Журнал наблюдений за двадцать лет

Отодвигая ногой стулья, завхоз измерил рулеткой размер кабинета и, достав блокнот, начал делать вычисления. Ничего более не сказав, он так же решительно вышел и направился по своим делам.

– Слышал, что сказано? Сегодня же после обеда снимешь пол. Шкафы и стол ставь прямо на землю. Работай до вечера, пока не сделаешь всё, я тебе потом за это отгул дам. Кабинет я не запираю сегодня.

Как и было оговорено, после обеда я взял рабочих больных, и мы добросовестно принялись за работу. Провозившись до семи вечера я поплёлся домой, размышляя на какой день мне лучше взять отгул.

На следующий день, придя на склад я увидел только большие от удивления глаза кладовщицы. Ни о каком тёсе она даже не слышала. Семейкина на месте не оказалось. В конторе мне сказали, что у него какие-то неотложные дела в диспансере на ***ной улице. Не заподозрив ничего плохого, я продолжил свою деятельность.

Кабинет старшей сестры выглядел довольно неприглядно. Тёса не было ни на этой неделе, ни на следующей. У меня нарастала тревога и про отгул я стеснялся напоминать. Алексеева часто была навеселе и не обращала на меня внимание. Так прошли два месяца, наступила осень, и все ожидали прихода из отпуска Гольдман. За день до означенной даты Алексеева собрала свои пожитки, и сама убежала в отпуск на два месяца.

Гольдман была вне себя от гнева. Открыв дверь своего кабинета, она долго стояла, не зная – куда положить свои вещи. В её апартаментах вместо пола была земля вперемешку со щепками, ржавыми гвоздями и всяким мусором. Посередине – валялась пустая стеклянная полуторалитровая бутыль из-под спирта.

– Ви-итя, что это такое?! Мне сейчас-таки станет очень плохо! Ты как посмел?!.. Заче-ем?!..

– Елена Александровна, – без какого-либо стеснения, с чистыми глазами, начал я, – Анастасия Васильевна мне велела снять пол, а Леонид Сидорыч сказал, что доски скоро будут, но их почему-то так и нет… – Мою речь оборвала Мария Алексеевна, которая приглашала нас на пятиминутку.

– Ты кого послушал?! Кто такая Настя Алексеева, какая она к чёрту старшая сестра?! Пустое место она, а не старшая сестра. Учти, во всём произошедшем я обвиняю только одного тебя…

На пятиминутке разговор продолжился. Старшая сестра обвинила меня во вреде больничного имущества и пригрозила серьёзными разбирательствами с проведением по итогу ремонта за мой счёт. Заведующий с Марией Алексеевной постарались сохранить нейтралитет, но как-то неубедительно. Их осуждающие меня взгляды не оставляли никакого шанса на поддержку. В заключении мероприятия подала голос, обычно сидящая тихо и притворяющаяся глуховатой сестра хозяйка:

– Все трудинструктора всегда перед тем, как что-то делать всегда советовались со мной, а Витя даже не подошёл. Я узнала о снятии пола только на следующий день, когда…

Сидя обескураженным, я смотрел на Филипповну и думал: «Ну ты то зачем лезешь? Твоё счастье, что не подошёл к тебе, а то помалкивала бы теперь в тряпочку».

Через час пришёл завхоз и громогласно произнёс:

– С чего это ты взял, что я тебе что-то обещал? Ничего я не обещал и быть такого даже не могло, не выдумывай! Нечего мне тут врать…

Это было фиаско! Без задней мысли я чувствовал себя виноватым, но не понимал-где я совершил ошибку. Официально, я не материально ответственное лицо, и вот так с ходу – ущерб они на меня повесить не могут. Я всерьёз волновался. Пребывание в отделении стало меня тяготить и мной было принято решение-если на меня будут давить с деньгами или как-то притеснять, то придётся рассчитаться. Благо, мать у меня была тоже-не последний человек и успокоила меня, если что-постарается пристроить меня оператором котельной. Работа не сложная, а зарплата – не меньше. Да и график-вполне удобный. Но, к счастью, всё в итоге обошлось. О происшедшем больше не упоминали. Алексеева из отпуска вернулась как ни в чем не бывало, продолжала пьянствовать и развлекаться. Примерно через полгода, следующей весной, завхоз раскошелился-таки древесиной и Толик Антипенков мастерски выложил пол под снисходительным взором Елены Александровны.

Глава 18. Поездка в N-ск.

В начале 21-го века в нашей ***ской психбольнице была угольная бойлерная. Везде – на газу, а у нас – на угле. Отходами такого отопления была куча шлака, которым обильно посыпали зимой дорожки от гололедицы. Пока была зима- всем это нравилось – обувь не скользила и было очень удобно идти. Но вот по весне, когда таял снег, весь этот посыпанный шлак составлял большое грязное месиво, которое вместе со входящими заносилось в отделение и приносило массу работы убирающим полы санитаркам. Так было и весной 2001-го года, когда я в очередной раз явился утром на работу.

Меня встретила недовольным взглядом молодая санитарка Аня Белова, устроившаяся чуть больше полугода назад. Она всё это время работала на «приёмном покое» и занималась тем, что выдавала больным положенные сигареты-по одной пачке в день и продукты, если была необходимость ходила на склад за личными вещами, а также-убиралась в раздевалке и проходе вплоть до столовой. Именно это она и делала сейчас. Внешность её не бросалась в глаза, и всё же она была довольно милая девушка обычного роста и двадцати лет. Она мне сразу приглянулась, и я старался всякий раз при встрече с ней перекинуться какими-нибудь фразами в надежде завязать беседу. Она всегда отвечала, но как-то тихо и неуверенно, всякий раз стараясь как можно скорее прекратить разговор. Я быстро к этому привык и решил, что это какая-то особенность в характере. Она была не замужем и производила впечатление одинокого человека. Это подогревало мой интерес. Аня при встрече со мной отводила глаза в сторону, давая понять, что у неё есть важнее дела и поважнее. Я старался не навязываться, поэтому долгого общения никогда не было. Вот и в этот раз её взгляд не предвещал какого-то интереса с её стороны и, скорее – выражал недовольство, поскольку после меня на полу оставались заметные следы, которые ей пришлось за мной замывать. Я же прошёл в свою мастерскую, стараясь идти на цыпочках, но толку от этого было мало.

С определённого времени нашу мастерскую переоборудовали в палату и даже-ждали заселения больных во врачебном крыле, но что-то не срослось и комнату опять набили всяким хламом и отдали её мне для проведения трудотерапии. Раздевался я в ней же. Свой ящик в раздевалке я отдал новому санитару, а в раздевалку теперь заходил исключительно попить чаю и пообедать. Из кабинета врачей мне навстречу вышел Дмитрий Ильич и пригласил меня немедленно зайти для беседы.

– Виталий Григорьевич, у нас есть такой больной Наймитов. На прошлой неделе мы должны были увезти его на общий режим в больницу по его месту проживания – город N-ск. Но Леонид Сидорович не смог нам вовремя выделить машину для этого. Транспорт будет только сегодня. Потому срок содержания по определению давно вышел, а это очень плохо. К тому же, просрочились результаты анализов из носоглотки и куда-то пропали результаты на диз.группу. Ваша задача на сегодня будет увезти Наймитова в N-скую психбольницу и любыми способами оставить его там. Делайте что хотите, а больного привозить назад нельзя. Вот его документы и история болезни. Сотрудник милиции с вами сегодня не поедет, у них ожидается какая-то важная проверка. А вы возьмёте с собой санитарку со смены. Поддержка невелика, но хоть что-то. Соберите вещи и когда дадут машину-поезжайте.

Я взял документы и направился к выходу, как мне навстречу вошла Елена Александровна. Старшая сестра тоже-попросила меня войти в свой кабинет. Она только что пришла на работу и была ещё одета. В руках у неё было несколько сумок. Она на какое-то время взяла паузу передохнуть, а затем начала говорить:

– Виталий, ты уже работаешь трудинструктором около года и, наверное, хочешь перейти в медбратья. Я могла бы тебя сейчас перевести. Элеонора Владиславовна, к сожалению, недавно сломала шейку бедра и теперь не сможет больше у нас работать. На её место я перевожу другую медсестру. Таким образом освобождается свободная ставка для тебя. Но. Если вдруг выйдет с декрета Семёнова, а это может случиться когда угодно, то нам с тобой придётся попрощаться навсегда. Я хочу тебе предложить-остаться сейчас на прежней должности, а переведу я нужного мне человека. Согласен?

– Да, конечно, – ответил я, – я не тороплюсь и могу пока работать трудинструктором сколько понадобится.

– Вот и отлично! Я рада, что с тобой мы нашли общий язык.

Я вышел в коридор и направился к Ане Беловой у которой должен был взять вещи больного и получить от того расписку в историю болезни, что вещи им получены полностью. Аня сидела в столовой и на мою просьбу-вновь сделала кислое лицо, но всё же выполнила то, что от неё требовалось.

Глеб Наймитов являлся представителем какого-то немногочисленного народа Поволжья. У него была характерная внешность-невысокий рост и монголоидные черты лица. Он жил в N-ске, уездном городе, километрах в шестидесяти от нас. Там у него была многочисленная родня, но судьба своего родственника их волновала мало. Никто не припомнит, чтобы кто-то ездил к нему на посещения. Запомнился Наймитов тем, что большую часть своего свободного времени он раскачивался туловищем взад-вперёд. Иногда это очень надоедало соседям по палате, и они выгоняли его раскачиваться в туалет. Там он мог заниматься любимым делом хоть часами, пока санитар не загонял его обратно в палату. Речь у него была грубая и примитивная, поэтому друзей у него никого не было.

Быстро пересмотрев свои немногочисленные вещи и поставив крестик в историю болезни, мы втроём зашли в машину. Вместо положенной охраны меня сопровождала санитарка, которая работала совсем недолго и имя её уже мало кто помнит. «Смена раздолбаев» сидели в своей комнате и ожидая важную проверку азартно перекидывались в «тысячу».

До N-ска мы ехали часа полтора. Водитель попался разговорчивый и по пути всё время что-то рассказывал нам через окошко, отделяющее кабину с салоном:

– Генератор у нас ни к чёрту. Второй диодный мост уже горит за этот месяц. Если заглохнем тут – не знаю: как добираться будем. Обмотка старая, коротит, вот мост и горит то и дело. Я говорил Семейкину: «Дай новый генератор, вон у тебя на полке пять штук новых стоит». А он только орёт на меня: «Сам поломал, сам теперь и делай»! Приходит главный и просит меня отвезти его в деревню. А я ему говорю: «Завхоз генератор зажал, можем заглохнуть на полпути». Главный, вроде всё понял, дал распоряжение. Семейкин генератор выделил, а потом и говорит: «Отвезёшь главного и на место всё вернёшь, как было. Мост за свой счёт купишь. Государство не даёт денег на новые мосты два раза в месяц, сам покупай»… Козёл!..

Мы въехали в N-ск и выяснилось, что дорогу до местной психбольницы никто из нас не знает. Все мы были тут впервые, не считая больного, но он не мог сказать даже-какое сегодня число. Решили спросить у прохожих. Но, как на зло, попадались всё какие-то несведущие люди. Никто не знает. Проезжая по центральной улице мы упёрлись в набережную широкой реки. Пришлось развернуться и свернуть в первый попавшийся переулок. Немного попетляв по запутанным улочкам, наша машина выехала на здание местного ГИБДД. У входа стояла патрульная машина и два гаишника, которые жевали какие-то бутерброды. Поняв, что это как раз то, что надо водитель притормозил на обочине и вышел навстречу им – спросить дорогу. Они охотно откликнулись, и стали указывать правильный путь, широко жестикулируя руками. Узнав местонахождение больницы, водитель вернулся, и мы ещё полчаса ехали по лабиринту маленьких улочек. Наконец, машина подъехала к маленькому двухэтажному старинному особняку в стиле «модерн», и я прочитал вывеску, в которой говорилось, что это и есть N-ская психбольница.

Войдя внутрь, нашему взору предстала маленькая амбулатория. В регистратуре я спросил у сотрудницы – как мне попасть в стационар для сдачи больного. Мне была указана дверь, за которой была лестница на второй этаж. Я последовал совету и на кнопку вызова, когда мы втроём поднялись по этой лестнице, мне открыли. Стационар был тоже-миниатюрный. Больные лежали повсюду. В коридоре, проходах, палаты забиты под завязку. Нас окружило несколько дородных женщин. Сложно было понять их должности, одеты они были во всё одинаковое. Узнав, что им привезли ещё одного клиента женщины запротестовали:

– Вы что, не видите, сколько у нас народу?! Куда мы ещё одного денем, всё забито до предела?!

– Дайте мне, хотя бы поговорить с вашим начальством. – Настаивал я.

– Хорошо, говорите. Вон там дверь заведующего. Стучите настойчивее, он не сразу открывает.

Я сделал, как велели и минут через пять дверь открылась изнутри и показался врач. Он был очень похож на нашего Полушкина, только ростом значительно меньше. Как будто его младший брат. Он боязливо смотрел на меня снизу вверх и как-то глупо улыбался. Я с важным видом доложил ему о цели визита: «…суд постановил…главный психиатр области велел…больной числится за вашим учреждением…необходимо выполнить распоряжения…документы в наличии…». Он только кивал в ответ. Наконец я произнёс:

– Так, значит мы его вам сдаём, возьмёте его бумаги?

– Да, да, конечно, конечно. – Испуганно ответил заведующий и взял мои бумаги.

Дав знак своей санитарке, я решительно направился к выходу. Она на происходящее только хлопала глазами. Мы стремглав выскочили из отделения под обескураженные взгляды медперсонала. Так же стремительно была покинута больница. Запрыгивая в «буханку», я бросил водителю: «Сматываемся отсюда побыстрее, пока нам морду не набили!». И машина сорвалась с места.

В хорошем настроении мы вернулись обратно в четвёртом часу дня. К счастью, ничего плохого в дороге не приключилось. Дело было сделано и довольно ловко. Начальство уже ушло домой, а значит – и мне можно было собираться. Проходя через приёмный покой, мне навстречу – опять попалась Аня, которая, как всегда, прошла мимо меня с опущенным холодным взглядом. Я забрал из мастерской сумку и решил на дорогу попить чаю в раздевалке в компании молодой санитарки. Она наверняка шла туда. Я не ошибся. В раздевалке уже находился Уланов и кто-то ещё из его смены. Но тут меня ждал сюрприз. Аня, всегда тихая и замкнутая, внезапно оживилась и громко смеясь, что-то рассказывала Андрею. Её поведение меня сильно удивило и несколько расстроило. Это означало, что тихо она вела себя только со мной и, на самом деле, моё присутствие она лишь терпела через силу. Осознавать это было мучительно неприятно. В этой ситуации я развернулся назад и молча побрёл домой, погруженный в мрачные мысли. Я размышлял тогда: «Можно было добиться любых результатов в делах, заработать какое угодно количество денег и совершить героические подвиги, но всегда встанет на пути какой-нибудь жалкий тип и именно он, а не ты получит всю славу и внимание женщин. А для меня всё будет бессмысленно, все достижения и, опустив руки останется лишь сидеть разочарованным и смотреть в одну точку».

Глава 19. Оконные рамы.

В жаркое лето 2001-го года двое моих подопечных занимались любимыми делами: Миша Моисеев всё утро ковырялся на грядках, А Толик Антоненков мастерил разные поделки и продавал их сотрудникам за чай. После обеда они вместе красили и покрывали лаком красивые разделочные доски. Мне было очень приятно наблюдать за их работой. В своё время Полушкин мне намекнул, что своих работников нужно поощрять и мне не стоит отказывать в их просьбах купить им чая. Я не отказывал. Где-то раз в неделю мои рабочие давали мне 50 рублей на покупку четырёх стограммовых пачек. Я их брал за 32 рубля и 18 рублей оставались мне «за работу». Они этот чай перепродавали другим больным и сами имели некоторый доход. Выходящие от Филипповны рабочие досмотру никогда не подвергались и могли за пазухой пронести блок «Тройки» или два. Мастерская могла удобно служить местом хранения спекулятивных продуктов. Все были довольны и каких-либо проблем с руководством или ментами не возникало. Периодически сотрудники во время обысков чай изымали и использовали его для своих нужд, а мне поступал новый заказ.

В то же время у охраны сменился начальник отделения. Им стал Павел Бабочкин. Он начал работать совсем недавно. Когда-то его выгнали из органов за некую провинность, а примерно полгода назад от описанных событий-восстановили и направили работать на «спец». Нрава был он весёлого и общительного. Таким образом, новое назначение всеми было одобрено.

После назначения командиром отделения, Павел принялся рьяно за работу и решил навести нужный ему порядок. И тут его как подменили. Улыбчивый и открытый мужичок сразу стал властным и злобным. Его подчинённые особо не реагировали на новоявленного сумасброда и большую часть времени по-прежнему проводили за карточными баталиями, поэтому Бабочкин решил простереть свою власть на более слабых. То есть на меня.

Новый начальник вдруг озаботился возможным побегом кого-то из больных. Побегов не было уже много лет и вдруг Павел решил, что именно в его руководство он может состояться и ему необходимо принять безотлагательные меры. Слабым звеном нашей пенитенциарной системы он определил окна. Вообще-то они были со встроенными решётками из арматуры. И перепилить такую арматуру пока не мог никто. Поддавалась она только газосварке и появившимися в широкой продаже «болгаркам». С двух сторон окно снабжалось застеклёнными рамами, которые всегда снимали на жаркое время года. Иначе – в отсутствии вентиляции нахождение в палатах являлось сущим адом для пациентов. Проблем с окнами не возникало. Больным легче было прокопать под землёй тоннель, нежели пытаться пилить высокоуглеродистую закалённую сталь. Но почему-то именно окна сильно забеспокоили Бабочкина.

Однажды утром он подошёл ко мне и распорядился: в обязательном порядке после семи вечера рамы ставить на место. Каждый день. Утром-можно снять, а вечером-ставить. Эту идею я счёл совершенно идиотской и прямо об этом заявил. Тогда Бабочкин пошёл к Полушкину и высказал ему своё требование. Полушкин при любой ситуации, всегда занимал сторону охраны и строго приказал мне слушаться распоряжений начальника охраны. Теперь-у меня возникли проблемы. Уходил с работы я в четвёртом часу дня, когда был зной. Ставить рамы в это время было небезопасно: больные открыто угрожали мне расправой, что у начальства вызывало только насмешки. По мнению самого Бабочкина, я должен был в такой ситуации ежедневно вечером приходить на работу и делать, что мне велят. У меня было ощущение, что мне запретили справлять нужду, расстегая штаны. И теперь ходить везде я должен был исключительно в обгаженных штанах и никак иначе. Не было никого из начальства, кто вошёл в моё положение. Я как мог игнорировал эту дурь, но жёсткие разносы на пятиминутках понуждали меня искать какой-то выход. И он нашёлся. Мне нужно поблагодарить дежурных медбратьев – Лужина и Геру Гурина, Константина Хоменко и других. Они вечером брали молодого уборщика по прозвищу «Огурец», и он выполнял за меня прихоть охранника-самодура. Получалось не всякий день, но в целом проблема как-то решилась.

Продолжалось всё это месяц или два. Закончился он довольно драматично. Как-то вечером, до 21 часа больные гуляли, как всегда, во дворике и ровно в девять их завели по палатам. Зашли в тот день не все. Совсем молодой цыганёнок по фамилии Маевский ловко спрятался за стоящими про запас ненужными койками в проходе между двориком и коридором. На ночь ему была назначена таблетка феназепама, но он её не принимал. Мария Алексеевна, назначивши препарат, забирала транквилизатор для каких-то своих целей, и Гера (а именно его была смена) заботливо отнёс учётную таблетку в кабинет врачей. Дежурила в ту ночь именно Алексеевна. Больных в то время не пересчитывали вопреки инструкции и отсутствие Маевского никто из персонала не заметил, раздача лекарств прошла штатно. Сам Маевский тихо сидел в своём укрытии и терпеливо дожидался того момента, когда вся смена уйдёт пить чай, а у больных с гомосексуальными наклонностями начнётся время для зажигательных игрищ. Уличив удобный момент, злоумышленник выбежал в прогулочный дворик, взобрался по решётке и, подняв верхнюю клеть (которая не была приварена), вылез наружу и забравшись на крышу быстро убежал по ней к заднему двору. Один ловкий прыжок вниз, и – почти свободен. Побег удался.

Пропажу обнаружили утром, во время завтрака. Мария Алексеевна спешно вернула таблетку феназепама в контейнер, сохранив это в тайне. Пришедший следователь был удивлён халатности персонала. Мало того, что больные не сверялись по списку, так ещё и контейнеры с таблетками не проверялись после раздачи. Смене Гурина досталось крепко. Премий тогда не лишали ввиду их отсутствия, но выговоры дали. После написания объяснительных всех вызывали в ОВД для дачи показаний. Короче, суеты и нервотрёпки было предостаточно. Охране, видимо, тоже досталось. Что у них было точно неизвестно, в милиции редко выносили сор из избы, но Бабочкина от руководства отстранили и перевели на другой объект. В больнице сделали оргвыводы и теперь, в обязательном порядке, проводили пересчёт больных два раза в день. О распоряжении ставить на ночь окна как-то сразу позабыли и у меня одной проблемой в жизни стало меньше.

Радовался облегчению я недолго. Однажды, занимаясь каким-то делом, я услышал разговор двух наших медсестёр. Он был о том, что теперь Вадик Короленко после каждой смены увозит куда-то переведённую в медсёстры Аню Белову на недавно купленных подержанных жигулях. Да и сам внешний вид Ани к тому времени изменился. Теперь она пользовалась ярким вызывающим макияжем, и всем своим видом давала знать окружающим, что ездят они с Вадиком отнюдь не в бадминтон играть. Ещё не отстираны были шторы от жирных рук Короленко, как тот стал «первым парнем на деревне». Меня эта новость немного шокировала, хотя было бы наивным ждать чего-то другого. Когда неприятное осознание пришло, на какое-то время в глазах потемнело и на противоположной стене мне привиделись две довольные хари. Одна – полупьяной Алексеевой, и вторая – ехидно ухмыляющегося Уланова. Своим видом они мысленно мне говорили: «А чего ты ждал? Мы тут идолы, эти людишки и шагу не вступят без нашего одобрения. Ты наивно думал, что Аня посмеет сделать что-то против нашей воли? Как бы не так! Ты преклонил перед нами колена, ты принёс нам богатую жертву? Да кто же теперь из наших подданных захочет общаться с объектом насмешек, возникших от их же следствия? Ты обречен на этот замкнутый круг, чему мы очень даже рады!» Я старался отгонять от себя дурные мысли и переключался на решение новых задач. Через несколько месяцев Вадик И Аня поженились, а пойманного Маевского отправили на «специнтенсив» в соседний регион.

Глава 20. Свадьба Бори Налимова с Лизой.

Шла поздняя осень. Листья не только уже все опали, но и были убраны из тех мест, где им не положено быть. Яркое утреннее солнце почти не грело, и идущие на работу сонные прохожие застёгивали куртки до самого подбородка.