Рассказы о природе

Хрюкнул и пропал в кустах.

А лесник, что стоял позади колхозника, и говорит:

– Плохо ты его стукнул. Это зверь лесной, живучий. По-нашему – язвук, по-учёному – барсук. В норах живёт. Ест коренья, да лягушек, да слизняков.

Ребята спрашивают с печки:

– А людей он не ест?

– Людей не трогает.

– А мы-то страху натерпелись! – И полезли с печки. – Эх, знать бы! Мы печёной картошки ему дали бы. Вкусной!

Поганки

Становилось голодно, надо было подумать о мясе.

Я взял ружьё и пошёл на маленькое лесное озеро. Оно густо поросло у берегов травой. На ночь сюда собирались утки.

Пока дошёл – стемнело. В тростнике закрякало, с шумом поднялись утки. Но я их не видел, стрелять не мог.

«Ладно, –  подумал я. –  Дождусь утра. Майская ночь совсем короткая. А до света они, может, вернутся».

Я выбрал место, где тростник расступался и открывал полянку чистой воды. Сделал себе шалашик в кустах и забрался в него;

Сперва сидеть было хорошо. Безлунное небо слабо сияло, звёзды поблёскивали сквозь ветви. И пел-шептал свою приглушённую, несмолкаемую, как ручеёк, песню козодой-полуночник.

Но набежал ветерок. Звёзды исчезли, козодой умолк. Сразу посвежело, посыпал мелкий дождик. За шиворот мне потекли холодные струйки, сидеть стало холодно и неуютно. И уток не слышно было.

Наконец запела зарянка. Её цвирикающая переливчатая песенка задумчиво-грустно звучит вечерами. А под утро кажется радостной, почти весёлой.

Но мне она не обещала ничего хорошего. Я проголодался, продрог и знал, что теперь утки не прилетят. Не уходил уж только из упрямства.

Дождик перестал. Начало прибывать свету. Пел уже целый птичий хор. Вдруг вижу: в траве, в заводи?нке, движутся две птичьи головки. Вот они, утки! Как незаметно сели…

Я стал прилаживать ружьё, чтобы удобно было стрелять, когда выплывут на чистое.

Выплыли. Смотрю: острые носики, от самых щёк на прямые шеи опускается пышный воротник. Да совсем и не утки: поганки!

Вот уж не по душе охотникам эти птицы!

Не то, чтобы мясо их на самом дело было поганое, вредное для здоровья. Оно просто невкусное. Одним словом, поганки – не дичь.

А живут там же, где утки, и тоже водоплавающие. Охотник обманется и с досады хлопнет ни в чём не повинную птицу. Застрелит и бросит.

Так грибник, приняв в траве рыжую головку какой-нибудь сыроежки за красный гриб, со злости пнёт её ногой и раздавит.

Разозлился и я: стоило целую ночь мёрзнуть! Подождите же!

А они плывут рядом, плечо к плечу. Точь-в-точь солдатики. И воротники распушили.

Вдруг – раз! – как по команде «разом-кнись!» – одна направо, другая налево. Расплылись.

Не тратить же на них два заряда!

Расплылись немного, повернулись лицом друг к дружке и кланяются. Как в танце.

Интересно смотреть.

Сплылись – и нос к носику: целуются.

Потом шеи выпрямили, головы назад откинули и рты приоткрыли: будто торжественные речи произносят.

Мне уж смешно: птицы ведь, –  какие они речи держать могут!

Но вместо речей они быстро опустили головы, сунули носы в воду и разом ушли под воду. Даже и не булькнуло.

Такая досада: посмотреть бы ещё на их игры!

Стал собираться уходить.

Вдруг смотрю: одна, потом другая выскакивают из воды. Стали на воду, как на паркет, во весь свой длинненький рост, ножки у них совсем сзади. Грудь выпятили, воротники медью на солнце зажглись – до чего красиво! – так и полыхают.

А в клюве у каждой платочек зелёной тины: со дна достали. И протягивают друг дружке подарок. Примите, дескать, от чистого сердца ради вашей красоты и прекрасного майского утра!

Сам-то я тут только и заметил, как хорошо утро. Вода блещет. Солнышко поднялось над лесом и так ласково припекает. Золотые от его света комарики толкутся в воздухе. На ветвях молодые листочки раскрывают свои зелёные ладошки.

Чудесно кругом. Сзади сорока налетела, как затрещит! Я невольно обернулся. А когда опять посмотрел на воду, поганок там уже не было: увидели меня и скрылись.

Они скрылись, а радость со мной осталась. Та радость, которую они мне дали. Теперь ни за что я этих птиц стрелять не буду. И поганками их называть не буду.

Ведь у них есть и другое имя, настоящее: нырец или чомга.

Очень они полюбились мне в то утро, хоть я и остался без мяса.

Как муха медведя от смерти спасла

Повадился медведь на овсы. Каждую ночь приходит, да не столько съест овса, сколько помнёт его и потопчет. Чистое разоренье колхозу!

Колхозник к охотнику:

– Так и так, Сысой Сысоич, выручай.

Сысой Сысоич – охотник старый, заправский. Он взялся за дело умело.

Овсы были в лесу.

Сысой Сысоич выбрал опушку и сделал себе лабаз: несколько жердинок на ветки положил, на чём сидеть.