Сегодня – позавчера. Испытание сталью

– А тебе допуск дали?

– Да, я прошёл специнструктаж. Вот бумаги.

– Тогда пиши.

Лейтенант несколько часов конспектировал все «потоки моего сознания». Собрав остатки воли в кулак, вспоминал, говорил. Чувствовал, что бесполезно это, но говорил. Делай, что должен… Делаю.

Пересказал свои соображения по поводу моего «детища» – Единорога и комплекса остальных машин. Сильные, слабые стороны, как надо применять, как не надо. Ессено, вид с моей колокольни. Тут же изложил опыт предков по организации самоходных полков из СУ-76, потом наши с начштаба соображения по иной организации подразделений. Используя наш собственный опыт, опыт немцев с их кампфгруппами, опыт обороны Сталинграда, штурмовых групп образца времён взятия Кёнигсберга и Берлина. Особо отметил, что эффективность подобных подразделений напрямую будет зависеть от опыта и личных качеств бойцов и командиров. Поэтому комплектовать их надо из ветеранов, битых, стрелянных, обтертых и обкатанных танками и бомбёжками. Способных на стойкость и инициативность действий в отрыве от своих товарищей. К действиям вне линии фронта, без флангов и тыла, в окружении, в отрыве от командования. К манёвренному бою. И назвать их надо как-то иначе, чтобы отличить от линейных частей новобранцев. Так как гвардия уже есть, то предложил их назвать как-нибудь из той же екатерининской эпохи, откуда откопали и гвардию: гренадёры, драгуны, кирасиры, егеря. Не суть как, главное, иначе, чем простые стрелки.

Говорил, говорил, а в голове одна мысль: «Ты кто такой? Что ты тут развыпендривался? Всё это бесполезняк!» Как я там, давно, в прошлой жизни, год назад, планировал? Авторитет, команда, фокус? Фокус – не удался. Команда? Вроде есть. Вот они, рядом. Но из первоначальных – лишь Кадет. И то, благодаря НКВД. Кто ещё, кроме этой всесильной и вездесущей организации, мог распределить Кадета и Мельника после ускоренных курсов комсостава именно ко мне? Тут армия – посылают туда, куда надо, а не туда, куда хочешь. Громозека и пропавший Кот – осназ, опять чекисты, Прохор и Брасень со мной опять же волей Кельша, генерала ГБ, хотя генералами они пока не числятся. Комиссарами от ГБ имеется.

Получается, что чекисты для выполнения моего плана сделали больше, чем я сам.

Авторитет. Тут неоднозначно. Вроде бы все и круто. Я – старший комсостав, конструктор, с самим Сталиным знаком, с Берией перебрёхиваюсь, к моему мнению и моим записям вроде бы прислушиваются, но…

Где зримые изменения? Ничего же я не смог изменить. Ничего похожего на те книги про попаданцев, что попадали в мои руки. Всё вроде по канону – командирская башня, промежуточный патрон, инфа про генералов и Хруща. Только ничего не произошло. Как бы хуже не было. Эхе-хе! Наверно, я не правильный попаданец. Хруща не грохнули – продолжает служить. Наоборот, я явился яблоком раздора меж блоков элит советского истеблишмента. Результат раскола – нападение на базу особой аналитической группы НКВД, в результате пропали Кельш, Кот и один из пришельцев. Потом – попытка захвата меня, после осознания, что я могу тупо погибнуть в бою, обороняя Воронеж. Они что подумали – что Сталин «попользовал» меня и «выкинул», а они решили «подобрать»? А я, в благодарность за избавление от фронта, стану служить? Они же не знали, что фронт для меня – как терновый куст для Братца Кролика.

А что такое раскол элиты во время тотальной войны? Это – полный песец!

И на кой хрен я раскрылся? Воевал бы простым пехотным Ваней, гнул бы историю своими руками, пока не убили. Нет, попрогрессорствовать захотелось, сука! А просрём войну? Не немцам, так всем остальным? Сталин этот разброд и раскол выжжет с корнем, с него станется. А побежит кто из этих отщепенцев к наглам плакаться? И трепанёт им, что Сталин владеет послезнаниями? Наглы и так едва не напали на нас в сороковом, чуть не откусили Кавказ, в Персии экспедиционный корпус держали на предбоевом взводе. Порешат, что советская, сталинская Россия – бо?льшая угроза, чем выращенный ими же нацизм, – обрушатся всем миром.

От немцев отбились полным истощением сил, а от всех разом? Не отбиться. А там – что немец, что нагл, что пиндос – все они нацисты. Всегда проводят геноцид. Им – что инков, что ирокезов, что негров, что славян изводить – без разницы. Конец русскому народу, людям Рода!

И всё из-за меня!

Из глаз моих побежали слёзы. Это не осталось незамеченным. Всполошились. Но и докторша, и Прохор развели руками. А я проваливался во Тьму. Лучше бы меня тогда бомбой убило. Или вагоном? Или немец тот дострелил бы меня. Сгореть должен был в танке! А на мосту-то я вообще не должен был выжить! Меня должно было порвать взрывом, прибить элементами конструкций моста, разбить о воду! Должно было! Почему я не умираю-то, твою дивизию?! Иммортал, тварь! Кащей Бессмертный!

Укола я не почувствовал, но введённый препарат погрузил меня в сон.

Когда я проснулся, осознал себя опять в прошлом, в парализованном теле Кузьмина, даже глаза открывать не стал. Жить мне не хотелось, а сдохнуть – не получалось. Полнейшая апатия овладела мной. Часть моего сознания пыталась призвать к долгу: «если не мы, то кто?», «делай, что должен!», но призывы эти не могли меня вытащить из Тьмы. «На хрена козе баян?» Без моих трепыханий предки лучше справились. Лучше бы меня не было. И Тебя не было, с Твоим Испытанием!

Откуда-то издалека, как сквозь ватный матрац, доносились голоса моих спутников. Мое сознание, та его часть, что взывала к долгу, зацепилось за эти голоса, сосредоточилось на них. Я стал разбирать слова.

Вслух зачитывали газету. А чем ещё может быть такая форма изложения текста? Читали про героев-лётчиков, что спасли нас тогда, под Воронежем. А потом стали читать про полк чудо-богатырей под командованием героического майора Медведя. Я долго-долго слушал, думая, что афтар – молодец. Язык – корявый, пропагандистский, суконный, но дело он делает правильное. Примеры героизма одних служат примером для подражания другим. Так и надо. А нет героев – их надо выдумать. Как сделал Жуков, приукрасив историю с разъездом Дубосеково, создав мем «28 панфиловцев».

И только потом до меня дошло, что майор Медведь – это я, а чудо-богатыри – мои бойцы. Прям аж гордо стало за своих людей.

Я вспомнил того репортёра, которого взял в оборот ещё после первого же боя на земле Воронцов. Оказался он корреспондентом «Красной Звезды», а подборку его очерков сейчас и зачитывал дикторским голосом лейтенант ГБ.

Вот она – Слава! Я попал на первые страницы таблоидов. Я – Звезда! Как Зверев. «Звезда в шоке». Звезда в «Красной Звезде». В красной …зде! Гля!

Я хотел выругаться вслух, но губы мои опять склеились, как у Нео в «Матрице», смог только промычать. Что-то холодное и мокрое прошлось по губам, раскрывая мне рот наконец. Тут же мою голову приподняли, к губам приставили горлышко фляги. Я напился.

– И чего так раструбили? – заявил я. – Воевали мы так себе. Полк – разбит, немец – не остановлен.

Лейтенант ГБ кашлянул от неожиданности:

– Вы, Виктор Иванович, максималист, оказывается. Но, командование довольно высоко оценило ваши действия.

– Вот это-то и хреново! Это значит, что моё командирствование – посредственное довольно, если честно, на уровне ротного. А у остальных командиров – вообще нулевое! Вот что хреново! И как мы будем немца одолевать?

– Поправляться вам надо быстрее, товарищ майор, и немца одолевать.

– Нет у меня больше сил! – в сердцах закричал я, чувствуя, как опять по вискам пролегли мокрые дорожки. Баба, разревелся!

– Что бы я ни делал – только хуже получается. Тут как бы наши отступники к наглам не побежали. Порешит Черчилль, что Сталин хуже, чем Гитлер, что будем делать?

Все притихли. Лейтенант ГБ опять прочистил горло, попросил освободить вагон, благо мы стояли на запасном пути, а потом доложил:

– Мне велено довести до вашего сведения, что ваш недавний командир успешно провёл свою часть операции внедрения. Раскола больше нет. Партия вновь едина. Правда, пришлось ликвидировать часть агентурной сети наших союзников. И довольно много наших предателей. Союзники будут очень недовольны. Но ваши опасения, надеюсь, будут необоснованны.

Больше он ничего сказать не мог. Потому что ничего больше не знал.

Аж от сердца отлегло. Ну, Кельш, ну, молодец! Такой нарыв был купирован! Интересно, чего ему это стоило? Зная наших волчар, уверен – дорого.

Дорожные байки

А жизнь-то налаживается! Часть моего сознания, та, что «долговая», возобладала, в эйфории, моим мозгом, затоптав депрессивную часть, и я смог вздохнуть свободнее. Смог наконец решить, что «всё в руках Его».

Надиктовал лейтенанту ГБ свои соображения про установку 160-миллиметрового миномёта на шасси Единорога.

– Не знал, что есть такие, – пожал плечами лейтенант, но прилежно всё законспектировал.

– Сейчас должны проходить испытания или уже прошли, не суть. Так о чем я? А, вот! Два образца. Один не примут – тяжелый лафет. А второй будет очень удачен. А если ставить на Единорог, без лафета, то оба – годятся. И очень мощная штуковина получится. Лёгкая самоходка, недорогая, с мощностью и дальностью тяжёлой шестидюймовки. Батарея таких миномётов существенно, а главное, качественно, усилит тот же полк самоходов. Или танковую бригаду. Это из того, что есть. А ведь можно сделать и 240-миллиметровый миномет. Вес миномёта просто несравним с весом гаубицы, а фугасное воздействие сопоставимо с орудием такого же калибра. Ну, плюс-минус. Такая машина и с долговременной обороной справится. И бронетехника будет ей по зубам. А стоимость – несравнима. Ты уже написал про наш опыт с 120-миллиметровым минометом?

– Да. Ещё прошлый раз.

– А, и ещё. Такой крупный калибр позволит эффективно использовать не только осколочно-фугасные гранаты, но и качественный дым поставить. А если зажигательные заряды какие примастырить? Или вакуумные.

– Вакуумные? Это как?

Я вздохнул глубоко. Как же я забыл? Какой я, на хрен, прогрессор?!

– Вообще-то, называть их вакуумными – неграмотно. Но деза будет – умора. Этот тип боеприпаса называется термобарический и использует принцип объёмного взрыва. Не слышал про взрыв рудного газа? Или как мучная пыль взрывается? Любая горючая взвесь в виде аэрозоля?

– Слышал.

– Вот и пиши. Но сначала особо пометь, что технология очень проста для копирования и применять её надо массово с надлежащим информационным прикрытием. Поехали!..

Я «растекался мыслею по древу», лейтенант конспектировал.

А связка наших вагонов тем временем неспешно продвигалась в тыл. Больше, конечно, стояли, чем ехали. Нас цепляли то к одному составу, то к другому. По ночам всё время стояли, пропуская составы к фронту. То есть ночью железная дорога гнала составы на запад, днём – на восток.

Понятно, что народ основательно выспался сначала, а потом-то стал страдать от скуки. И если сначала гэбист выгонял всех на платформу во время «интервью», то потом пошёл на должностное преступление и махнул рукой, напрасно на «слово» поверив, что «ни в жисть!». Потому мои спутники, развесив уши, жадно слушали мои «потоки сознания». Но напрасно мы волновались. Это только поначалу они слушали, а потом им надоело и они стали нам мешать – бубнили, травя байки друг другу, играя в карты, ржали, как лошади.

– Виктор Иванович, расскажи про Голума, – попросил Миша Кадет.

Я насторожился: