Катарсис. Темные тропы

«Нам всем этим деятелям на глаза попадаться не надо, – ответил я, снимая с себя и вторую „прозрачность“, что висела на мне со времени гибели Суслика. – Девочку сожгли за то же проклятие, что висит на малыше!»

И я показываю на колыбельку. Пламя – кинулась к барыне, тормошит её, захлёбываясь – пересказывает услышанное от меня. Рыдания перешли в истерику. Свежекупленная девочка стоит столбом и пялится на меня, появившегося из воздуха, как коза на новые ворота. Пад сполз спиной по стене, утирает пот, приговаривая:

– Плохо! Всё это – очень плохо! Всё! Очень! Плохо!

Лишь малыш, проснувшись, хмурил лоб, что-то разглядывая прямо перед собой, невидимое никому, кроме него. А потом, придя к какому-то решению, сморщился, открыл рот и – заревел, стремясь догнать в отчаянности крика мать. Лилия тут же вскочила, будто её вытолкнуло что-то из постели, одни прыжком оказалась у колыбельки, выхватила малыша, тут же вывалила из выреза платья грудь, строго велев своему стражнику:

– Отвернись, бесстыдник!

А Пад с огромным удивлением посмотрел на меня. Пожимаю плечами, указываю себе на пах, потом двумя пальцами изображаю ножницы и мотнул головой, типа – не желаешь? Пад замахал руками, засучил ногами, забыв, что сзади – и так – стена.

И его нелепость разрядила обстановку. Я снова напяливаю на себя «прозрачность».

– Ничего нет! – ахнула Пламя. – Будто и не было!

– Фух! – выдохнула Лилия, рухнув на постель Пламени. – Немой, ты меня с ума сведёшь!

– Что-то от всего этого я проголодался, – пыхтя, сказал Пад, поднимаясь. – Госпожа, дозволь велеть накрыть обед!

Лилия махнула рукой, но уже в спину Пада, что и не ждал её отмашки – сразу начал отпирать засовы, подвинул растерянную сиделку, прикрыв дверь, велел ей:

– Жди, позовут.

А в это время Лилия, строго взглянув на девочку, что мялась, не зная, куда себя деть, стала ей внушать:

– Я тебя приняла в семью – для пригляда за моим сыном и помощью в обиходе нам, с дочерью. Поняла?

Девочка судорожно кивает:

– Всё, что происходит меж нами, всё, что говорится тут – не для чужих ушей. Тебе понятно? Или велеть Немому тебе проткнуть уши и отрезать язык?

– Не стоит, госпожа, мой язык будет надёжно зажат моими зубами! – вдруг затараторила девочка, сложив руки, как при молитве, и часто кланяясь. – А мои уши умеют слышать только то, что обращено прямо ко мне. А глаза мои умеют видеть только то, что нужно. Я не доставлю вам хлопот, добрая госпожа! И не пугайте меня Немым. Я его не боюсь. Он совсем не такой страшный, каким кажется.

Мы втроём переглянулись и как начали ржать! Аж с грохотом ступеней прилетел Пад.

Глава 9

Остаток дня прошёл планово. Лилия готовилась к вечеру, старалась привести себя в надлежащее состояние сознания и духа, а внешность – в надлежащий вид. Девочки тихо, чтобы никого не отвлекать – знакомились, перешёптывались. Помогая барыне всем, чем могли. Малыш, уже привычно – обратно стал изображать фикус на подоконнике – стал растением. Спал, ел да молча лупил глаза в одному ему видимые мультики. Пад – натрескавшись, дремал. Ну а я – всеми силами старался разобраться в себе, освоить все эти вновь поступившие данные. Естественно, впав в медитацию, что извне казалась дремотой.

Видел я, и хорошо видел, взгляды, что с определённой периодичностью барыня бросала на меня. Оценивающие взгляды, взвешивающие. В конце концов, она озвучила свои размышления. Что я как первичный половой признак – штука, безусловно, нужная, изредка – незаменимая, но на людях её демонстрировать постыдно. Потому я остаюсь с Бозой и малышом на хозяйстве. Цепным псом, охранять помещение.

В ответ я пообещал, что буду горько плакать, навзрыд и в голос, что меня не взяли на столь скучное мероприятие по обжиралову, пьянству, на выставку спесивой чванливости. Похоже, к моему юмору стали привыкать – улыбаются. Желаю Лилии успеха в переговорах, сдавая с потрохами её партнёра по переговорам, сказав, что Волчица испытывает искреннюю симпатию к Лилии, но твёрдо помнит об интересах Дома. Но поинтересовался, через Пламя, что там за история произошла меж её сыном и молодой Волчицей?

– Да мой, дубинушка медноголовая, влюбился в сестру друга, Волчонка, а она – вертихвостка – поиграла, да упорхнула. В чужую постель. Сука она течная, вся в мать! – махнула рукой Лилия и ржёт. – А мальчик мой так страдал, так страдал!

Потом лицо её исказилось сложной гаммой чувств:

– Пока отца младшенького моего не встретил, ненавижу его прямо! – Её лицо исказила гримаса ненависти, потом – сожаления и печали. Лилия вздохнула тяжко:

– Правда, кто отец малыша, сын узнал только после установки Медного Владыки.

Потом махнула рукой.

– Ах! К демонам! Всё это – сложно!

И тут же, с томлением, улыбнулась, мягко и задумчиво.

– Но мальчика моего как подменили. Повзрослел, возмужал. Как я соскучилась! Эта их учёба – пытка для матерей!

Да, вижу, что всё это и правда сложно. Спрашиваю у Пламени, что она-то так рвётся на это сборище? Но у девочки глаза горят восторженностью. Начинает путано и многословно пытаться объяснить, что для неё это очень интересно и волнующе. Высший свет, и всё такое. Тем более что барыня её выдаёт за свою дочь, погибшую от рук наёмных убийц. А это – принципиально иной статус, другой уровень социализации, принципиально иное отношение благородных к ней, какое дочери сельского кузнеца не видать, как своих маленьких ушей.

Ушли. Купленная девочка, несколько минут погипнотизировав спящего ребёнка, спросила у меня, можно ли ей помыться. А я тебе что, лекарь? Откуда я знаю – можно тебе или нет? На практике и посмотрим. Звоню в звонок, прибежавшей служке указываю на ванну. Не понимает. Веду его за воротник к ванне, показываю пальцем – сколько должно быть воды, что нужно мыло и полотенца. Опять смотрит тупыми глазами. Пока не замахнулся для затрещины. Сразу понял!

– Монетку он хотел, – вздохнула девочка.

Перетопчется натощак! Показываю девочке, чтобы хозяйничала тут сама, нахожу на постели Пламени сложенные вещи, что девочка приготовила для Козы, отношу ей. Девочка хотела на колени упасть. Ловлю её за руку, дёргаю, мотаю головой. Она побледнела. Больно ей – схватил, не рассчитав степени приложения силы, и не учёл жёсткости своих костяных пальцев Бродяги. Тьфу, напасть! Расстроенный, иду в комнату, пристраиваюсь на лавке, что стоит у стены. Как-то постеснялся я занять женские постели.

Не сразу, но мне удалось войти в то состояние, в каком я оказался на площади. «Вне себя». С видом – как бы со стороны. Мне понравилась лёгкость, с которой думается при этом. Не то что в этом недоразвитом черепе. А подумать было о чём. Надо было обмыслить не только произошедшее, но и открывшееся.

Завозившийся малыш привлёк к себе внимание. И я опять увидел сложную и тонкую структуру Проклятия на нём. Очень сложную, очень тонкую, крайне запутанную. Попытка влезть в неё, любая попытка снятия Проклятия приведёт к разрушению Проклятия. И было бы это хорошо, но механизм саморазрушения Проклятия подразумевает разрушение биоэнергетической матрицы носителя. Полное уничтожение личности, психики, мгновенная смерть. Боюсь, что и разрушение Души.

И вот теперь я понял, что натворил. Служки Белосветого Бога, уничтожая, пусть и в муках, тело на жертвенном огне – спасали Душу проклятой девочки. А я уничтожил её. Без возможности Перерождения Души. Я хуже этих белобалахонных. Я и есть Проклятие!

Но самобичевание – занятие бесполезное. Да ещё и неприятное. Потому я стал сравнивать структуры Проклятий. И нашёл их тождественность. А потом я захотел узнать, кто проклял девочку? Кто проклял сына Лилии я знаю – зачарованный клинок. Клинок ничего не расскажет. Единственный способ найти мастера Проклятий, который зачаровал клинок – идти по следу Проклятия девочки.

Начинаю распутывать следы девочки. И нахожу её пересечение с другим сожжённым – тёмным колдуном. Ах ты, сволочь! Убил бы! Ещё раз!

И вдруг, понимаю, что это я же его убил! И его мерзкая душонка – моя! Это душу девочки Проклятие уничтожило, а вот душонка этого колдуна ещё болтается в оперативной доступности. Иди сюда, мерзость!

Сам не заметил, что опять изменил своё состояние. Но не могу его описать. Что-то изменилось. Я уже не в комнате. Нет детей, нет моего тела. Нет ничего, кроме призрачного тумана вокруг, в котором плавают какие-то тени, всё колышется и пульсирует. Смотрю на себя. И – не узнаю. Да, я призрачный, как призрачный образ самого себя. Но не образ того дурачка, в тело которого я подселён. Руки, ноги, тело – другое. Жаль, не могу взглянуть себе в лицо. Очень уж мне любопытно – кто я? Но в правой руке у меня – призрачный штык. А на нём горит призрачным красным отсветом знак – красная звезда. С перекрещенными кривым ножом и молотком, вписанными в звезду. Странный, но – приятный мне – знак.

А передо мной из тумана соткался образ. Не сразу признал колдуна.

– Ты! – взревел колдун. – Ты – убил меня!