Витражи

– Иди, иди к отцу. – Джибута мягко подтолкнул Саньку. Та послушно просеменила через комнату, забралась к отцу на колени, обняла за загорелую шею. Санька была сбита с толку: что же такое с ней было?

– Чиста девочка, Михей, – промолвил кудесник. – Не было в ней ничего.

Отец молча кивнул, посмотрел на сыновей. Ланька заметил отчаянный взгляд Русты. Отец отвел глаза.

– Твоя очередь, старший, – сурово сказал кудесник. Руста порывисто встал, на глаза навернулись слезы.

– Подождите, я… – просипел, с трудом проталкивая слова сквозь сжавшееся некстати горло. – У меня… я лучше всех наших могу. Я покажу, можно?

Кудесник помрачнел, пожал плечами.

– Не в том дело, что ты можешь. Это – не главное.

Руста вздернул подбородок.

– Вот увидите. – Он нахмурился, закусил губу. Ланька кожей чувствовал его страх – вдруг не выйдет. И непроизвольно напрягся – помочь.

Руста уже известным Ланьке движением поднял правую руку – резная ложка, лежавшая на столе, приподнялась, встала торчком, замерла. Руста повернулся к дверям, сделал резкое движение – дверь захлопнулась. (Санька вскрикнула, прижалась к отцу.) Кудесник скрестил костлявые руки на груди, стоял молча. Руста резко обернулся, оглядывая горницу. Ланька понял: он боялся остановиться, боялся, что скажет этот высокий недобрый старик с пронзительными черными глазами. Пусёк, недоуменно взмякнув, медленно поднялся в воздух и неторопливо перелетел прямо в руки опешившей Саньке. Руста перевел дух, обессиленно вытер пот со лба.

– Я еще взглядом полтора пуда поднимаю. И минуту держу. – Он с надеждой смотрел на кудесника. В комнате сгущались тени. Кудесник прошел в угол, зажег масляный светильник.

– А я еще огонь могу взглядом зажечь, – поспешно добавил Руста.

– Разве то важно, что ты можешь, – тихо сказал Джибута. Санька шмыгнула носом, но встрять побоялась. Ланька затаил дыхание.

– А что же? – Руста знал ответ, но не отступал. Некуда было ему отступать.

– Ты сам знаешь. Чего боишься? Если это Дар, я его не трону. А если от Злыдня Подарок, то не лучше ли его отдать.

Странно говорил кудесник. Вроде спрашивал, а ответа не требовал. «Он же все ответы наперед знает», – внезапно догадался Ланька. Ему стало не по себе – сколько же лет кудесник по земле ходит?

– Какая разница! – в голосе Русты звенели слезы. Ланька сжался. – Какая разница откуда. Главное, что с ним делать. Я… могу столько сделать! И в поле, и на охоте и… везде. Кого касается, что у меня за Дар? – Кудесник покачал головой. – Это нечестно, неправильно!

– Сынок… – не выдержал отец.

– Что? Ты свой отдал – нате, режьте, ради бога! Хочешь, чтоб и меня так же? Да? Что это тогда за Бог? Злыдень и то лучше! Он не отбирает!

Кудесник нахмурился, протянул к Русте сухую руку, раздвинул пальцы. Будто хрустальная вьюга вырвалась из-под руки кудесника, охватила Русту, закружилась вокруг. Отец вскочил.

– Сиди, Михей. Ему и так тяжело. Не мешай. – На лбу у кудесника, под темной сухой кожей, набрякли вены. – Ничего с ним не случится. Ничего плохого.

Звездная метель вокруг Русты постепенно блекла, наливалась серым. Рука кудесника подрагивала, все новые сверкающие струи ударяли в Русту, и наконец искристый вихрь вновь засиял. Ланька смотрел. Страх и восхищение одолевали его. Кудесник убрал руки. Сверкающий вихрь померк, исчез. Повисла тишина. Внезапно раздался сухой стук. Резная ложка упала на стол. Руста заплакал.

Отец вскочил, обхватил его за плечи, повел к скамье. Руста послушно шел, глядя перед собой пустыми глазами.

– Это жертва, мальчик. Великая жертва. – Голос кудесника был тих, он смотрел в окно, в рдеющий закат. Отблески пламенели в черных глазах. Казалось, что там, в глубине, гудит, мечется огонь.

– Для чего… кому? – выдавил сквозь слезы Руста.

– Для людей. Вон, для сестры твоей. Нельзя человеку на приманку кидаться. Горе она принесет, горе и погибель.

– Я бы столько мог сделать… – едва слышно повторил Руста.

Санька подбежала, всхлипывая, привстала на цыпочки, обняла тонкими ручонками, прижалась. Из-за ее спины Ланька не видел лица Русты, видел только его руку. Рука нежно гладила светлые кудряшки.

Кудесник стоял, сгорбившись, смотрел в окно. Молчал. Ланька заерзал, забеспокоился. Оглянулся на брата.

– А я?… А как же со мной?

Кудесник медленно обернулся. Ланька посмотрел ему в глаза и обмер – не исчез огонь из глаз кудесника. Полыхал, завораживал, звал в глубину.

– Дойдет и до тебя. Тоже хочешь уменье показать?

– А что, нужно? – растерялся Ланька.

– Как звать тебя, младший сын? – спросил вместо ответа кудесник.

– Ланом. Только все Малым кличут. Мне не в обиду… А показать-то я ничего и не могу…

– Значит, из-за старшего ехать пришлось? – Джибута усмехнулся, глядя прямо в напуганные глазенки. Ланька совсем запутался, оглянулся беспомощно на отца. Отец прокашлялся.

– Из-за Малого ехали, Джибута. Он по малолетству не хоронился – аккурат у соседки на глазах и сотворил.

Кудесник кивнул, прищурился.

– Что ж ты сотворил, Лан по прозвищу Малой?

Вид кудесника, его речь – все выбивало Ланьку из колеи. «Вот ведь спрашивает… ведь сам все наперед знает, а спрашивает. Зачем ему?» Ланька стрельнул взглядом в лицо кудеснику, отвел глаза. Ничего было не разобрать – то ли всерьез говорит, то ли потешается. Ну и ладно.

– У Снежки… это крольчиха тетки Нюры, такая белая-белая, ее потому Снежкой и зовут, а еще потому, что пушистая, – сбивчиво затараторил Ланька. – Вот… у нее родились крольчата… а двое – серый и белый с черными пятнами, они последыши были, потому и родились мертвыми… Вот… – Ланька даже запыхался. Такую длинную речь он произносил впервые.

– Ясно. А ты тут при чем? – спокойно спросил кудесник.

– Я? Ни при чем, конечно… Крольчиха-то теткина, не моя…

– И что ты сделал? – по-прежнему невозмутимо осведомился Джибута.

– Я? – Ланька даже рассердился на себя из-за этого «яканья». – Я…уф… не знаю, может это и не я, оно как-то само получилось. В общем, они раз – и ожили.

Ланька даже заулыбался, вспомнив то удивительное чувство.

– А может быть, они и не умирали? – вкрадчиво заметил кудесник, рассматривая узор на занавесях.

– Как это? Что ж я, живого от мертвого не отличу? Они же у меня на ладони лежали. Не, мертвее не бывает, это уж как пить дать, – совершенно неожиданно для себя выпалил Ланька любимую отцову присказку. Кураж вдруг прошел, и Ланька весь съежился, глянув в непроницаемое лицо кудесника. Кудесник внимательно, очень серьезно смотрел на Ланьку.

– Я вот думаю, – неожиданно подал голос отец, – как же Злыднев дар может Божьей твари жизнь вернуть? Странно это, Джибута.

– В мире много странного. А насчет Дара – посмотрим. Посмотрим, Михей, – повторил кудесник, протянул к Ланьке костлявую темную руку. Ланька зажмурился. Все вокруг поплыло. Ланька словно нырнул в стремнину. Даже дыхание задержал. И тут он и впрямь услышал звон. Тонкий и певучий. Будто ручей вызванивает на острых блестящих льдинках. Ланька вздохнул – воздух был таким же, свежим и звенящим. Тогда он открыл глаза. Вокруг пел, сверкал, искрился неистовый хоровод. Снежные радужные искры весело отбрасывали зайчиков на темные стены, на напряженные лица людей. Ланька улыбнулся отцу, развел руки – все в порядке, не волнуйся… И тут из его рук навстречу звонкой метели вырвались вихри блистающих искр. Потоки переплелись, закружились, как будто ждали друг друга. И было не отличить, где искры Джибуты, а где его, Ланьки. Джибута медленно, осторожно убрал руку. Вихрь не прекратился, не померк. Он по-прежнему обволакивал Ланьку сверкающим облаком.