Соколиная охота

– Чего тебе от меня надо, Моралес? – с вызовом, вскинув голову, спросил Гамми.

Как он правильно сделал, что дал Звездецкому уйти. Не оставил его в лагере. Вот этот изможденный голодом патлатый недомерок мог составить Хоакину конкуренцию. Мог, но не стал. Он выбрал свой путь.

Можно было убить его. Но Хоакин не убивал просто так, без повода – это могло подорвать его авторитет. Он был деспотом, но деспотом справедливым.

Во взгляде Гамми не было и тени страха. Минуту назад он ошибся, приняв отвращение за страх. Опасение – да, было, любой нормальный человек, да и зверь тоже, опасается за свою жизнь.

Хоакин не спеша вытащил из-за пояса «дыродел» и демонстративно медленно щелкнул предохранителем. Гамми едва заметно вздрогнул в такт щелчку. Все-таки тебе, сволочь, жалко шкурки своей подпорченной. Сейчас ты мне все расскажешь.

– Мне надо знать, кто тебя прикрыл, – какой смысл юлить и говорить намеками? – Почему тебя прикрыли и что ты им за это пообещал. Расскажешь?

«Дыродел» с глухим стуком лег на жесткое сиденье рядом с бедром, Моралес скрестил руки на груди.

– И еще мне интересно, что ты делал на берегу?

Гамми покосился на оружие, отодвинулся в дальний угол кубрика и принял более расслабленную позу.

– Никто меня не прикрывал, – ответил он на первый вопрос.

– Ты знаешь, я бы мог поверить тебе, если бы не одно «но» – ты не наркоман. И никогда им не был. А уж я перевидал этих сморчков на своем веку. Пойми, Гамми, мы уже не в «Африке», мы пытаемся сбежать оттуда. И ты, и я. Мы должны быть заодно.

– Послушай, Моралес, ты вообще нормальный? Ты сам понимаешь, что говоришь: меня прикрывали. Если бы меня кто-то прикрывал, чего бы я гнил здесь вместе с тобой на этом гребаном острове? Ты не задавал себе такой вопрос? Чего ты вообще ко мне прицепился? Ты верно заметил, что мы уже не в «Африке», так что бросай свои африканские привычки.

«А может, он хочет, чтобы я его застрелил? – подумал Хоакин. – Тоскует по своему идиоту?» Да нет, вряд ли. Здесь кроется что-то другое. Но и в словах Гамми резон был. Неужели внутренний голос ошибся? Быть того не может. Моралес еще раз внимательно взглянул в лицо Звездецкого – нет, в нем определенно что-то изменилось. Взгляд? Вроде бы нет. Все на месте, но выглядеть Гамми стал как-то иначе.

Хоакин никогда не нервничал по поводу того, что придется проучить очередного проходимца. Со стороны могло показаться, что надзиратель впадал в неистовство, зверел на глазах. Кто-нибудь, не знавший Моралеса, мог решить, что он повредился рассудком. Но шоу он показывал только для устрашения, для усугубления, так сказать, исправительного эффекта. Никакого особенного возбуждения, как любили изобразить писатели в книгах о надзирателях-маньяках, никакого удовольствия от проделанной работы он не испытывал. Именно работы – и ничего большего.

Стремительным движением натренированная долгими годами рука выдернула из петли на поясе резиновую дубинку. В следующее мгновение орудие летело в пасть наглецу. Хоакин уже слышал, как зубы этого мозгляка с хрустом крушатся, проваливаясь в черную пропасть поганого рта, что посмел противоречить надзирателю. Но тут произошло нечто непредвиденное – зубов не оказалось там, где они должны были быть. Собственно, рука Моралеса не встретила вообще никакого препятствия. Дубинка провалилась в пустоту, Хоакина понесло следом, и жесткая резина с сухим стуком раздробила тонкую пластиковую панель на стене.

Быстро, почти мгновенно, Моралес перенес центр тяжести на левую руку, которой он теперь опирался о диванчик Звездецкого, повернулся вправо и, не размахиваясь, вонзил оружие в то место, где только что сидел заключенный. И снова рука Моралеса провалилась в пустоту.

Как он это делает?! Какое он имел право улизнуть из-под удара надзирателя?! Только Хоакин больше не надзиратель и здесь, как он только что сам заметил, не «Африка».

В дверь с палубы постучали.

– Босс, у вас там все в порядке? – послышался приглушенный переборкой голос Садеха.

Моралес резко дернул дверь на себя, дал дубинкой по зубам ничего не понимающему подчиненному и только тогда ответил:

– Полный!

Вот теперь он на самом деле был зол и взбешен. Хотелось раскроить череп этому придурку с карабином, но Садех еще понадобится.

Надзиратель посмотрел на избитого заключенного. Тот зажимал рукой разбитый рот, в глазах застыли страх и непонимание.

– Никогда, слышишь – никогда! – не лезь, куда тебя не звали! – заорал на него Хоакин. Садех покорно кивнул и отошел на несколько шагов к корме.

Испуганные моряки сидели там, прижавшись друг к другу. Трое – капитан был наверху, управлял катером. Волноваться о правильном направлении не стоило – правильного никто не знал, а капитан был заинтересован добраться до большой земли не меньше «африканцев».

Чуть поодаль от пленников, метрах в полутора к носу, сидел Штрайх, демонстративно направив «дрель» в сторону подопечных. Охрана, мать их! Эти морячки, если захотят, скрутят Штрайха в два счета, он и на курок нажать не успеет.

– Вытащи Гамми оттуда, – сказал он Садеху, – и…

Да нет, в расход пускать его рано. Он ведь так ничего и не рассказал. Черт, правильно сказал – здесь не «Африка», здесь он на чужой территории, хоть видимость власти и сохраняется. Пока сохраняется.

– …отправь его к этим, – более мягким тоном произнес Моралес, кивнув в сторону моряков.

– Я с ним попозже поговорю, – пробормотал он себе под нос. Скорее для собственного успокоения, в глазах заключенных его авторитет, похоже, уже не поднять.

Гамми, щурясь от яркого солнца после сумрака кубрика, выполз на палубу и тут же получил тычок прикладом под ребра. Крякнул и согнулся пополам. От удара Садеха он не уклонился. Моралес посмотрел на корчащегося Звездецкого, вид у того был несколько ошарашенный.

Ну, конечно, Садех шавка, зачем его раздражать, это неинтересно. А вот Моралес – достойный противник. А пулю в лоб ты получить не боишься?

Хоакин решил, что расспросит Гамми попозже. Он так настойчиво убеждал в этом самого себя, что почти поверил, почти перестал думать, что ему стало не по себе от того, что минуту назад проделал в кубрике Звездецкий. Моралес чувствовал, что бессилен заставить его говорить, Гамми он мог только убить. Но и в этом тоже появились сомнения – странные, иррациональные сомнения. И получить пулю Звездецкий определенно не боялся.

– Вижу землю! – раздался хриплый крик раненого штурмана.

10. Три года назад. Ноябрь. Анклав Москва

Странное ощущение – вроде бы дышишь, а воздуха не хватает. Мордоворот с невероятно типичными чертами лица, которые забудутся сразу, как только исчезнут из поля зрения, вытащил руку из живота Звездецкого. Наверное, он, если бы захотел, мог бы переломить позвоночник ударом в живот. Но в этот раз не хотел – кулак исчез в мягком, дыхание сперло, но пояснице больно не было.

Странно, но больно не было вообще.

Звездецкий конвульсивно хватал ртом воздух, но это не приносило облегчения – как будто вокруг него образовался вакуум.

– Ты понял? Никого ты здесь не удивишь своими подвигами, – произнес тот тип, что бил.

Кого он стремился удивить? Звездецкий не понимал, что происходит. Легкие наконец наполнились воздухом, и в голове перестало гудеть. Больше всего настораживало отсутствие боли. Полное, словно его не били, а поглаживали. Да и поглаживания – что-то же он должен был чувствовать.

Но не чувствовал.

Он осторожно ощупал языком – губы разбиты, явственно ощущалось соленое. Правый глаз открывался плохо, будто веку что-то мешало, не иначе наливающийся синяк. Но ничего не болело.

Другой на его месте радовался бы. Но… Не чувствовать боль было неприятно. Это было непривычно и беспокоило.

– Что вам нужно? – немного шепелявя разбитыми губами, спросил Звездецкий.

– Кому ты отдал активатор? – мягко спросил новый голос.

Оказывается, комната была несколько больше, чем показалось сначала. Звездецкий осмотрелся – плотная, почти непроницаемая темнота окутывала его со всех сторон. Он сам сидел в большом и довольно удобном кресле. Позу можно было бы считать комфортной, если бы не пристегнутые металлическими скобами к подлокотникам руки. Кресло и пару метров вокруг освещал сноп яркого желтого света. Внутри этого круга стоял тот мордоворот. Движения бугая были аккуратны и выверенны, но бросалось в глаза, что руки у него явно чешутся врезать Звездецкому еще.

А голос, спросивший про ключ, принадлежал мужчине субтильного телосложения, лицо которого рассмотреть было невозможно – он прятался за пределами освещенной зоны.

– Активатор? – Непонимание Звездецкого было искренним.

– Он самый, – нетерпеливо повторил силуэт в темноте. – Перестань ломать комедию.

Стало быть, они думают, что таинственный активатор у него был. Только он эту штуку и в руках не держал. Нужно ли разочаровывать этих людей, говорить, что они ошиблись? Наверное, нет – все равно не поверят.