Ошибка императора. Война
И опять потекли монотонные дни. А Лондон требовал активных действий. Нейпир не торопился.
В июле 1854 года некоторое разнообразие внесла небольшая группа из трёх паровых корветов, посланных Нейпиром к крепости Бомарзунд для разведки и наблюдения за возможным передвижением кораблей противника.
Английский капитан Уильям Холл, возглавлявший эту группу, простояв несколько дней на траверзе крепости, каким-то образом нашёл на берегу опытного лоцмана, и тот, искусно маневрируя, провёл англичан по мелководью, приблизившись к Бомарзунду на расстояние выстрела. В нарушение приказа флагмана Холл открыл огонь по крепости и обстреливал её до тех пор, пока на всех трёх кораблях не закончились боеприпасы. Крепостные орудия тоже не молчали, но их ядра не долетали до кораблей, хотя несколько снарядов всё же угодили в борт одного из кораблей. Ущерб, причинённый обеим сторонам, был минимальным, но несколько защитников и членов английских экипажей были убиты или ранены.
Император Николай I наградил всех защитников крепости: каждому защитнику вручили по серебряному рублю.
Зато капитану Холлу не повезло: за нарушение приказа адмирал Нейпир объявил ему выговор и уже было снял с поста командира, но… за Холла вступилась английская пресса. Все лондонские газеты расписали это сражение как блестящую победу храброго английского капитана. Скривившись, словно от зубной боли, Нейпир порвал приказ и оставил в покое нарушителя дисциплины.
Истомившаяся в ожидании настоящих сражений лондонская публика с нескрываемой радостью встретила известие о поступке Холла. Особенных похвал удостоился подвиг Чарльза Лукаса, гардемарина одного из кораблей Холла. Когда на верхнюю палубу судна упал неразорвавшийся русский снаряд и прозвучал сигнал всем спрятаться в укрытие, двадцатилетний Лукас схватил шипящее ядро, поднес его к борту и бросил вниз. Едва коснувшись воды, снаряд разорвался, легко ранив двух моряков. В благодарность за этот поступок капитан Холл представил храброго и сообразительного юношу к званию лейтенанта. Адмирал вынужден был согласиться и с этим.
Но это были мелкие боевые стычки. А Лондон и Париж продолжали настаивать на более внушительных победах.
К началу августа к эскадре Нейпира подошёл караван транспортных судов с десятитысячным отрядом французских солдат, морских пехотинцев и военных инженеров. Солдаты были крайне истощены штормами и длительным переходом. Они были недовольны питанием, условиями их содержания, назревал мятеж. Нужно было отвлечь войска каким-нибудь сражением.
На борту «Дюк оф Веллингтон» шли бесконечные совещания и споры, доходившие до оскорблений и обвинений флагмана в трусости.
Большинство командиров кораблей требовали от своего флагмана отдать приказ о нападении на Кронштадт, намекая на Синопский бой, блестяще проведённый русским адмиралом Нахимовым. Но осторожный Нейпир, не желавший окончательно погубить свой авторитет потерей кораблей, упорно твердил, что он не собирается повторять эту абсурдную, с точки зрения морской практики, операцию – зайти в узкое место под огонь тяжёлых крепостных орудий и мортир.
– К тому же, господа, – защищался Нейпир, – фарватер перед Кронштадтом весь усыпан «адскими машинами». Да и количество русских кораблей несколько больше, чем мы предполагали.
– У русских, сэр, мало паровых кораблей в отличие от нашего флота, – послышалась реплика одного из командиров.
– Возможно! Но вы должны понимать, что парусники на якорях не уступают паровым кораблям. Топить свой флот я не позволю, – парировал Нейпир.
Однако и английский, и французский флагманы понимали, что полное бездействие негативно скажется на их авторитете и, что тоже важно, на кораблях окончательно испортится моральное состояние экипажей и войск. Да и не грех вспомнить о Швеции и Дании. Разгромив хоть где-то русских, союзники могли бы рассчитывать на несговорчивых датчан и шведов, и это дало бы основание требовать от них долгожданные канонерские лодки и опытных матросов.
Долго совещались и спорили руководители эскадры, решая, на какую же крепость напасть. И вот после слов уставшего от споров командующего вновь прибывшими французскими войсками генерала Барагэ де Илье «Господа, Бомарзунд – вот крепость, на которую нам следует обратить своё внимание! Как показал обстрел крепости капитаном Холлом, о коей вы, господа, говорили, она столь беззащитна, что мы не можем её не победить» он в гневе со всей силы ударил кулаком правой руки по столу. Такое негодование немолодого вояки, потерявшего по молодости в боях левую руку, сыграло свою роль: приняли решение захватить Бомарзунд, тем более, имя этой крепости благодаря капитану Холлу уже не сходило со страниц европейской прессы. Командующим операцией адмиралы единодушно назначили этого безрукого, но весьма опытного генерала.
– Вот и повод генералу показать нам, молодым, как брать крепости, – прошептал на ухо коллеге один из командиров французского корабля.
– Стоило ли затевать всю эту кампанию ради какого-то Бомарзунда? Какой толк от этой крепости, не пойму. Кронштадт – понятно, дальше – русская столица!.. – пробурчал сосед.
– Надо же адмиралам хоть как-то отличиться. Наверное, и наш король, и их королева топают ногами от злости, побед требуют. И генерал наш однорукий что, зря пёрся в такую даль?
А кольцо блокады вокруг России во второй половине 1854 года сжималось всё сильнее и сильнее.
В Чёрном, Балтийском и Белом морях уже открыто хозяйничали многочисленные корабли союзников.
В начале апреля в Чёрном море они обстреляли город Одессу, в июне-июле – город Колу, Соловецкий монастырь, храмы и небольшие поселения в Белом море. Союзники также планировали напасть на Архангельск.
После ряда небольших стычек в Балтийском море, заблокировав русские корабли в портах и не осмелившись напасть на Кронштадт и Санкт-Петербург, интервенты приготовились напасть на крепость Бомарзунд.
А мы ведь помним, дорогой читатель, что в это время ещё одна англо-французская эскадра под началом английского адмирала Прайса, ещё недавно стоявшая в Перу, пересекла Тихий океан и подходила к восточным берегам России, к Камчатке.
Не лишне также напомнить, что всё ещё продолжалась война России с Турцией, а также то, что Россия осталась без союзников.
В это время она, Россия, могла рассчитывать только на свои силы.
Как позже скажет по этому поводу будущий император Александр III: «У России есть два союзника – армия и флот». И время покажет, что император совершенно прав. Однако надо добавить в эту фразу государя ещё слова: «российский народ», так как он – основа целостности территории своей страны.
Таким образом, на севере, западе, востоке и юге России началась наглая полномасштабная война Англии, Франции, позже и Сардинии. Мы уже молчим о Турции…
Какая же это, господа, Крымская война?..
Так, когда и где в действительности она началась?
Французы полагают, что 27 марта 1854 года, когда Франция объявила войну России. По мнению англичан, днем начала войны следует считать 28 марта 1854-го, именно в этот день войну России объявила Британия. Россия, в свою очередь, официально заявила о том, что находится в состоянии войны с Францией и Англией с 11 апреля 1854 года.
Но, пожалуй, более точной датой начала этой войны следует признать 5 октября 1854 года, когда Турция не без помощи всё той же Англии и при молчаливом согласии Европы объявила войну России. Именно с этого момента стал действовать план лорда Палмерстона и его сторонников.
Россию ждали нелёгкие времена.
Бомарзунд. Павшая крепость
Расположенный в Ботническом заливе между Швецией и Финляндией остров Аланд когда-то принадлежал Швеции. Однако в результате проигранных сражений перешёл в собственность России.
…В августе 1809 года генерал от инфантерии Барклай де Толли, занимавший тогда должность командующего войсками и начальника края, донес российскому военному министру графу Аракчееву: «Будет весьма полезно разместить на Аландских островах гарнизонный полк для надзора за почтовой конторой и другими гражданскими учреждениями, но прежде всего – для обороны островов, особливо, ежели будет построена малая крепостца».
Местом для строительства «малой крепостцы» под названием Бомарзунд генерал выбрал территорию самого большого острова Аланд. Через три года последовал указ посетившего ранее Аландские острова императора Александра I. Вскоре был сооружён деревянный редут с батареями, мало похожий на крепость. Сама же каменная крепость начала строиться уже при императоре Николае I с 1832 года. Часть старых деревянных редутов к тому времени частично разрушилась, дерево местами сгнило, стены стали обваливаться. Строился Бомарзунд почти двадцать два года, но так и не был до конца закончен.
Ближе к описываемым событиям строительство крепости не велось совсем. Однако политическая напряжённость в отношениях с Великобританией и её союзниками настораживала императора. В начале лета 1854 года для инспекции укреплений и поселений, расположенных на Аландских островах, был послан адъютант военного министра молодой офицер Шеншин.
После проверки островов он имел личный разговор с Николаем I, которому предложил ряд мероприятий для укрепления островов, обратив особое внимание на Бомарзунд. И в том же 1854 году император распорядился срочно приступить к окончанию строительства и ремонту укреплений в Бомарзунде.
По плану крепость должна была состоять из главного форта и нескольких башен, защищающих подступы к нему.
Предполагалось соединить эти башни с фортом крытыми ходами сообщений, возведя вспомогательные укрепления. Однако закончить строительство к августу 1854 года не успели: главный форт так и стоял, топорщась мокнущими под дождем лесами.
Для вооружения крепости в своё время было привезено свыше ста пятидесяти орудий, но, как всегда бывает, забыли доставить для них часть лафетов. Поэтому на позиции была установлена только половина пушек, стволы остальных лежали во дворе крепости.
За полукольцом оборонительных сооружений расположился небольшой гарнизонный городок. В нём были почта, лавки, штаб коменданта. Вместе с гарнизоном, финскими солдатами-«охотниками», гражданскими людьми население Бомарзунда во второй половине 1854 года насчитывало около двух с половиной тысяч человек.
Гарнизоном командовал старый служака шестидесятилетний полковник Яков Андреевич Бодиско.
В начале августа стояли на редкость тихие и спокойные дни с небольшими, как правило, во второй половине дня, порывами северного ветра. Но радости от подарка небесной канцелярии не было.
Не было слышно привычного смеха в гарнизонных курилках, возле пустого здания гауптвахты не стоял караул, отгоняя друзей сидящих за решётками проштрафившихся горемык, не маршировали по плацу солдаты, не звучали командные голоса офицеров. Даже в гарнизонном городке, где жили сотен шесть гражданских, и там и днём, и ночью стояла тишина, спозаранку нарушаемая разве что истошным криком петухов и ленивым лаем собак. Правда, по пустым улицам, как и прежде, носилась ватага мальчишек во главе с задиристым на голову выше всех сыном купца-бакалейщика. Кто с хворостинами, кто с длинными палками наперевес, копируя солдат гарнизона, колющих штыками соломенные чучела на плацу, мальчишки шныряли по всему посёлку в поисках врага. И враг находился… коровы, свиньи, на худой конец – гуси.
Последние месяцы Бомарзунд просыпался рано. Первые лучи небесного светила ещё не успевали упасть на землю, как, нарушая тревожную тишину, слышался визг пил, стук молотков да храп лошадей, тащивших многопудовые пушки и брёвна к наспех построенным редутам и амбразурам. Две тысячи защитников крепости, включая офицеров, почти всё гражданское население с самого утра и до глубокой ночи в свете костров и разного рода светильников спешно вели строительные и ремонтные работы.
Ещё недавно на внутренний двор центрального форта падали ядра. Обстрел вели три английских корабля, подошедших к Бомарзунду. Крепость тоже отвечала, но лениво и неохотно, хотя и влепила несколько ядер в борт одного из них.
«К чему тратить порох? – думал комендант. – Ясно же, просто разведка боем: пристрелочные выстрелы, замеры глубин фарватера и подходов к крепости…»
Особого вреда укреплениям многочасовая пальба не нанесла, так, по мелочам, но несколько защитников уже покоятся с миром, а полтора десятка раненых лежат в госпитале.
Лучи солнца даже в летний сезон редко баловали острова. Вот и сегодня после ночного ливня утро было пасмурным и сырым. Но всё же сквозь тучи, нависшие над островом, нет-нет да проглядывало солнышко, обещая хорошую погоду. По всем признакам, день и впрямь обещал быть ясным и тёплым. Ремонтные работы и на главном форте, и в трёх охранных башнях вокруг него с мудреными финскими именами шли полным ходом.
Около десятка солдат, выпачканные липкой грязью, ёжась от сырой утренней прохлады, с остервенением вбивали во влажную землю заострённые двухметровой длины брёвна, укрепляя бруствер редута, примыкающего к одной из башен. Солдаты по привычке бурчали и матерились, проклиная грязь, англичашек, какой день торчащих в заливе, и бог весть кого ещё… Однако работу не прекращали ни на минуту.
Несколько человек, среди которых, выделяясь немалым ростом, был недавно прибывший из Кронштадта мичман Михаил Дмитриевич Аниканов (средний из братьев Аникановых), уже второй раз пытались втолкнуть тяжёлое бревно на место сгнившего. С третьего раза мокрое бревно соскользнуло и больно ударило Михаила в плечо. Он поморщился, но сдержался, вслух не выругался.
– Мичман, мать твою, бога душу! – заорал старый солдат, тоже потирая ушибленное колено. – Здеся не сила потребна, а осторожность. Чего тычешь бревном-то мимо, силы девать некудова? Чему вас, флотских, учат? Баба и та ниткой в ушко иглы с первого тыка попадает, а ты цельным бревном в энту дыру в стене не могёшь. Тьфу… Чего стоишь?.. Давай поменяемся, берись с другого конца и толкай, а мы подсобим, едрёна вошь.
И старик, повернувшись к своему напарнику, с ехидцой прошептал:
– Кады ишо смогу на охфицера покричать… Глядишь, не сегодня-завтра полным вашим благородием станет, не покричишь тады.
Вставив наконец бревно на место, солдаты облегчённо вздохнули и, поплевав на руки, принялись за следующее.
К обеду трухлявые от времени брёвна на редуте были поменены и накрепко скреплены чугунными скобами между собой. Как старший по званию Аниканов разрешил всем солдатам сделать перекур. Сев в кружок, мужики достали носогрейки и задымили.
Придирчиво осмотрев укрепления, мичман остался доволен работой. Чтобы не слоняться без дела, некурящий Аниканов придвинул к солдатам почерневший от плесени обрубок от старого крепления бруствера и тоже сел.
– Ты, Митрич, не обижайси, что накричал. Не накричишь тут, кады англичашки с хранцузами над душой стоят. Нерва, она такая, спросу не требует, сама из организма прёть, – затягиваясь дымом, виновато, но с хитринкой в голосе произнёс баталер. – Вона их, вражин, сколько на рейде стоять, а мимо нас сколько прошло на Петербурх, жуть! Давно, поди, надоть было закончить сие строительство и ремонт.
– Да что я, не понимаю, что ли… Все на нервах… И то правда твоя, какой десяток лет всё строим и строим, а закончить, даже главный форт, никак не можем. Ещё не все пушки на лафетах стоят, и то неизвестно, все ли исправные. Вона возле казармы остальные стволы, что дрова, навалены в кучу. Полковник недовольный, мрачный ходит, думает, как успеть пушки установить, ума не приложит.
– Будешь мрачный, кады орава вражеска пред тобой. Ни хрена не успеем кончить постройку. Форт да три башни стоят, а кады сообщения-то меж ними сделают?.. А?.. Как тута успеть таперича?.. Думаешь, Михал Митрич, попрёт вражина на нас?
Молоденький солдат по фамилии Загородников спросил мичмана:
– Чаво наших-то кораблей не видать в море? Поди, боятся?
Аниканов встал, подошёл к брустверу. В стороне от него в саженях четырестах, вытянувшись вдоль пролива выпуклой дугой, виднелись каменные стены главного форта с торчащими в некоторых местах строительными лесами.
Массивный двухъярусный форт с мощным верхним сводом, покрытый слоем земли в четыре фута, с торчащими из амбразур стволами пушек выглядел внушительно.
Напротив форта, в заливе, который, собственно, форт и должен был охранять, недалеко от берега, коптя трубами, тем же полукругом, что и крепость, стояло несколько десятков боевых и десантных кораблей союзников. Стояли они давно, не шибко шумели, не озорничали, к ним привыкли, и в последнее время защитники форта не обращали на них внимания.
Михаил прислушался. На этот раз со стороны эскадры доносились слабые звуки корабельных дудок, трели свистков и… скрипы судовых талей. С бортов десантных судов матросы спускали шлюпки и понтоны, а из трюмов поднимали какой-то груз…
– Странное у них оживление сегодня, – вслух произнёс он. – Никак, пушки из трюмов на понтоны грузят… Тренируются или… – мичман обернулся к солдатам. – Гляди-ка, зашевелились супостаты. Поди, нас в подзорные трубы разглядывают, как мы копошимся здесь.
Затем бросил взгляд на Загородникова:
– Говоришь, корабли наши боятся союзников? Не думаю. Что толку выйти в открытое море, принять бой и погибнуть. Вона врага сколько… Супостаты, поди, того и ждут. Столицу нашу, братец, оберегают корабли, оно под пушками-то крепостей сподручнее будет. Уж точно англичашки не сунутся в Невскую губу[75].
И, посмотрев на старого солдата, зло произнёс:
– А напасть на нашу крепость могут и, видно, совсем скоро, коль выстроились в боевые порядки и шлюпки спускают.
– И то верно! А куды им деваться? Ить как пить дать, нападут. Зря, что ль, припёрлися к нам! – уверенно заявил баталер.
– Брат старший в Севастополе служит, весточку прислал. В Одессе, пишет, ещё в начале апреля… – увидев удивлённые глаза солдат, Михаил уточнил: – Одесса – это далеко отсюда, в Чёрном море. Союзнички обнаглели, обстреляли этот город. Но по зубам получили и отошли. Брат ещё сообщает, что в Севастополе тоже неспокойно. Почитай, война уже идёт, братцы. Теперь наша очередь.
Закончив перекур, солдаты застучали по дереву трубками, выбивая остатки табака. Работа продолжилась.
Не прошло и часу, как над головами работающих что-то вдруг зашипело, и через секунду саженях в восьми от редута раздался взрыв. За ним второй, третий… Сидевший на корточках Загородников вскочил и испуганно вжал голову в плечи.
– Кажись, началось, – пробормотал он. – А може… – договорить солдатик не успел, очередные разрывы заглушили его слова.
– Ложись, дурень! – закричал старый солдат, но было поздно – осколок вспорол солдату плечо. На рукаве его рубахи расплылось кровавое пятно. Солдат ойкнул и стал затравленно озираться, не понимая, что с ним…
Аниканов бросился к брустверу и… обомлел: кораблей противника видно не было, огромная шапка белого дыма над заливом скрыла их. Но вдруг, словно из сказочного облака, спустившегося с неба, оттуда выплыла армада шлюпок, баркасов и понтонов. На них Михаил различил фигурки в синих мундирах и тёмные силуэты пушек. Вся эта серо-синяя масса, будто крыльями, ритмично взмахивая длинными вёслами, стремительно двигалась в направлении берега.
Мичман оцепенел. «Вот он, штурм», – мелькнуло у него в голове. Он стоял и не мог пошевелиться. Вся эта грозная масса тихо и неотвратимо наваливалась на берег. Михаил не мог оторвать завороженного взгляда от развернувшейся перед ним панорамы.
Достигнув берега, французы стали выпрыгивать из шлюпок и тут же, выстроившись длинными цепочками, принялись стягивать за канаты орудия с понтонов, оттаскивая подальше от воды.
С форта защёлкали выстрелы. Территория перед укреплениями огласилась криками раненых, вспышками и треском ответной ружейной пальбы.
– В башню, в башню… – выйдя наконец из оцепенения, заорал мичман.
Но и без его команды, подхватав инструмент и свои ружья, солдаты уже мчались в нужном направлении.
Михаил перевёл взгляд на главный форт, откуда в этот момент загрохотали выстрелы орудий. Нижний ярус форта окутался дымом. Однако ядра не причинили вреда высадившимся французам, находившимся в мёртвой зоне. Ядра полетели в сторону ближайших к берегу кораблей союзников, но, не достигнув цели, плюхнулись в воду, поднимая фонтаны брызг. Но вот ухнули пушки верхнего яруса… Удача! Ядра на этот раз достигли цели: фок мачта ближайшего к берегу корабля «Леопольд», увлекая за собой такелаж, с шумом рухнула на палубу.
Запыхтев трубой, оставляя за собой чёрный шлейф дыма, корабль поднял якорь и, не сбрасывая швартовые концы причаленных к борту шлюпок, быстро-быстро отвалил подальше от берега.
Стукнув кулаком по бревну бруствера, Михаил прошептал:
– Так тебе, тварь подлая!
И тут дрогнул воздух. Почти одновременно корабли эскадры произвели залп из более чем полутора сотен орудий, их палубы и борта окутались белым дымом. И через мгновение земляное покрытие верхнего яруса главного форта и примыкающая территория вокруг вздыбились снопами взрывов, в воздух взлетели камни и комья земли, со стен крепости посыпались куски гранита, из амбразур нижнего яруса вырвались языки пламени… Всё вокруг загрохотало, засвистели осколки, в воздухе почувствовался резкий запах гари.
Сражение набирало обороты…
Под прикрытием теперь уже своих, крепостных, орудий навстречу французам из главного форта высыпал отряд солдат в тёмно-зелёных мундирах и финские гренадёры-снайперы в серой неприметной среди валунов побережья форме.
Со штыками наперевес они бросились навстречу неприятелю: русские с криками «Ура!», финны – молча. Однако не успели они добежать до передних рядов французов, как отряд смельчаков накрыли частые разрывы ядер корабельной артиллерии. Взрывы разметали наступавших. Атака захлебнулась. Оставив на земле убитых и взвалив на плечи раненых, защитники отступили. Берег теперь остался в полном распоряжении французской пехоты.
Отбив атаку русских, в двухстах саженях от крепости французы спешно устанавливали батареи осадных орудий и короткоствольных мортир. К берегу продолжали непрерывно подходить шлюпки и баркасы с войсками. На одной из шлюпок в окружении большой группы французских офицеров прибыл генерал. По тому, как возле него почтительно стояли офицеры, Михаил понял, что это весьма важное лицо (да, это был генерал Барагэ де Илье).
Рассматривая французского генерала с такого близкого расстояния, Аниканов непроизвольно посмотрел на свой пистолет и от досады сплюнул, жалея, что под рукой не оказалось ружья.
Оглядев ещё раз картину высадки, Михаил помчался вслед за своими солдатами. Уже перед самой башней взрывная волна от очередного разрыва снесла с его головы фуражку, ухо уловило звук пролетевшего мимо него осколка. Желая подобрать фуражку, мичман остановился, но, перекрестившись и пробормотав «О, Господи!», вслед за солдатами вбежал в башню.
В помещении стоял полумрак и тяжёлый пронизанный пороховой гарью воздух. Сразу стало трудно дышать.
Со стороны противоположной от входа стены раздавались едва различимые команды офицеров, отовсюду неслись матерные выкрики канониров, топот и шарканье ног сотен солдат, и весь этот шум сливался в общий неразборчивый гул.
Михаил в надежде побыстрее привыкнуть к полутьме потёр руками глаза, и когда они стали различать предметы и людей, стал крутить головой из стороны в стороны, надеясь увидеть командира башни капитана Теше. На мичмана никто не обращал внимания.
Но тут, Аниканов не поверил своим ушам, из дальнего угла нижнего яруса раздался весёлый задорный смех солдата. И это было так неожиданно, что на какое-то мгновение возникла тишина – все прислушались. Но через секунду-другую грохот выстрела одной из пушек разрушил это безмолвие – пространство вновь наполнилось гулом.
Когда рассеялся пороховой дым и глаза привыкли к полумраку, среди защитников башни Михаил разглядел своих солдат. После очередного выстрела они помогали канонирам подкатывать к амбразурам пушки. Недалеко от себя он увидел старого солдата, что отчитывал его у редута. Задыхаясь от нехватки воздуха, еле передвигая ноги, старик тащил к выходу раненого солдата, потерявшего сознание, в котором Аниканов узнал Загородникова. Михаил бросился к ним…
И в это время раздался страшный грохот: сильный удар потряс башню. От прямого попадания тяжёлых ядер, выпущенных мортирами с близкого расстояния, угол стены треснул и обвалился, куски кладки из гранитных камней с шумом посыпались вниз. Груда камней завалила одну из пушек. Сквозь огромную дыру в стене проник дневной свет, высветив медленно оседавшие частички пыли. Послышались крики раненых.
Взрывная волна отбросила мичмана в сторону, и он всей своей массой обрушился на щуплого солдатика, в это время тащившего мимо него большую кастрюлю с кашей для канониров первого яруса. От толчка солдат взмахнул руками, кастрюля взлетела вверх: мичман и несколько находившихся рядом солдат покрылись липкой, на счастье, не горячей кашей.
