, все наши

встречи оканчивались пьянкой, и я даже стал побаиваться такой крепкой дружбы.

Расскажу, как он строил. Уже через две недели начала работы в школьной

столовой, в районе кухонного оборудования, обвалился пол. Слава Богу. это случилось

ночью, и в трехметровый (!) провал никто не попал. Я воспринял это как знак судьбы, что

на новом месте работы можно ожидать всякого и, скорее всего, не очень хорошего.

Поэтому все последующие годы я побаивался своей двухэтажной красавицы, томясь в

ожидании, как бы не произошло чего-нибудь более существенного. Особенно после того, как на одной новехонькой ферме обвалилась стена, по слухам, из-за того, что поблизости

дети играли в футбол, и то ли у одного игрока оказался слишком сильный удар, то ли

стена держалась на соплях. Эта история наделала много шума в районе. Моя тревога

усилилась.

Тем не менее, ему всё прощали. И не потому, что он плохо строил, а из-за того, что

при плановом строительстве ему ничего не доставалось и приходилось приобретать

материалы низкого качества. А тут еще в Белозерке выделили на окраине большой

участок земли под дачи и, надо понимать, значительная часть цемента уплывала в

частный сектор. Утешение было одно: дачи, построенные на краденном цементе, держались куда крепче, чем государственные строительные объекты.

Рабочие Марика почему-то любили. Он накручивал им неплохие зарплаты, сквозь

пальцы смотрел на воровство, и они были готовы за него в огонь и в воду. И даже

прощали необычные шутки. Так, провожая работников по утрам на объекты, он

частенько, для ускорения процесса, кричал «шнель», и они, смеясь, расходились по

автобусам. Не уверен, что я бы сильно смеялся, если бы мое начальство подгоняло меня

подобным образом.

253

Иногда он заказывал в школьной столовой ужин на трех – четырех человек (всегда

расплачиваясь при этом!), и после работы в моем кабинете собирались его дружки: майор

Пожернюк, славный парень, замначальника райотдела милиции, дочь которого, отличница, училась в моей школе, председатель поссовета наглый пузан Черныш и еще

кто-нибудь из приглашенных. Как-то, уже в десятом часу вечера спохватились, что

поздно, пора домой, и тогда Марик сказал, что без подарка, чтоб успокоить жену, не

уйдет, и предложил присутствующим взять по вазону цветов из моего кабинета. Я был

столь ошеломлен, что не нашелся, как реагировать на такую щедрость, и наутро избегал

смотреть на техничек, удивленных пропажей цветов из директорского кабинета.

Думается, до сих пор они считают, что обесцветил свой кабинет сам директор…

Тот вечер мне запомнился еще и по другой причине. Приехав в школу, Марик, проживавший в Херсоне, отпустил своего водителя, и когда пришла пора собираться, попросил, чтобы я его подвез – ты же все равно в город едешь!

При въезде в Учхоз нас остановил патруль ГАИ. Молодой гаишник потребовал у

меня документы, нагнулся к окну, принюхался и спросил: – О, тут что – водку пили или

просто разливали?!

Марик сидел индифферентно, с вазоном в руках, типа принюхиваясь к цветам, вроде его

это совершенно не касалось.

Надо было спасаться, и я дружески сказал гаишнику, что все в порядке, просто я

отвожу домой пьяного дружка, в жизни всякое бывает, отпустите… И тут Марк

неожиданно встрепенулся: – Ты, ты – предатель!, – взревел он. – Лживый негодяй, вместе

весь вечер пили, а теперь – отвожу пьяного дружка… Я пытался его утихомирить, но

совладать с пьяным Мариком было непросто. Он рывком открыл дверцу кабины, выбрался, не выпуская вазона из рук, и закричал, что никуда со мной не поедет, потому

что «не успели петухи три раза прокукарекать, как ты уже предал меня этим карателям в

форме ГАИ!» и стал просить патрульных отвезти его домой, предлагая за эту дорожную

услугу пять рублей.

Сказать, что гаишники были удивлены – это ничего не сказать. С Мариком они в

разговоры не вступали, зато ко мне обратился один постарше и сказал: – Виталий

Абрамович, вы в порядке, ехать дальше сможете или мне сесть за руль?

Оказывается, меня узнал и пожалел родитель моего ученика. Я ответил, что, конечно, доеду, извинился и стал звать Марика в машину. Возмущенный тем, что

патрульные его игнорируют, Марик заявил, что с предателями никуда не ездит, и в знак

полного ко мне презрения открыл одной рукой ширинку и с неизменным вазоном в другой

стал мочиться на переднее колесо школьного «Москвича».

Гаишники смеялись, а мне было обидно, будто не железного школьного коня, простите, обсцыкали прилюдно, а самого водителя, которым по злой превратности судьбы

оказался я…

В общем, с горем пополам Марка уговорили, он уселся в машину и, чувствуя

неловкость от напряженной тишины, вновь стал обнюхивать злополучные цветы.

Со стыдом признаюсь, что мы еще дважды останавливались: Марка тошнило, и он

орошал остатками пиршества, на этот раз, заднее колесо. Видно, ему было стыдно, и

испражняться при свете фар он счел неуместным. Интересно, что и за столь интимным

занятием он не выпускал из рук цветы, то ли боялся, что их отнимут, то ли ощущал мое

желание разбить вазон на его голове.

Я вел автомобиль, и в моей голове бились обидные мысли. Особенно угнетало, что

даже ни в чем не повинная школьная машина в ходе этого безумного вечера оказалась

дважды обосцанной: и сзади, и спереди, а мне оставалась только роль безмолвного

водителя, не смогшего защитить свою драгоценную любимицу.

При въезде в город Марика обуяли сомнения: куда ехать – к Нине или Мане? Я не

знал ни ту, ни другую, молчал и мне больше всего хотелось швырнуть его добрым пинком

на дорогу. Женой оказалась Нина, к ней мы и направились. В конце пути, Марик немного

254

протрезвел и стал оправдываться: мол, он неправильно меня понял, ему показалось, что я

хочу его выставить перед гаишниками пьяницей, а стерпеть такое унижение ему не под

силу… – Пойми, Виталий, – заговорил он, – я тебя уважаю, ты меня уважаешь – значит, мы

с тобой уважаемые люди, давай забудем эту дурацкую историю…

Подъехав к его дому, я уже успокоился, предвкушая быстрое расставание. Но

Марк, глядя на меня невинными глазами, стал говорить, что ему плохо и попросил

провести его до двери. Отказываться было неудобно, поднялись на третий этаж. Он не

успел позвонить, как дверь шумно открылась и разъяренная фурия – именно такой

предстала передо мной заждавшаяся супруга – громко выкрикнула: – Что, мудила, явился

не запылился, еще и бомжа-алкоголика прихватил с собою!

– Нина, Ниночка, – залепетал Марик, – Бог с тобою, разве это алкоголик – это мой

подшефный, директор школы, которую я построил! Знакомься, это Виталий Абрамович, про которого я тебе столько рассказывал. Смотри, какие прекрасные цветы он тебе

подарил! А как они пахнут, понюхай! Только не забывай поливать, пусть растут у нас

долго, напоминая нашу с Виталием крепкую дружбу…

Нина нюхать не захотела, но он всучил ей вазон, и она пропустила нас в квартиру.

Марик стал уговаривать ее попить вместе чаю и спросил, не осталось ли дома чего-нибудь

более крепкого. Я стал отказываться, но хозяин, освободивший от вазона руки, стал меня

усиленно заталкивать в гостиную.

Мрачная Нина накрыла стол, выпили за здоровье хозяйки, не помню о чем

говорили, но когда стали прощаться, Марк выкинул новый фортель. Он вышел в

соседнюю комнату, принес какую-то книгу и сказал: – Друг мой, Виталий! Ты сделал нам

подарок, я тебя тоже не отпущу с пустыми руками: держи на память о нашей встрече эту

прекрасную книгу! Знаешь, о чем я мечтаю больше всего? Хочу, когда мне будет плохо, чтоб ты приходил к нам в гости, садился в это кресло, а я присаживался у тебя в ногах и

слушал, как ты своим левитановским голосом читаешь мне эту книгу…

Эта идиллическая картина меня так впечатлила, что я сдуру принял его подарок и

направился к выходу, лишь бы вырваться поскорее. И уже в коридоре расслышал, как

Нина горестно стенала: – Как ты мог, Марик, ведь эту книжку мне принес почитать мой

брат Володя…

Услышав это, я было остановился, но Марк, не принимая возражений, решительно

меня выпроводил. Уже приехав домой, я рассмотрел щедрый дар Марка – последнюю

томик мемуарного цикла Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь». Между прочим, мой

любимый. Сколько потом я ни уговаривал Марика забрать его обратно, он не хотел и

слушать.

Запомнился мне и еще один эпизод, характеризующий неуёмных характер этого

человека. Как-то приехал в ПМК высокий гость – главный инженер треста

«Каховсельстрой». Провел на базе ПМК совещание, наградил передовиков грамотами и

премиями, а после, как это было принято в те времена, начальник ПМК устроил своему

шефу знатный сабантуй на берегу озера, где уже варилась уха, жалились шашлыки и

томилась пара ящиков спиртного.

В пээмковский автобус набилось человек пятнадцать передовиков и передовиц, к

берегу на «Волгах» подкатило райкомовское руководство, на это пиршество был зван и я.

Пьянка как пьянка, тосты за производственные успехи, купание в озере, легкий

флирт начальства с передовичками женского пола. Я не заметил, как началась драка.

Сначала раздались какие-то крики, а потом пошло – поехало. Выпившему Марику

показалось, что высокий гость повел себя непочтительно к какой=то передовице. То ли

сказал что=то не то, то ли уж сильно прижимал к себе предмет неуместной страсти.

Короче говоря, вспыльчивый Марик так избил своего начальника, что их еле

разняли. Наступал вечер и громадный бланш на лице незадачливого инженера сиял всеми

цветами радуги. Праздник был испорчен. Все грустно разъехались.

255

В общем-то ничего страшного не произошло, редкая пьянка в сельской местности

заканчивается без дружеского мордобоя. О драчливости Марика знали все. Так сказать, пацанское благородное дело. Но избить непосредственного начальника – что-то в этом

всё-таки было…

А через пару недель стало известно, что отведавшего штыкельских кулаков

главного инженера назначили руководителем треста. Вот тут-то и началось самое

интересное. Марик загрустил и стал пить еще больше. – Кажется, пора сливать керосин, -

жаловался он, – придется, видимо, искать другую работу…

Я пытался его утешить, но понимал, что дни моего шефа сочтены. Через несколько

дней новый управляющий трестом собрал совещание руководителей мехколонн. С

Мариком мы встретились накануне, на нем лица не было. Что Марк – на следующий день

у меня всё с рук валилось, ждал, чем этот пердимонокль окончится.

Неожиданно всё завершилось благополучно. По рассказам Марика, совещание

проходило обычно. Управляющий заслушал отчеты начальников ПМК, дал ценные

указания, Марик сидел тише воды, ниже травы, а когда все уже расходились, бросил

фразу из идущего в те времена сериала «Семнадцать мгновений весны»: – А вас, Штыкель, прошу остаться!

И сказал Марику, стоявшему с повинной головой: – Мы с вами, Марк Михайлович, всё-таки мужчины. Поэтому, считайте, никаких недоразумений между нами не было!

Идите, работайте, старайтесь не подводить трест, спрос с вас будет такой же, как и со

всех. Будет результат – награжу, нет – расстанемся подобру-поздорову, вы уж не

обессудьте.

Счастливый Марик в тот вечер пил за здоровье своего нового руководителя.

***

После моего перехода в Херсон, видеться с Мариком мы, практически, перестали.

Он был занят своими делами, я – своими. Дружба по профессиональным интересам – не

самый долгий вид дружбы.

Знаю, что через несколько лет его уволили, пошел на пенсию. О нем долго ходили

легенды в Белозерском районе. На память белозерчанам остались школы, выстроенные

его ПМК. Стоят до сих пор, и никакие футболисты им не помеха.

Его давно нет. Царствие небесное этому удивительному человеку.

=============

Когда остаются жалкие пять минут

Ты понимаешь, что там, где надо, уже ждут

И с нетерпеньем глядят на Небесные часы

Кто-то невидимый шепчет: давай, не ссы!

Сделай решительный и упругий шаг

Смело начни последний свой аншлаг

Зрителей много, смотрят радостно вниз

Ждут, когда под твоей ногой рухнет карниз…

===============

256

А ВЫ СБЕРЕГЛИ СВОЮ МУЗУ?

Говорят, у каждого творческого человека своя Муза. Долгое время моей Музой -

вы не поверите! – был кот. Назло жене, с которой мы конкурировали за внимание наглого

котофея, ставшего моей любимой фотомоделью, я снимал про него фильмы, писал стихи и

даже мяукал дивные кошачьи песни. Когда его не стало, другого дружка мы уже не

заводили, полагая это подлой изменой. Горжусь – так поступают настоящие однолюбы!

Сейчас он покоится под ТРК Суворовский, мы похоронили его в скверике, на месте

которого потом построили это чудище. Уверен, что нашему Равке тоже не нравится, что

над ним высится такая громада. Возможно, именно поэтому ТРЦ не везет долгие годы и, пожалуй, уже навсегда. Мстительный, видно, был наш котик. Единственное, о чем жалею

до сих пор, что не приобрел для этого умницы диплома о высшем образовании. В наши

веселые денечки, когда образуются за деньги, это вполне возможно. И был бы

дипломированный педагог или врач (после нашего Херпедмедуниверситета), приносил

пользу обществу, а не только парочке Бронштейнов. Как вам стихи, которые я посвящал

нашему любимцу:

Наш мир земной так странно создан,

257

Что трудно что-нибудь понять.

Мы часто в небе ищем звезды,

А счастье – вот, рукой подать…

Сначала крохотный комочек,

А после – чудо из чудес.

Наш самый преданный дружочек,

Как жить могли мы раньше – без?!

А гений, ведь, воспел когда-то –

Спи, наш хороший, сладко спи –

Ученого кота-собрата

На длинной золотой цепи.

Налево – песнь ты не заводишь,

Направо – слов не говоришь,

Но сердце все равно тревожишь,

Когда загадочно молчишь.

Не верю тем, кто утверждает,

Что кот – беспамятен и глуп.

Коты обиды не прощают

И не едят из чуждых рук.

Они заботливы и нежны,

И мысли их хранит чело.

И их пушистые одежды

Сияют – всем врагам назло!

==============

ОСТАВИТЬ ПО СЕБЕ ПАМЯТЬ

В Велетенской средней школе, где я директорствовал перед переходом в Херсон, моя жена работала лаборантом кабинета физики. И к ней часто приходила в подсобку

маленькая девочка с добродушными наивными глазами, пятиклассница Света Сотник.

Рассказывала о себе, о своей семье, делилась мечтами. Хотела видеть в Алле старшую

подругу. Девочка училась неважно, зато хорошо рукодельничала, была чистоплотной, всегда наглаженной, с крупными бантиками. Каюсь, я думал, что такое стремление

подружиться с моей женой вызвано тем, что я директор. Кажется, я себя сильно

переоценивал. Прошли годы, я перебрался в Херсон, Света Сотник стала привлекательной

барышней с милым лицом, на котором выделялись доверчивые добрые глаза, но она по-прежнему, хотя бы раз в год, старалась встретиться с Аллой.

Было время – я взял ее к себе в школу секретарем. Чувствовала она себя среди

учителей неуверенно, дичилась, сказывалось, очевидно, чувство некоторой

258

неполноценности, внушенное ей в детские годы из-за неважной успеваемости. Спустя

какое-то время она ушла.

Насколько я знаю, Света вышла замуж, родила мальчика. В общем, хороший добрый

человек. Была общительна и доброжелательна, имела много подруг. Казалось бы, обыкновенная жизнь, таких, как она, тысячи, но это только на первый взгляд.

Однажды она поехала в город на рынок и пропала. Не вернулась домой ночевать.

Такого никогда не было. Ее искали и не нашли. Лишь через несколько дней ее увидела и

опознала в больной, лежащей без сознания в реанимации больницы водников, медсестричка-односельчанка.

Молодой женщине не повезло: оторвался тромб и произошла закупорка жизненно

важной артерии.

На похороны Светы Сотник пришли тысячи людей. Оказывается, эта милая

приветливая девушка, не обладающая какими-то званиями или наградами, не очень

образованная, зато отзывчивая и скромная, чем-то сумела вызвать расположение всех, кто

ее знал. Ее смерть множество людей восприняли как личную утрату. По крупному счету, несмотря на свою молодость, она в полной мере состоялась как личность. Честно говоря, в

жизни бывает так редко, для меня это большая загадка. Я знаком со многими людьми, по

местным меркам, высокого полета. Среди них – депутаты разных уровней и профессура, мэры нынешние и бывшие, чиновники и военные, священнослужители и бизнесмены.

Амбиций у некоторых – выше крыши! И что? Я желаю всем долгих лет жизни, но почему-то уверен, что умри любой из нас – никогда его смерть не вызовет такое людское горе, как

смерть Светы Сотник. Горевать будут близкие. Остальные – разве что, любопытствовать.

=============

ПОЧЕМУ ЛЮБОВЬ МЕШАЕТ НА ВЫБОРАХ

Невольно вздрогнул, увидев на странице ФБ пост известного в Херсоне человека, умершего в прошлом году. Увы, это не он ожил, а его вдова поздравляла с этого света

своего любимого. Теплые, грустные слова, наполненные неизбывной болью. Похоже, её

чувства остались свежи, как утренние розы, покрытые бусинками блестящих слез.

В Херсоне сейчас идет референдум, что сродни выборам, и я почему-то вспомнил

давнюю историю, связанную с покойным.

Дело было лет двадцать назад, когда мой герой Виктор Б. баллотировался в