Светлейший

Ещё издали генерал Подгоричани услышал доносившийся из избы, где находился штаб, громкий смех. Стараясь не скрипеть дверью, он осторожно зашёл в сени. Из комнаты доносился оживлённый разговор. Выделялись баритон бригадира Степана Ржевского и торопливый говор подполковника Ригельмана. Но вот их прервал возглас, не узнать который было нельзя.

Подгоричани с любопытством прислушался. Своим характерным, легко узнаваемым грассирующим голосом Пётр Абрамович Текели, давясь от смеха, произнёс:

– Ей Богу, так и сказал? А откуда он знает про этот случай, Григорий Александрович?

Подгоричани хотел уж было распахнуть дверь, как вдруг раздался голос генерал-аншефа Румянцева:

– Не будешь ты генералом, бригадир, так полковником и останешься, коли не веришь своему командующему.

Подгоричани растерялся: «Командующий?.. Что случилось? Потёмкин давеча был у него в штабе… Почему теперь Румянцев здесь? Не доложили… Вот мерзавцы…» Оглядев в полумраке свой мундир и поправив ремень, он резко открыл дверь.

– Ваше высокопревосходительство, извините, не встретил вас. Я…

Дружный хохот офицеров заставил старого генерала широко открыть глаза и удивлённо осмотреть присутствующих. Румянцева в комнате не было. И вдруг генерал Потёмкин голосом командующего армии произнёс:

– Нехорошо, генерал Подгоричани, не встретить своего командующего… нехорошо. Выводы буду делать.

– Тьфу, черти, напугали. Григорий Александрович, мне говорили о вашем таланте, но так… похоже… я не думал.

Подгоричани с нескрываемым восхищением посмотрел на своего офицера. Затем, уже обращаясь к остальным, буркнул:

– Жалко, турки не слышали вас, ржёте, как кони, тут, за две версты слышно. Ладно… посмеялись и будя.

Смех затих. Ещё находясь под впечатлением от розыгрыша, Подгоричани произнёс:

– Дай Бог, господа офицеры, нам всем посмеяться вечером. Разведка докладывает: на том берегу оживление. Как бы Сулейман-паша не начал сегодня наступление. Расходитесь по отрядам, господа.

Первые известия о движении неприятеля появились во второй половине дня.

В той же избе собрались все командиры. Генерал Подгоричани расстелил на столе карту и, обведя пальцем места расположения неприятеля, ткнул в точку на карте, расположенную недалеко от реки Милки:

– Отметьте, господа, это место. Кажется, началось. Итак, наш план действий остаётся в силе. Напомню ещё раз. С гусарскими полками и казаками правее Фокшан я перехожу речку Милку. С шумом нападаю на неприятеля слева, постараюсь, господа, отрезать турок от реки Рымны. Вы, генерал, – Подгоричиани указал на Потёмкина, – помните: надо успеть развернуть пушки и выстроить батальоны тремя каре. Вот здесь. – Он ещё раз показал на карте точку. – Пётр Абрамович, Ржевский и вы, Ригельман, не забывайте главного.

Силами правого фланга надо начать атаку и обязательно убедить неприятеля в серьёзности своих действий. А после сделать вид, что отступаете, и на своих плечах подвести турок к пехоте и пушкам генерала Потёмкина. Конница проходит в интервалы между каре и сосредоточивается для дальнейшей атаки вот в этом месте, – палец командира вновь указал место на карте. – Картечь и огонь пехотинцев должны завершить дело. И учтите, господа, подкрепления не предвидится, только на свои силы можем рассчитывать. Сделав паузу, Подгоричани перекрестился и произнёс:

– С Богом, господа офицеры!

Всё пришло в движение. Городок опустел. Конница ушла далеко вперёд. Грохот, катившийся от реки Рымны, где сосредоточились основные турецкие силы, усиливался. Хлопки оружейных выстрелов заглушались уханьем залпов турецких орудий – там шёл бой.

Потёмкин нервничал. Пехота отставала. Кони не могли втащить орудия, закреплённые колёсами к полозьям, на скользкий берег: копыта лошадей скользили.

Десятки пехотинцев, проклиная турок, берег, зиму и ещё многое другое, упираясь ногами в воткнутые в лёд штыки, дюйм за дюймом упорно толкали многопудовые пушки наверх. Кони молотили копытами по утрамбованному снегу, ржали от возмущения и с трудом двигались вперёд.

Григорий носился от орудия к орудию. Он втискивался в плотную стенку из солдатских тел и вместе с ними толкал пушки. Стегал плёткой животных, ругался и прислушивался к гулу приближающейся канонады: боялся одного – не успеть к месту дислокации и не развернуть батареи и пехоту в боевые порядки. Адъютант еле успевал за ним, держа под узду коня своего командира.

Наконец все орудия оказались на берегу. Вскочив на коня, Потёмкин ринулся вперёд, вслед за ним – батальоны. Скрип снега под ногами передних солдатских шеренг, глухой топот идущих следом да похрапывание коней нарушали тишину морозного дня. Над колонной стелился лёгкий шлейф пара, выдыхаемого людьми и лошадьми.

Но вот войска остановились в нужной точке. Небольшие возвышения по краям планируемого места сражения, заросшие густой растительностью, создавали удобный рубеж для стрельбы орудий с флангов.

Стая ворон, рассевшихся на ветках, разглядывала невесть откуда появившихся людей. Они, словно с балконов театра, с интересом ожидали представления.

Вскоре обе батареи выстроились по флангам. Тремя заслонами в форме каре Потёмкин расположил между батареями своих пехотинцев, резерв отвёл в сторону, укрыв в небольшом овраге.

Григорий Александрович придирчиво оглядел предстоящее поле боя. Расстояния между каре показались ему узкими.

– Проходы должны быть достаточными для быстрого пропуска нашей конницы, – стараясь не напрягать голос, бросил он адъютанту. – Пойди скажи, чтобы раздвинулись поболе. Аршинов на десять по сторонам, не менее. Своя же конница пехоту затопчет.

Топот коней и отголоски криков большого количества людей отчётливо донеслись до Григория. Вот-вот должна появиться конница Подгоричани.

– Заряжай! – громко прокричал Потёмкин.

Словно эхо пронеслось над равниной.

– Заряжай… заряжай… – вторили офицеры.

Потёмкин ещё раз окинул взглядом плацдарм, где предстояло встретиться с врагом. С чувством тревоги он разглядывал своих солдат, ровными шеренгами застывших в строю.

– Успели, – прошептал он и трижды перекрестился.

– Скачи на левый фланг к бомбардирам. Как конница появится, пущай один выстрел сделают. Отсечь ихнюю конницу от нашей надобно, а потом – залп всей батареей, – глядя в подзорную трубу, приказал Потёмкин адъютанту. Козырнув, тот пришпорил коня.

– Да передай им, чтобы осечек не было, мол, порох сырой. Головы оторву, ежели что. И турка подпустить ярдов на двести, не менее. Неча зря палить, – добавил он вслед.

– А ты давай – на правый. Те же указания передай, – произнёс Григорий Александрович стоявшему рядом офицеру связи.

Гусары, преследуемые сипахами[56 - Сипахи – разновидность турецкой кавалерии.], появились неожиданно. Вся эта масса всадников лавиной неслась прямо на русскую пехоту.

– Передняя шеренга, на колено встать! Цельсь! – раздалась команда. Выставив впереди себя длинные ружья, пехотинцы разом опустились на колено. По флангам прогремели два орудийных залпа. Поняв, что попали в ловушку, турки замешкались, но было поздно… Турецкая конница вошла в зону поражения русских батарей.

Кавалеристы Подгоричани влетели в интервалы между каре.

– Пли! – прозвучала команда.

Треск ружейных выстрелов слился с орудийными залпами. В плотном морозном воздухе они прозвучали глухо, словно дальний раскат грома во время грозы. Десятки турецких всадников рухнули на землю, заржали раненые кони. Лавина замедлила свой бег.

От вибрации воздуха с деревьев посыпался снег. Возмущённые вороны ответили дружным карканьем. Опять грянул ружейный залп, за ним – пушечный.

Картечь достигла цели: турки рядами валились наземь. Строй неприятеля рассыпался.

Пехотинцы перестроились: задние ряды с заряженными ружьями вышли вперёд. Взмах офицера саблей, команда «Пли!» – и опять несколько турок рухнули на снег. И началось…

Раненые кони, обезумевшие от боли, дико ржали, хрипели и топтали всадников. Всё слилось в единый страшный гул. Войска смешались. Пороховой дым застелил равнину.

– В штыки! За Россию, братцы! – закричал Потёмкин.

Соскочив с коня, он бросился в самую гущу схватки. Прикрывая командира со стороны повреждённого глаза, адъютант поспешил за ним. И вовремя: кривая турецкая сабля сверкнула над головой генерала.

Адъютант успел подставить свой палаш. Подоспевший подполковник Ригельман из пистолета в упор всадил в турка пулю.