Светлейший

– Ну, положим, возраст не главное. Да не время сие решение принимать, погодить надо. Задачу исполнил Пётр Иванович, разбил антихриста… и то ладно! Пройдут торжества, а там посмотрим… Найдём, как укоротить власть Петра Панина. Не сумлевайся! – Екатерина нахмурилась. – Подтвердились ли опасения графа Орлова относительно французского следа? Про турок и поляков молчу ужо, читала донесения родственника твоего, Павла.

– По его словам, следы есть, да не явные. Что басурман Пугачёв – кукла в руках наших недругов, так это дело ясное. Однако ж следствие пока не закончено. Там видно будет. Со своими бы разобраться.

– Относительно иноземных связей, коль таковые явные появятся, не след афишировать, проблем и так хватает. А со своими интриганами и изменниками сами разберёмся. Не собственного же сына подозревать в подстрекательстве бандитов. Ты, Гриша, уразумей сие, рты всем позакрывай, чтоб болтали меньше. Разбойники и есть разбойники. Поди, в каждой стране немало оных.

А время, оно жадное до событий громких, да забывчивое. Чуть погодит и тут же заматывает любое напоминание о них густой паутиной и в пропасть небытия этот кокон сталкивает. И всё… Ни имён, ни событий… Скоро забудут этот кошмар! Забудут и само имя Пугачёва. Я так разумею, Гришенька. Ты…

Громкий перезвон колоколов всех храмов заглушил слова императрицы. Кортеж въезжал на Соборную площадь Кремля, заполненную народом. Впереди показалась большая группа представителей московской знати. Одежды и бороды вельмож были присыпаны снегом, и на расстоянии они больше походили на пеньки, торчащие в лесу. Зато колоритную фигуру генерал-губернатора Михаила Волконского, стоявшего рядом с московскими вельможами, Екатерина узнала сразу.

В огромной соболиной шубе нараспашку, из-под которой выглядывал красный кафтан, с караваем хлеба с солью в руках он благоговейно ожидал государыню.

– Глянь, Гриша! Чем не старичок-боровичок наш Михаил Никитович! Ой, как на духовника маво, Ивана Панфилова, похож! Ну копия! – и государыня впервые за последние дни легко и от души рассмеялась.

Кони медленным шагом подкатили карету к Волконскому, слуги распахнули дверь. Выйдя из кареты, Екатерина и Потёмкин очутились среди народа, немедленно испустившего три оглушительных «Ура!», которые тут же были подхвачены остальной толпой. Торжествующий рёв понесся над площадью. Москва приветствовала свою государыню…

***

Пугачёвский бунт напугал императрицу. Екатерина II приняла меры хоть как-то облегчающие тяжёлую жизнь простых людей.

17 марта 1775 года вышел особый манифест Екатерины II, в котором мужицкий мятеж предавался забвению. Всем беглым и приходящим добровольно с повинной участникам бунта было обещано прощение. Река Яик отныне стала именоваться Уралом. Ещё в 1773 году Екатерина издала декларацию «Допустимость всех религий», которая в первую очередь имела в виду, конечно, ислам и предписывала православным иерархам не вмешиваться в дела мусульман, но чиновники слабо контролировали испонение сего указа. Дабы снять напряжение среди верующих, правительство строго настрого приказало соблюдать указ о терпимости религий.

Правительство также пошло навстречу и крестьянам, стремившимся облегчить своё положение и выбиться в люди. Был издан манифест, который «отрешал от рода сборов»: «с бортей, ульев, соляных вольнопромышленных варниц, с красильного, воскобойного, кожевенного, мыловаренного и других промыслов, с торговых балаганов, полос, скамей, умётов и тому подобных».

Другой манифест от 31 марта 1775 года объявлял о «вспоможении» жителям мест, разорённых бунтом. Екатерина пошла дальше. Указ от 22 ноября 1779 года отменял монополии и разрешал «всем и каждому свободно заводить станы всякого рода и на них производить всякого рода рукоделия без других на то позволений».

Россия прошла ещё один тяжёлый исторический этап. Жизнь в стране стала налаживаться.

Кровавые события пугачёвского бунта, его благополучное завершение несколько заретушировали другие не менее значимые события. Заключение в 1774 году с Османской Портой мирного договора, предоставляющего Крымскому ханству самостоятельность, а России долгожданное, пусть и относительное спокойствие на южных границах, свободное плавание купеческих судов по проливам Средиземного моря и Чёрному морю – очень важный этап становления российской государственности. Однако, как покажет время, борьба в этом направление для нашей страны совсем не закончилась, она только начиналась…

***

Часть третья. Крым

Закончились рождественские дни. Без грохота пушек, пороховой гари и дыма наступил относительно спокойный 1777 год. Затихли бои на турецких фронтах, всё дальше уходили в прошлое кровавые события пугачёвского бунта. Разорённые фабрики и селения поднимались из пепла, тысячи людей трудились на новых землях Новороссии, там строились новые города, на верфях закладывались корабли. В Херсоне был заложен первый из них – 74-пушечный фрегат. Потёмкин назвал его в честь своей благодетельницы – «Слава Екатерины».

И всё же, грохот был, но – кузнечных молотков в кузнях, дым валил, но из фабричных труб, топоры стучали, но то рубили вековые деревья для строительства кораблей и домов. Россия строилась…

Пятнадцать лет правления Екатерины II не прошли даром, империя стала государством с которым остальным странам уже надо было считаться. В Европе спохватились!..

– Как так случилось? Императора ихнего рубанком строгать, узлы вязать и корабли строить недавно учили, всего-то шестьдесят с небольшим лет прошло… Герр Питер не гнушался и совета у нас просить, хулу выслушать, коль заслуживал. И на тебе… послы наши в Петербурге месяцами аудиенции ждут в приёмных, – сетовали короли соседних стран.

– А куды теперь денешься?.. – разводя руками, отвечали им их министры. – Россия, она что медведь огромный: с виду тихая, миролюбивая, ягодами да мёдом питается, да коль рассердится, затопчет и загрызёт любого. Не след её раздражать.

– Вот тож!.. Царь Пётр великим реформатором был, знатно встряхнул свои медвежьи просторы, – с завистью говорили одни короли,

– Так то ж Пётр! Мужик! – горестно молвили другие. – А тут бабы Россией верховодят, да ещё последняя совсем не русская – немка.

– А, поди, почище любого русского царит, – не то констатировали, не то сокрушались иностранные государи.

И Европа тихо злопыхала, пылала злобой. Россия оскорбляла её своей огромной территорией, своей мощью, и в то же время вкупе с преданным Господу православием, оставалась благодушной и смиренной!

– Сие странно для сильного государства, господа, и… подозрительно! Что в голову этой немке придёт?.. Вдруг чихнёт?!.. Так, поди, пол Европы снесёт! И это европейцев пугало…

«Немка», однако, не имела желания «чихать» (своей территории до чёрта, эту бы отстроить). Всё что ей было нужно, – мирное время. Однако в Крыму опять запахло порохом, – опять татары! Не желая жить независимыми и в мире с Россией, крымский хан Девлет-Гирей опять спровоцировал волнения среди населения. И январь 1777 года стал началом целой цепи событий, приведших к…

Впрочем, не будем, читатель, забегать вперёд. Скажу лишь, что пройдёт всего шесть лет и конечный результат этих событий будет весьма положительным для одних, печальным – для других. На то, видимо, была Господня воля!

Итак, в начале 1777 года массовые волнения в какой уже раз охватили Крым…

***

Бот «Агриппина»

Январская ночь 1777 года на исходе. Холодный норд-ост полнит паруса, на мачте подвывает ветер, протяжно и жалобно скрипит судовой рангоут и такелаж, под форштевнем хлюпают волны… И так всю ночь!…

Масляный фонарь тускло освещает магнитный компас и небольшое пространство ходовой рубки. У штурвала стоит матрос-рулевой, его тянет ко сну. Он зевает, что-то бормочет, крутит для разминки головой, опять зевает, однако компас из виду не выпускает: берег недалече, не мудрено в этой темени сбиться с курса.

В углу на высокой деревянной скамье, накрывшись стареньким тулупом скрючился в неудобной позе помощник капитана Александр. Как и рулевой, он тоже мужественно борется со сном и в душе, видимо, так же проклинает Морфея [102 - Греческий бог сна и сновидений.].

Небольшого роста, худой, с оттопыренными ушами на простоватом лице, в свои двадцать пять, несмотря даже на недельную небритость, помощник больше походил на деревенского подростка из любопытства забравшегося на настоящее морское судно, и теперь, набегавшись, разлёгся на скамье. Однако, несмотря на свой вид, Сашка делал не первый рейс, дело своё знал, капитан ему доверял, команда уважала.

Монотонная качка, унылое завывание ветра и бесконечный шум волн убаюкивали, глаза у Сашки слипались. Соблазнительные подруги Морфея гетеры вкрадчиво нашёптывали парню в уши: «Закрой глаза красавчик, поспи чуток, отдохни…» Рот помощника сам по себе широко раскрывался и сладко зевал, набухшие веки тоже не слушались, – закрывались… «Спать, спать… – твердил Морфей, всё плотнее затягивая свои узы.

Казалось, утро никогда не наступит. Но парень не сдавался! Он до боли стал щипать себя, тереть нос, мочки ушей и материться по поводу этих чёртовых ночных вахт и козней подлючего бога.

Наконец, собравшись с духом, Сашка решительно сполз со скамьи и вышел на крыло рубки.

– Б-р-р… – передёргивая от холода плечами, пробурчал он.

Ночь ещё темна, берега не видно, однако, небо чистое, слабо, но ещё видны звёзды. Ветер почти стих.

Сашка простоял на холоде довольно долго. Гетеры замёрзли, недовольный Морфей, видимо, тоже – узы свои ослабил, сон пропал.

Отделяя воду от неба, на горизонте чуть забрезжила утренняя полоса. Запестрев белыми барашками небольших волн, ещё совсем недавно мрачноватая поверхность моря прямо на глазах стала сереть. Обозначилась линия горизонта, и она с каждой минутой становилась всё светлее. Вот-вот взойдёт солнце.

И сие действо не заставило себя долго ждать: у самой кромки горизонта будто из морских глубин вынырнул крохотный краешек яркого диска, и первые солнечные лучи брызнули вверх, озарив небеса, серый морской простор и кружащиеся над морем редкие снежинки. Пытаясь поймать восходящий поток они старались взмыть вверх, но законы природы неумолимы… – снежинки падали, и тут же таяли.

Раскрыв от восхищения рот, Сашка зачарованно разглядывал горизонт. Там на востоке, ещё совсем недавно малюсенький кусочек солнца превращался в огромный, яркий диск. Красота!..

Несколько снежинок залетели ему в рот. Сашка стал хватать их ртом, размахивать руками, кривляться… Глядя на своего начальника сквозь дверной иллюминатор, рулевой покачал головой и пробурчал:

– Молодь!.. Дык, пройдёт скоро… Кады ещё беситься!

Сашка продолжал кривляться. Сверху послышался шум, над судном кружили птицы.

Стая крупных бакланов по-хозяйски облепила мачту; птицы поменьше – чайки, расселись на судовых вантах. Всё чинно, благородно, без шумных птичьих разборок. Морские бродяги решили отдохнуть и погреться под лучами утреннего крымского солнышка. И тут же опустошили свои желудки: палуба покрылась белыми пятнами экскрементов. Досталось и помощнику: два жирных пятна отметились на его тулупе. Александр показал птицам кулак.

Утро вступало в свои права…