Серые тени в ночной тьме

Если, конечно, вертолет летит на небольшой высоте.

На это и рассчитывали поисковики. И уже с раннего утра – часов с четырех, они начали собираться у автобуса.

Как уже упоминалось, дом егеря соединяла с райцентром накатанная дорога.

Получив известие по телефону о возможном авиа крушении, Григорий Боборыкин сказал жене, что выйдет на внеплановый обход своей территории, что ждать его к ужину не нужно и свистнув собаку – лайку Загая, встал на лыжи. Поначалу у него мелькнула мысль завести снегоход, но он тут же отбросил ее – через час начнет смеркаться, и ехать на снегоходе по таежному бездорожью – не получится. Лыжи были надежнее. Да и собаке не угнаться за снегоходом.

Впрочем, примерные координаты возможной катастрофы, как и предсказывал пилот Николай Евсеев, находились в нескольких днях пути, но сейчас задачей егеря была не поиски пассажиров и экипажа вертолета, а определение маршрутов для поисковых групп.

Хотя в Затайгинске каждый второй был охотником, все-таки таежный массив лучше егеря никто не знал.

Звериные тропы, непроходимые места буреломов, просторы замерзших болот – все это знает егерь. Также как и места, где болота даже в самые сильные морозы не промерзают до такой степени, чтобы выдержать вес человека или крупного животного.

Григорий думал об этом, неторопливо двигаясь по снежному насту и время от времени останавливался, чтобы внимательно рассмотреть карту, на которой карандашом он делал лишь ему понятные пометки. Впереди то и дело раздавался лай Загая – умный пес выбирал проходимые для хозяина пути и подавал голос, чтобы обратить на себя внимание.

Боборыкин прекрасно различал оттенки голоса своего питомца – например, если пес обнаруживал поставленный браконьерами капкан, он лаял по-иному, нежели если хотел просто подозвать к себе хозяина.

Иными словами, опасность пес и чувствовал лучше человека, и сигнал умел подать о ней по-особому.

Он и сегодня уже обнаружил пару капканов, но разряжать, а тем более снимать их Григорию было некогда – он лишь спустил скобы, обезопасив таким образом браконьерские орудия лова.

Быстро стемнело. Скоро егерь мог пользоваться картой, лишь подсвечивая себе светом фонарика.

Впрочем, свое дело он закончить успел – маршруты поисковиков он наметил, состояние снежного наста определил, пройдя по краю болота, получил представление также о надежности его поверхности.

И подозвав свистом Загая, сказал псу, смотрящему ему в лицо умными глазами:

– Домой, Загай! Давай-ка домой!

И теперь уже быстрым шагом двинул по твердому насту следом за собакой, которая, наоборот, неторопливо бежала впереди, выискивая и показывая хозяину наиболее близкий и надежный путь домой, к егерской заимке.

Где в доме под плотной фуфайкой дожидался в чугуне и хозяина, и его пса горячий ужин, приготовленный хозяйкой.

х-х-х-х-х-х-х-х-х-х

В полста километрах от дома егеря, в охотничьей избушке в печке трещали разгорающиеся дрова, на печи стоял закопченный котелок и такой же закопченный алюминиевый чайник.

В котелке, распространяя запах тушенки, булькало варево, из носика чайника била струя пара, и Евсеев, сняв его, открыл крышку и засыпал внутрь заварку.

А потом укутал чайник в свою меховую куртку и поставил на краешек стола.

– Ну, где ваши деликатесы? – спросил он молодоженов, открывая складной нож и нарезая хлеб. И он, и Петюня всегда брали с собой, кроме бутербродов и термоса с чаем еще и продуктовый НЗ – пару банок тушенки, буханку хлеба, пачку чая, сахар, соль.

Ну, а в таежных избушках, в свою очередь, охотники всегда оставляли запас дров, мешочек с крупой, иногда – бутылочку растительного масла.

Так что знающий тайгу человек зимой по любому не пропадет от голода и холода. Летчики же, которым приходилось летать не только над тайгой, но и над Алтайскими горами, испытали всякого и потому, как уже упоминалось выше, всегда на всякий случай подстраховывались – брали с собой продуктовый НЗ.

Который обновлялся перед каждый рейсом.

И скоро на столе была разложена снедь, исходила паром каша, заправленная тушенкой, а в металлических алюминиевых кружках парил терпко пахнувший чай.

Сидели на лавках тесно, но никто не жаловался. У Николая Евгеньевича нашлась фляжка со спиртом, огненную жидкость добавили в чай и скоро всем стало жарко.

Легли спать. Летчики – на полу, а пассажиры – на лавках. В избушке было тепло, даже – жарко, но Евсеев знал, что как только печь прогорит, заимка изнутри начнет быстро выстывать. «Пока нам опасен только холод», – думал он, выходя наружу.

Здесь, у задней стенки избушки, кто-то устроил что-то вроде поленницы – в свое время натаскал и нарубил сухих сучьев, расколол и разрубил даже несколько больших пней (судя по торчащих в сторону корням, пни принадлежали поваленным ветром деревьям, который с горами сгнили, а более плотная древесина у основании стволов сохранилась). Всё это теперь не лежало беспорядочной кучей, а было аккуратно собрано и уложено у бревенчатой стены.

Евсеев мысленно поблагодарил неизвестного кольщика.

Он набрал сначала одну охапку дров, которую занес внутрь избушки. Потом снова вышел наружу и набрал вторую охапку. «До утра хватит», подумал он, и разделся.

Все уже лежали и дремали, готовясь заснуть. И Николай поздравил себя за мысль добавить спирта в чай – после трудного похода по местами глубокому насту, сытный ужин и жар печки, а также чай со спиртом сыграли роль снотворного.

И пилот в свою очередь принялся укладываться на полу поближе к двери – чтобы сразу почувствовать, как начнёт остывать воздух в избушке и время от времени вставать для того, чтобы вовремя подбросить в печь новую порцию дров, не давая пламени угасать до конца.

Наверное, то, что он лежал рядом с дверью, которую они заложили толстым брусом-засовом, позволило этой ночью лишь ему услышать словно бы чьи-то шаги снаружи.

Поскрипывал снег, и вроде бы избушку обходил кто-то. Евсеев как раз проснулся и в очередной раз закладывал сучья и обломки пня в жерло печки, раздувая пламя.

И вот когда огонь разгорелся и Николай Евгеньевич подошел к своему месту у двери, он и услышал снаружи поскрипывание снега под чьими-то ногами.

Окошко в избушке было одно, маленькое и затянутое толстым слоем измороси – впрочем, что толку с него, если за окном еще была тьма?

Пилот посмотрел на часы – светящиеся стрелки показывали половину четвертого. Так что до рассвета было еще больше четырех часов.

«Выйти и посмотреть?», подумал Евсеев, но почему-то ему совсем не захотелось открывать дверь.

А шаги тем временем стали быстро удаляться. Да и какие шаги – шажки, легкая поступь, словно ходило какое-то небольшое животное.

Пилот заворочался на полу, устраиваясь поудобнее на разосланной фуфайке. И скоро уснул.

Но его тут же разбудил рев какого-то животного, раздавшийся вдали, где-то левее линии их маршрута. И этот испуганный рев разбудил также всех остальных, но Евсеев сказал:

– Спите, спите, это, наверное лось ревет. А может быть, голос болот – здесь недалеко незамерзающие топи, метан иногда вырывается с таким шумом, что мерещится черти что…

И с нарочитой ленцой принялся в очередной раз загружать печь. А потом, убедившись, что все вновь засыпают, достал карту и сел поближе к светящемуся пламенем и жаром отверстию топки. И принялся в который раз внимательно рассматривать карту.

Это была не полётная, а крупномасштабная карта местности, которыми пользовались егеря, геологи, военные.

Евсеев возил с собой в вертолете толстую пачку таких карт – раздобыл в свое время в геодезическом управлении. И они не раз помогали ему в трудных ситуациях. Вроде нынешней.

Он смотрел на карту и думал о том, что ему очень не нравятся эти шаги, и рев, которые он только что услышал.

Что-то не так было в лесу. По крайней мере, рев этот напоминал медвежий рык, но медведи в это время года лежали в своих берлогах в спячке. Неужели шатун? Тогда это плохо…

Евсеев еще долго изучал карту. В принципе, если ничто не помешает, завтра к вечеру они могут успеть дойти до дома егеря Боборыкина. Ну, а оттуда доберутся до Затайгинска автобусом, который пришлют из райцентра.

Но вот этот рев… И непонятные шаги… Рев, правда, донесся откуда-то издалека – ночью в лесу такие звуки распространяются на десятки километров.