Ошибка императора. Война
В комнате возникло некоторое оживление.
– Да-да, будем наступать. Однако, господа, в связи с прибытием великих князей вынужден буду перенести наступление на день вперёд, то есть на сутки двое раньше штурма союзников.
– Ваша светлость, – перебив командующего, подал голос командир одиннадцатой дивизии генерал Павлов. – Я совершенно не знаю местности, а подробных, да что там подробных, у нас совсем нет карт местности. Есть, правда, одна, но французская, казаки притащили откуда-то. Не знаю, можно верить ей? Не заблудимся, не перебьём ли друг друга?
– Да уж постарайтесь! – взглянув зло на генерала, ответил Меншиков. – Будут вам карты, будут, – не совсем уверенно добавил он.
При этих словах главнокомандующего генерал-лейтенант Липранди усмехнулся.
– Сия история мне знакома, – шепнул он рядом стоящему генералу Данненбергу. – Знакомые обещания: по старым картам, почитай, вслепую бой вёл десять дней назад.
Пожав плечами, Данненберг промолчал.
– План мой, господа, таков. Загодя, часа в два ночи, надо скрытно начать движение и часам к шести утра как можно ближе подойти к позициям англичан…
– Время нехорошее, – пробурчал генерал Жабокрицкий.
Его бурчание услышали все, Меншиков в этот момент сделал паузу.
– Почитай, полтора века назад Карл XII тоже в два ночи стал подбираться к нашей армии в сражении под Полтавой… Результат известен… Битву он проиграл.
– Накаркайте мне, Осип Петрович, накаркайте, – возмутился главнокомандующий. – Коль историю знаете, то не след и забывать, что Карла перед сражением ранило тяжело в ногу. Его на носилках таскали по всему полю сражения. Какое уж тут руководство?!..
Меншиков приосанился, приняв гордую позу. Видимо, он рассчитывал на внешнее сходство со своим знаменитым прадедом Александром Даниловичем Меншиковым, участвующим в этой самой битве вместе с Петром I. Замечтавшись, Меншиков обвёл затуманенным взглядом своих генералов, окруживших стол.
Наверное, в это время в ушах правнука фаворита императора Петра стоял победный шум фанфар, а перед глазами возник образ самого Петра Алексеевича, и тот шёл к нему, чтобы поблагодарить за только что одержанную победу над шведами.
«Надо же, – подумал Меншиков, – вона как судьба поворачивается. Теперь я стою во главе армии, и мне предстоит испытание своей Полтавой. Одно лишь различие – царя-батюшки нет рядом. Тьфу-тьфу, как бы меня не задело пулей, по нашим-то горам на носилках не натаскаешься».
Пауза затянулась. Кто-то из генералов стал ухмыляться и осторожно подкашливать, стараясь отвлечь Меншикова от дум.
Светлейший князь услышал, слегка тряхнул головой и, как ни в чём не бывало, продолжил:
– Главный удар наносит дивизия генерала Соймонова. Ваша артиллерия, генерал, коль помню, три десятка пушек…
– Тридцать восемь, ваша светлость, – поправил тот.
– В шесть часов утра ваши батареи должны открыть огонь по укреплениям Килен-балки. И вместе с ними по тем же целям должны начать стрельбу корабли… Адмиралу Нахимову передайте моё указание, – кивнул князь флаг-адъютанту Аниканову.
Антон сразу же засобирался покинуть совещание, но Меншиков его остановил:
– Экий вы, капитан, торопливый. Дослушайте до конца, да в точности передайте наши планы его превосходительству.
– Слушаюсь, ваша светлость, – ответил смущённый Аниканов.
– Ну так вот, идём далее. Ваша дивизия, генерал Павлов, на англичан наступает от Инкерманского моста через речку Чёрную. Двенадцатая дивизия…
Меншиков посмотрел в сторону её командира генерала Петра Горчакова[96], который в это время о чём-то шептался с генералом Данненбергом, и недовольно произнёс:
– Я к вам, Пётр Дмитриевич, обращаюсь, успеете ещё наговориться. Вы, сударь, ударите по Сапун-горе. У вас кавалерия и не малая – семь тысяч. Пехоты – пятнадцать тысяч. Улан и казаков держите, как говорят на флоте, на товсь. Команда поступит – и… с Богом! Ваша задача – отвлечь корпус французов. Не дайте этому Боске опять прийти на помощь англичанам, как он уже прошлым разом сделал.
Обратив внимание, что на него вопрошающе смотрит генерал Баумгартен, Меншиков произнёс:
– А ваш полк, Александр Карлович, остаётся в резерве в Севастополе.
Баумгартен скривился:
– Не переживайте. И там можно получить очередного «Георгия», – с усмешкой сказал Меншиков, намекая на недавнее награждение Баумгартена за сражение с турками в Малой Валахии у деревни Читати; ему тогда вручили орден Святого Георгия третьей степени, минуя четвёртую.
Баумгартен обиделся и демонстративно отвернулся от Меншикова, бормоча:
– Я-то здесь при чём?..
Меншиков прошёлся по комнате. Заметив генерала Кирьякова, он приблизился к нему, принюхиваясь. «Судя по запаху, этот выпивоха сегодня трезв», – решил он. А Кирьяков приосанился, словно говоря: на, мол, нюхай, не пил я с вечера.
Но главнокомандующего вчерашнее времяпрепровождение подчинённого уже не интересовало. Неожиданно он вспомнил слова генерала Жабокрицкого, и перед глазами возникла картинка: раненый король Карл на носилках, бегущие солдаты, поражение… И правнук фаворита великого Петра вдруг произнёс:
– Господа, на период наступления командовать войсками я назначаю генерала Данненберга. Прошу, господа, совместно с ним проработать детали.
«Странное назначение… – зашептались генералы. – Ответственности боится наш князь. С него хватило Балаклавского боя…»
– На этом, господа, прошу расходиться, – видя недовольство, поспешил закончить совещание Меншиков.
Так, не вовремя возникший образ раненого шведского короля толкнул светлейшего князя Меншикова на странное назначение генерала Данненберга, который ровно за год перед этим, в октябре 1853 года, проиграл на Дунае битву при Ольтенице, а главное, он совсем недавно прибыл в Севастополь.
24 октября с двух часов ночи на плато между Килен-балкой и долиной реки Чёрной[97] наши войска начали движение. Дул сильный ветер, местами срывался дождь, дороги размыло. Глинистый грунт обратился в подобие густого теста, отчего дороги представляли собой бесконечное вязкое месиво. Груженные боеприпасами и прочим снабжением возы и телеги приходилось вытаскивать несколькими парами волов или верблюдов. Что уж говорить о тяжёлых пушках… Однако худа без добра не бывает: непогода помогла войскам генерала Соймонова скрытно подойти к исходным позициям неприятеля. И слева, и справа от его десятой дивизии шли другие войска, замыкали колонны полки Жабокрицкого.
Ровно в шесть утра, как и планировалось, пароходы Нахимова «Владимир» и «Херсонес» одновременно с сухопутными батареями открыли огонь по позициям неприятеля, зарывшегося в Килен-балке. Сражение началось на правом фланге оборонительных укреплений англичан. Однако из-за размытых дорог и крутых подъёмов, отсутствия реальных карт местности, в результате чего войска сбивались с дороги, не все батареи и полки успели вовремя выйти на заданные позиции. Вырвавшиеся из ущелья вперёд полки, атаковав с ходу два вражеских редута, попали под огонь английских батарей и стрелков. Наша пехота понесла большие потери от британских снарядов и пуль: вражеские пули из ружей системы Минье пробивали по нескольку человек сразу.
И тогда, несмотря на потери, солдаты пошли в штыковую атаку. Зная бесстрашие русских, отстреливаясь, англичане отступили. Зато артиллерия неприятеля усилила прицельный огонь по шеренгам русских солдат. Грохот, стоны, проклятья и гарь…
Сражение набирало обороты. Но странно, что только первые три полка из двух русских дивизий сражались против превосходящих сил неприятеля. Почему?!..
Непонятным образом бездействовали полки генерала Жабокрицкого. Они лежали в укрытиях, ожидая приказа Данненберга. Без этого же приказа не повёл свои войска и генерал Горчаков. Его артиллерия вела лишь редкий заградительный огонь…
Но оставшиеся полки продолжали наступать. Солдаты штыками отбросили врага, захватили два редута, несколько пушек, но ответной контратакой превосходящих сил англичан они были сброшены обратно в Килен-балку. К неприятелю подошли резервы.
Русские помощи не получили, хотя понесли большие потери, особенно в офицерском составе. Генерал Соймонов был смертельно ранен пулей в живот, несколько командиров полков были убиты. Русские войска вынуждены были отступить.
Но преимущество русских вскоре было восстановлено, когда с противоположной стороны, из Инкермана, подошел, хотя и с часовым опозданием, шестнадцатитысячный отряд генерала Павлова. Перевес оказался на стороне русских войск. Англичан охватила настоящая паника: русские стали теснить их по всему фронту. Вот она, долгожданная победа! Но увы… Как и в сражении двухнедельной давности, от поражения англичан спасли их союзники, французы, и опять генерал Боске. Перевес теперь был на стороне союзников. Наступление русских войск захлебнулось.
В одиннадцать часов утра Данненберг дал сигнал к отступлению войск на прежние позиции. Французская картечь расстреливала отступавших русских в упор. Наши войска при отступлении потеряли людей больше, чем в сражении.
После Инкермана всякое доверие, если оно и было, к высшему командованию сухопутных войск исчезло. Отсутствие в должном количестве пороха всех раздражало, а князя Меншикова солдаты и многие офицеры называли предателем, потому что он не первый раз не использовал возможность прорвать осаду и скинуть этих чёртовых союзников в море.
«Одна радость – доблесть наших солдат. Если кому все мы и верим, так это адмиралу Нахимову, – напишет полковник Виктор Васильчиков своему другу. – В день сражения его пароходы оказали армии неоценимую помощь. Они перевозили войска к месту боя, поддерживали пехоту огнем своих артиллерий на всех этапах сражения, затем огнём пушек прикрыли отступление наших войск. Но бой был проигран».
Армия Меншикова потеряла в Инкерманском сражении более десяти тысяч человек убитыми и ранеными. Потери союзников были меньше – до пяти тысяч.
Позднее, по признанию французских военачальников, русские разбили бы союзников, а осада города была бы снята, если бы командовавший сражением генерал Данненберг не держал в бездействии резерв, князь Горчаков без приказа бросил в бой хотя бы часть своего отряда, бесполезно простоявшего весь день, а Меншиков вовремя бы вмешался в руководство сражением.
С этим мнением был согласен и венгерский генерал того времени Клапка. Он был убеждён, что сейчас же после Инкермана, «если союзные армии не были уничтожены, то не вследствие мудрости их правительств и их начальников, а исключительно вследствие неактивности русских. Несмотря на свои значительные потери, русские располагали еще достаточными силами, чтобы попытаться это сделать. Князь Меншиков непременно должен был знать, что зима предоставляла ему самые благоприятные шансы против союзников, но он дал шанс неприятелю ускользнуть от полного поражения»…
Ах, как жаль! Уже тогда, разбив англичан и турок, Севастополь освободился бы от осады. Без своих союзников французы одни не смогли бы противостоять русской армии. Но как случилось, так случилось!..
Но у Инкерманского сражения был и положительный итог: неприятель всё-таки отказался от генерального штурма Севастополя в назначенный им день – двадцать пятого октября 1854 года.
Господь видел нерешительность командования русской армии, сжалился и вскоре пришёл на помощь Севастополю. Судьба подарила нашей армии ещё один шанс изменить ход войны в свою пользу.
С первого на второе ноября 1854 года над Севастополем, Крымом и всем Причерноморьем разразился чудовищной силы ураган. Казалось, сама природа взбунтовалась против смерти и страданий жителей России и русских солдат.
В тот день с порывами шел то дождь, то снег. Черное море свирепствовало и готово было поглотить весь Крым. Рев, стон, визг, свист – все эти звуки в ужасающих размерах слились в один общий вой.
Ураган вырывал с корнями деревья и уносил их в море, а также ветхие строения; в Чёрном, Эгейском и Мраморном морях затонули сотни кораблей.
Страшный урон был нанесён флоту неприятеля, стоявшему вдоль побережья от Евпатории до Балаклавы. Стихия срывала корабли с якорей, сталкивала друг с другом, швыряла на берег. Потери у интервентов были огромны, по разным данным, – до 60 судов, по большей части транспортных. Тяжелой утратой для французов стала гибель у берегов Евпатории линейного корабля «Генрих IV». У входа в Балаклавскую бухту затонул английский пароход «Принц», на борту которого была команда с водолазным оборудованием и подводными минами для взрыва заграждения из затопленных в Севастопольской бухте кораблей.
Гибель новейшего винтового корабля, выполнявшего свой первый рейс, стала серьезной потерей. К тому же на «Принце» были запасы зимней одежды, медицинского имущества и продовольствия для английских войск, а также боеприпасы.
Серьезный ущерб понесли войска союзников и на суше. Ураган разрушил французские и английские лагеря, госпитали, снес палатки, сорвал с привязи лошадей. Обе бухты, которые были застроены ранее, нельзя было узнать. В стане союзных войск вспыхнула эпидемия холеры, привезённой ими ещё из Варны, а в душах солдат и офицеров поселились страх и уныние.
Природа продолжала терзать интервентов. Зима с середины ноября выдалась холодной даже для русских воинов. Что уж говорить о союзниках, лишившихся крова, запасов теплой одежды, топлива, медикаментов… Им нужно было заново обустраиваться и налаживать быт.
Наша армия получила прекрасную возможность ударить и разбить противника. Но… не ударила и не разбила.
Неудачи на полях сражений и ураган нанесли армии Меншикова и защитникам Севастополя тоже немалый урон. Но, в отличие от неприятеля, наш флот, стоявший в закрытых бухтах, пострадал значительно меньше: пароходо-фрегат «Громоносец» утром 2 ноября был выкинут на берег, небольшая часть кораблей столкнулась между собой, другая – села на мель… Однако ни один корабль не был утоплен.
Выстояли многие здания и укрепления. Было самое удобное время поднапрячься и сделать ещё один контрудар по ослабленному врагу. Однако Меншиков, неправильно оценив создавшуюся ситуацию, вместо немедленного наступления, окончательно махнул рукой на оборону Севастополя.
«Севастополь падет в обоих случаях: если неприятель, усилив свои средства, успеет занять четвёртый бастион, а также, если он продлит осаду, заставляя нас издерживать порох. Пороху у нас хватит только на несколько дней, и если не привезут свежего, придется вывести из города гарнизон», – таковы были настроения Меншикова в ноябре 1854 года…
Видимо, с подачи наследников, побывавших в Севастополе, батюшка их, Николай Павлович, в конце ноября 1854 года сменил руководство Севастопольского гарнизона, назначив начальником генерал-адъютанта Дмитрия Ерофеевича Остен-Сакена.
Это назначение, конечно, не могло не стеснять свободу действий адмирала Нахимова. Однако Остен-Сакен был человеком ненавязчивым, спокойным, а главное, полной противоположностью Меншикова, считавшего свои войска недостаточно стойкими; он был справедлив и никогда не сомневался в героизме защитников Севастополя.
Шестидесятилетний начальник гарнизона в дела военные особенно не лез, больше давал ценные советы, как делать шипучий квас, да снабжал батальоны средствами от холеры. Жил Остен-Сакен в квартире на Николаевской батарее под защитой толстых стен и мощного свода над головой. С подчинённым ему адмиралом Нахимовым он не спорил, соглашался со всеми его предложениями, на бастионах появлялся редко, чаще сидел дома, читая церковные книги, слушал обедни и в беседах со священниками позволял себе иногда спорить с ними. Защита города всецело лежала на плечах Нахимова и его подчинённых.
Антон Аниканов
Вот уже год, как русские дипломаты вели переговоры с европейскими коллегами, стараясь не допустить участия в военных действиях против России Австрии и Пруссии.
В июле прошлого года ведущие страны Европы предъявили российскому послу в Вене, Александру Михайловичу Горчакову, ультиматум из «четырёх пунктов». Эти пункты предусматривали: замену российского протектората над Дунайскими княжествами общим протекторатом – Австрии, Великобритании, Франции, Пруссии и России; передачу покровительства над христианским населением Турции этими же странами; пересмотр условий конференции 1841 года о Черноморских проливах; установление свободы передвижения на реке Дунай.
Николай I поначалу отверг эти предложения. Однако после некоторых событий (неудачные сражения в сентябре и октябре русских войск в Крыму и Севастополе; предательство Австрии, несмотря на уверения о своём нейтралитете, всё-таки подписавшей 2 декабря договор с англо-французской коалицией, тем самым открыто подтвердив враждебное отношение к России) император Николай изменил своё решение. В конце декабря 1854 года он согласился на выполнение ультимативных требований коалиции, выставив одно-единственное условие: вооружённые силы союзников должны покинуть Крым. Однако было уже поздно! Мир союзникам был уже не нужен.
Император Франции Луи Наполеон и раньше с неохотой шёл на мирный договор, теперь же, после победных сражений под Севастополем, был категорически против. Сей договор лишал его возможности овладения Крымом. Для Англии снятие осады было ещё менее возможно, потому как из всего Крыма её интересовал больше всего Севастополь…
«Севастополь есть место опасности. Какими бы трактатами мы ни обяжем Россию, она всегда может вознамериться объявить войну Турции и занять Константинополь», – доказывал лорд Палмерстон.
Переговоры по мирному урегулированию взаимоотношений с Россией шли медленно, под разными предлогами союзники срывали их. В конце концов, переговоры прекратились вовсе.
И новые караваны судов с войсками союзников поплыли в Крым.
Но ещё оставалась Пруссия, сохраняющая пока нейтралитет по отношению к России. Австрия и её новые партнёры по договору после своих успехов в Крыму (Альминское, Балаклавское и Инкерманское сражения) делали все зависящее от них, чтобы склонить Пруссию и другие державы Германского союза к военной поддержке англо-французского союза. В конечном итоге Пруссия, хоть и неохотно, но согласилась поддержать союзников, но только в том случае, если Россия начнёт военные действия против вооружённых сил Австрии, где бы они ни находились.
Россия в начале 1855 года оказалась в полной дипломатической изоляции, что в условиях истощения ресурсов и нанесённых союзниками поражений ставило её в крайне трудное положение.
Надо сказать, что ни Австрия, ни Пруссия в войне с Россией так и не приняли участия, но в середине января 1855 года к союзникам присоединилось Сардинское королевство, заключившее договор с Францией. Ряды союзников пополнились пятнадцатью тысячами пьемонтских солдат. И королевству Сардиния было ради чего гнать на убой своих граждан… Согласно плану лорда Палмерстона, ему за участие в военных действиях против России должны были достаться Венеция и Ломбардия, отобранные у Австрии
Как потом скажут политики, только Сардиния получила реальные выгоды от своего участия в войне с Россией, образовав из раздробленных королевств в 1859 году государство Италия. Но всё это будет позже…
А тем временем Севастополь продолжал защищаться. В ожидании пополнения запасов, утраченных в результате урагана, союзники особой активности не проявляли, они явно тянули время. С обеих сторон велась вялая перестрелка. Не имея возможности вести большие наземные операции, интервенты повели подземную войну. Началась дуэль сапёров, пластунов и минёров. На глубине до шести метров обе стороны старались как можно ближе докопаться до позиций противной стороны, заложив в том месте мощные заряды. Так, в прямом смысле, началась подземно-минная война.
Ощерившись дулами пушек, ведя ночные вылазки, порой даже успешные с обеих сторон, противники продолжали воевать. Героизм защитников поражал неприятеля.
В январе 1855 года русские войска попытались освободить Евпаторию, и опять попытка не удалась, и сию затею оставили.
По всей России патриотично настроенное население создавало народное ополчение, из центральной части страны к Севастополю потекли обозы. 10 февраля 1855 года император издал манифест «О призвании к государственному ополчению». Однако реальный вклад дружин государственного ополчения в Крымскую войну был фактически нулевым – ополченцев вооружили негодными ружьями, не озаботившись их военной подготовкой.
Так прошли холодные месяцы осады. И вот в середине февраля 1855 года Меншикову доставили из столицы письмо, почему-то написанное не императором, а наследником, будущим императором Александром II. Из письма наш светлейший князь узнал о своей отставке.
«Государь, чувствуя себя не совершенно здоровым, приказал мне, любезный князь, отвечать Вам его именем… Государь высочайше увольняет Вас от командования Крымскою армиею», – писал ему наследник.
Обидеться Меншиков не успел, так как через несколько дней пришло другое известие, не менее печальное: 18 февраля 1855 года после тридцати лет правления умер император Николай I.
Недовольный своей отставкой, светлейший князь Меншиков покинул Севастополь. Главнокомандующим Крымскими войсками стал Горчаков Михаил Дмитриевич[98]. Через короткое время пришёл ещё один указ молодого императора, в котором вице-адмирал Нахимов назначался командиром Севастопольского порта и временным военным губернатором города. А уже в марте Павлу Степановичу присвоили звание полного адмирала.
К концу февраля 1855 года холодная зима в Севастополе стала по-настоящему суровой. Остывшее к тому времени море из своих глубин прибрежных вод всё ещё отдавало последние остатки тепла, и оттого по утрам над поверхностью моря стояла серая поволока, похожая на туман.
Февраль не принес для Севастополя ничего нового. Союзные войска усиленно вели осадные работы. Не дремали и наши, день и ночь они укрепляли бастионы. Возобновились сильные перестрелки. Часто происходили ночные вылазки, в которых сначала отличались моряки и пластуны, а теперь и пехотинцы могли поспорить с ними в удальстве. На бастионах жизнь текла по-прежнему.
В это время Севастополь еще делился на две половины – мирную и боевую. Баррикады в конце улиц Морской и Екатерининской разделяли эти две половины. В центральной части города с обеих сторон улиц по дороге к оборонительной линии виднелись чудом уцелевшие после бомбардировок и ноябрьского урагана вывески магазинов. С пустыми глазницами выбитых окон стояла гостиница Томаса, а кондитерская Иоганна, куда при последней бомбардировке влетел снаряд, была сильно разрушена. Над её выбитой дверью, побитая осколками и державшаяся одной стороной, сохранилась вывеска с золотыми, местами почерневшими буквами.
Но жизнь в городе продолжалась. Попадались даже так непривычно выглядевшие на фоне неубранных улиц и разбитых домов дамы в шляпах. На закате солнца они с детьми, как и в мирное время, гуляли под звуки военной музыки на бульваре Казарского. Случалось, что и в эту часть города залетали бомбы, а чаще всего – конгревовы[99] ракеты, летевшие с страшным шумом; дамы при появлении такой нежданной гостьи громко кричали и разбегались в разные стороны.
А из Англии и Франции один за другим подходили и подходили корабли с новыми пушками, новым современным оборудованием и прочим снаряжением. Используя временную передышку, с мыса Фиолент в Варну впервые в истории по дну Чёрного моря союзники протянули кабель телеграфа, чтобы общаться с Лондоном и Парижем. Из Балаклавы к своим осадным укреплениям англичане подвели железную дорогу.
К концу зимы союзники оправились от шока. Пережив её, враги активизировались. С марта по май они произвели вторую и третью бомбардировки. Особенно жестоким был обстрел в апреле, на Пасху. Более пятисот орудий неприятеля непрерывно бомбили город и укрепления. Не молчали и наши батареи, испытывавших недостаток боеприпасов: на два их выстрела отвечали одним.
«Пасхальный» обстрел стоил севастопольцам до шести тысяч убитых и раненых. К тому времени армия союзников в Крыму выросла до ста семидесяти тысяч человек против сотни тысяч русских, из которых только около сорока тысяч находились на бастионах Севастополя. Обе стороны ждали развязки. Ждали штурма.
В первых числах июня 1855 года, после четвертой бомбардировки, союзники начали мощный штурм Корабельной стороны. И этот натиск был геройски отбит защитниками города, которых возглавлял генерал Хрулев. Но случилась беда: в конце того же месяца, а точнее 28 июня, во время одного из объездов передовых укреплений на Малаховом кургане пулей в голову был смертельно ранен адмирал Нахимов. Тридцатого июня 1855 года в гостинице Ветцеля[100], куда из лазарета перенесли Павла Степановича, прославленный адмирал скончался.
Похоронили Нахимова в склепе Владимирского собора рядом с адмиралами Лазаревым и Корниловым.
Июльское утро 1855 года. На улицы города высыпали не выспавшиеся, по большей части не слишком сытые горожане и такие же сонные и голодные военные.
