Воскрешение. Павел Первый

А это у нас кто? Услужливая память бывшего императора тут же подсказала – князь Платон Зубов. Итак, в комнате четверо. А четверо ли? Смогу справиться со всеми? Кто ж его маму знает. Из оружия кинжал. Что есть у противной стороны? У одного шпага. А у других? Если даже просто шпаги, без пистолетов, всё равно справится с ними нереально. А Павел умел обращаться со шпагой? Память выдала ответ, что император много времени уделял фехтованию и считался вполне умелым мастером в этом вопросе. Думаю, тянуть больше не стоит, война план покажет. Только бы вот понять, есть в комнате ещё кто-то? Я ещё раз осторожно пошевелил руками и ногами, стоило убедиться, что конечности этого тела работают как надо. Вполне работоспособны и руки и ноги. Хотел было приподняться, но услышал пятый голос.

– Было бы намного проще, будь у нас отречение от престола. Что теперь мне говорить Александру Павловичу?

Память моего тела, а может мозги этого тела, вновь провели опознание. Граф Панин Никита Петрович. Чёрт! Сколько же всего заговорщиков? Походу без допроса не обойтись. А если весь Михайловский замок заполнен заговорщиками? У меня тогда совсем нет шансов? Чёртов распорядитель в сером мире, в такую жо… простите задницу засунул. Ведь наверняка, сука, знал куда меня пихает. Память предшественника нарисовала картинку того, с чего началось убиение тела, в которое я попал. Тело пытается покинуть спальню, услышав шум заговорщиков, через дверь в спальню к императрице, но увы, дверь закрыта. Неужели жёнушка тоже в курсах о заговоре? Тогда Павел прячется за портьерой, только это не помогает, его находят. Вот группа дворян убеждает подписать отречение, Павел сначала молит о милосердии. Но его ставят на колени, бьют по голове рукоятью пистоля. Приговорённый император пытается сопротивляться, но его бьют табакеркой в висок, он падает, кто-то душит и на его грудь кто-то наступает, ужасная боль.

Вот же твари. Навалились на бедного Пашку. Ну что, устроим последний и решительный бой? Ни хрена не последний, я вас, либерасты, ещё поучу, как Родину любить. Всё, тянуть больше нет смысла. Я переворачиваюсь на живот, обнаруживаю, что одет в ночную рубашку. Странная одежда, как у женщин в моём мире. Не понял почему царская особа носит такую одежду. Обуви на мне нет, ладушки босиком проще подобраться к врагу, не привлекая сразу внимание. Тихо стараясь не дышать, на четвереньках подползаю к тому, который казался большим. Я приподнимаюсь, торс Николая Зубова закрывает меня от взгляда других, да и свечи большого освещения не дают. Ну теперь главное, чтобы тело не подвело. С резкого замаха вгоняю кинжал шталмейстеру в правую сторону, прямо в печень и проворачиваю клинок. Удар в печень даже кулаком приносит сильную боль и может ограничить движения врага, а здесь кинжалом. Болевой шок обеспечен. Резко выдёргиваю клинок и наношу второй удар рядом, чтобы наверняка. Теперь Коля Зубов нежилец, а пассажир на тот свет. Даже в 21-ом веке от такой раны загнуться очень легко, а уж здесь все сомнения отпадают. Я такие удары ещё в Афгане отработал на практике. Время становится как бы резиновым, понимаю, что это всего лишь моё восприятие. Из руки Зубова выпадает шпага и бутылка, я подхватываю шпагу, бутылка, упав на пол не разбивается. Ну и слава богу, а то мне босиком по битому стеклу совсем неприятно бегать. Похоже в комнате немая сцена, как из «Ревизора», комедии русского писателя Николая Васильевича Гоголя. Все присутствующие смотрят на меня с каким-то мистическим ужасом. А Скарятин, пёс дворовый, даже крестится. За доли секунд осматриваюсь. На столе, на другом конце, лежит пистоль. Бежать вокруг стола некогда. Прыгаю прямо на стол и скольжу по столешнице, на ходу выпускаю кинжал и хватаю пистоль. Теперь нужна психологическая атака.

– На колени! Цареубийцы, холопы. На колени, твари безмозглые, мать вашу! – ору благим матом.

А ничего так голосок у Павлика Первого, без визга, можно сказать командный голос. Участники заговора растеряны, приседая встают на колени, кроме генерала Беннигсена. Подскакиваю к нему и со всей дури бью набалдашником рукояти пистоля по темени, при этом замечаю, что генерал будет повыше меня.

– Свят, свят, свят. Покойник ожил, – твердит испуганно Скарятин, продолжая неистово креститься.

После моего удара генерал рухнул на колени, опираясь руками в пол, но сознание не потерял. Хм, однако крепкая у него кость на голове.

– Всем лечь на живот! Я сказал на живот, твари! Руки на затылок, – вновь ору во всю глотку, но крик срывается на хрип, при этом жутко саднит горло.

Для острастки бью Платона Зубова шпагой по голове, только плашмя, чтобы не убить заранее. На этот раз мою команду выполняют беспрекословно. Шлёпаю Скарятина по упругой заднице клинком, чтобы привлечь его внимание.

– Ты, пёс, встать! Вяжи им руки за спиной, их поясами вяжи, да покрепче, – приказываю поручику3, при этом ещё раз шлёпаю по заду, не сдерживая силы удара.

Скарятин выполняет моё приказание. По моей команде ложится на живот, и я связываю ему руки, также за спиной. Проверяю прочность узлов у всех связанных. Генерал Беннигсен пытается меня пнуть ногой. Ах ты, сука. Хотел пнуть его по голове, но вовремя вспомнил, что я босой, а череп у генерала крепкий, что показала проверка удара пистолетом. Приноравливаюсь и шлёпаю со всей дури шпагой по дряблой заднице генерала. Его зад обтянут лосинами, штаны такие носят в этом времени. Почти как у балеруна. Ну что за одежда? Шлепок получается знатный, но генерал терпит. Ага. Кто тут у нас в героя решил поиграть? Размахиваюсь и со всей пролетарской, точнее царской, решимостью шлёпаю по заду генерала несколько раз. Эх! Шлёп, шлёп. Прямо душа запела, словно бальзамом смазали. А генерал заскулил. На всякий случай врезал ещё разок, хорошо шпага плашмя прилипает. Ярость немного погасил. Ну вот теперь можно и осмотреться. В первую очередь, поднимаю бутылку с пола, там кое-что осталось. Промочить горло не помешает. Ух, ты! Здесь коньяк, причём вполне приличный! Допиваю остатки коньяка прямо из горлышка, ставлю бутылку со стуком на стол. По пищеводу прокатилось тепло и упало в желудок. Чувствую мне полегчало, осматриваюсь. Во-первых, мне нужна одежда, а то хожу в бабьей сорочке и босиком. Ага, рядом с кроватью что-то висит на плечиках. Подхожу и осматриваю. Белые штаны, рубашка с кружевами на рукавах и вороте. Сбрасываю ночную сорочку и одеваю штаны. Чёрт. Да они всего до колена и пуговки внизу какие-то. Что за мода странная? Одеваю рубашку. Что тут у нас ещё есть? Гольфы, а рядом сапоги стоят. Вот только какие-то большие, кажется ботфортами называются. В моём мире такие только бабы носят. Ну да ладно, не будем привередничать. Теперь мне нужны портянки. Глянул на сапоги, они какие-то одинаковые. В этом времени похоже не шьют на левую и правую ногу. Бери любой не ошибёшься. Хотя нет. От долгого ношения обувь обнашивается по ноге. Примерил, вроде удобно. К чёрту гольфы, отрезаем шпагой от балдахина шёлковую ткань. Накрутил портянки, одел сапоги и с удовольствием притопнул ногой. Теперь другое дело, можно и в бок кого-нибудь пнуть. Хотя почему кого-нибудь? Вон пять субчиков лежат. Прошёлся возле лежачих и запнулся о каждого связанного по паре раз. Только охают. И не надо мне говорить, что лежачих и связанных не бьют. Я дитя другого времени, а у нас били по-всякому и всяких. Теперь можно осмотреть всю комнату. Дополнительно зажёг свечей, немного стало светлей.

Возле дверей в спальню, увидел лежачего человека, память подсказывает – граф Иван Павлович Кутайсов, камердинер4 и фаворит императора. Фаворит? Это ещё что значит? Надеюсь, никаких красок с голубыми оттенками. Мне толерантность совсем не нужна, я в прошлой жизни не страдал такими болезнями, как либерастия и толерантность. Где-то читал, что грешили в царской семье Романовых содомией, только не помню кто именно. Ладно, разберусь позже, понадобится – выжгу калёным железом такие привычки. Приседаю рядом с лежачим камердинером и бью его по щекам. Раз, другой… Заморгал глазками. Ага, приходит в себя, глаза открыл, а взгляд испуганный.

– Батюшка государь, у вас кровь, – лепечет Кутайсов.

– Знаю. Скажи-ка мне, Ваня, кто из гвардейцев мне верен может быть? – сразу задаю интересующий меня вопрос.

– Э-э… Гатчинцы, батюшка государь. Всей душой тебе преданы. Что там говорить, все нижние чины боготворят вас, Ваше Императорское Величество, – ответил камердинер.

– В соседней комнате кто есть?

Кутайсов как-то странно трясёт головой. Не знает? Встаю, тихо приоткрываю дверь, в щель вижу офицера Преображенского полка. Память даёт информацию – Александр Васильевич Аргамаков, плац-майор5 Михайловского замка. Стараюсь разглядеть, есть ли ещё кто-то. На полу лежит чьё-то тело. Слышу чей-то голос, человека самого не вижу. Обращаюсь к памяти императора и получаю ответ – граф Пётр Алексеевич Пален, военный губернатор Санкт-Петербурга. Жесть. Похоже заговор против Павла имеет глубокие корни. Чем же он достал так свою знать? Тем временем удаётся подслушать разговор.

– Ну что они там медлят? Неужели трудно заставить Павла подписать отречение? – зло выговорил граф Пален.

– А если он не подпишет отречение, что скажет Александр? – спросил Аргамаков.

– Обратного пути у нас нет. Значит, они должны его убить. Вы же не хотите, Александр Васильевич, на каторгу? Пусть Панин с наследником договаривается, а утром объявим, что Павел умер своей смертью, – заявил Пален.

Ух, ты! Как у них всё продумано. А наследничек, пожалуй, в курсах о давлении на папашу. Сейчас я вам расстрою ваши планы. Глянув на шпагу и пистолет в руках, решил, что проверить зарядку оружия не помешает. Отклонившись от двери, проверяю пистоль. Спуск у пистоля кремневый, в данный момент он не на боевом взводе. Немного оттягиваю рычаг и смотрю на полку для пороха. Подсыпка пороха присутствует, надо думать пистолет заряжен, но его не использовали. Стоит взвести курок и можно делать выстрел. Интересно, я только одной рукой фехтую? Точнее не я, а тело Павла. В голове мелькают знания от хозяина тела, Павел Первый всегда фехтует правой рукой, но иногда тренирует левую руку. При жизни император хотел научиться владеть в фехтовании обеими руками. Возвращаю свой взгляд к двери, распахиваю её и в два прыжка оказываюсь возле плац-майора. А он шустрик уже за шпагу хватается. Делаю выпад и наношу укол в правое плечо Аргамакову, он охает. Я тут же наношу удар плашмя по коленной чашечке. Плац-майор падает на одно колено. Перевожу взгляд на Палена, он бледен. Ставлю его на колени резким окриком.

– На колени, тварь подзаборная! Шевелись, а то прострелю тебе колено, тогда без вариантов станешь инвалидом.

Граф Пален выполняет мой приказ молча. Приказываю Кутайсову связать руки Аргамакову и Палену. Сорвав штору с окна, разрезаю ткань на полосы, подаю камердинеру, чтобы он перевязал плечо раненому плац-майору. Мой камердинер перевязывает плац-майора, связывая ему заодно руки. Потом связывает руки Палену. Изымаем у них шпаги, а пистолей у них не было.

– Ваня, гони их пинками в спальню. Возьми шпагу и карауль их там, – приказываю Кутайсову, что он делает с каким-то удовольствием.

Подхожу к телу, лежащему на полу. Кто это у нас? Камер-гусар6 Кириллов, у него разбита голова и лицо. У выхода из коридорчика лежит ещё тело – рядовой Агопеев, судя по одежде – рядовой лейб-гвардии. Память подсказывает, что должны быть ещё три камер-гусара Сагин, Сулимов и Ропщинский. Ну и где они? Ладно, разберёмся чуть позже. Хлопаю по щекам Агопеева и Кириллова, приходят в себя и охая пытаются подняться.

– Кириллов, где остальные камер-гусары?

– Государь, их вывели гвардейцы, – со стоном произносит Кириллов.

– Имена гвардейцев? – резко задаю вопрос.

– Казаринов, Уваров, князь Волконский и ещё три офицера, я не успел рассмотреть, – с виноватой миной произносит Кириллов.

Я сплюнул от злости. Как мне выкрутиться с такими помощниками? Может солдатик поможет? Тем временем поднялся Агопеев и качаясь опирается на свою винтовку со штыком. Или что там у него за фузея? А у меня снова возникает вопрос, как же выкрутиться из этой ситуации? И сколько заговорщиков в замке? Я подошёл к рядовому, он тут же постарался вытянуться во фрунт, хотя от удара по голове его покачивало.

– Рядовой, готов постоять за своего императора? – задал я вопрос преображенцу.

– Готов, Ваше Императорское Величество, – рявкнул Агопеев, стараясь ещё больше вытянуться.

– Считай эти двери своим редутом7. Заговорщики – это враги, а враги не должны пройти сквозь тебя.

Отдав приказ «ни шагу назад», надеюсь рядовой так и понял, я решил вернуться в спальню. Уж больно вид у меня непрезентабельный. Об этом мне подсказала опять же память тела. Или мозга? Я пока так и не понял откуда берутся знания предыдущего Павлика. Моветон в таком виде императору разгуливать поступает знание. Пожалуй, соглашусь с Павлушей. Мне теперь в этом теле жить, так что не стоит выглядеть, как неряха. Гусар, точнее камер-гусар Кириллов, ходит за мной как хвостик. Преданность проявляет что ли? В спальне камердинер геройски охраняет пленных. Спросил у него про какую-нибудь одежду, чтобы выглядеть, как император, а охранять пленников поставил Кириллова, дав ему пистоль. Кутайсов подал мне другую шёлковую рубаху, носки и вновь белые лосины. Я скептически осмотрел эти странные штаны.

– Граф, а что-то другое есть? Не хочу белую одежду, – сморщился я.

Кутайсов быстро подал из шкафа мне костюм вишнёвого цвета, с голубым воротником и отворотами. Я одел подштанники и бархатные штаны по колено. Кутайсов пытался помогать мне одеваться, но я отвёл его руку, тогда он раздобыл где-то кувшин с водой и налил в таз этой воды. Намочил тряпку и стал протирать мне кровь на щеке и виске. Я взял ночную рубашку, выбрал на ней чистый участок и оторвал лоскут, который сыграет роль бинта. Велел Кутайсову перевязать меня, кровь хоть и подсохла, но могло вновь открыться кровотечение. Через пять минут я был готов. Вместо сапог с удовольствием одел туфли, они были явно легче и на ноге сидели вполне удобно. Зато легко передвигаться будет. Я посмотрел на Кутайсова, он понял меня верно и показал жестом руки, что выгляжу хорошо. Вернулись в коридорчик, где держал оборону Агопеев. Я приоткрыл створку дверей и попробовал рассмотреть, что происходит в других комнатах. Практически сразу разглядел шесть офицеров, которые направляются к нашей двери. Среди них действительно шагал князь Волконский, адъютант старшего сына Павла, Александра Павловича. Хорошо хоть память убиенного подсказывает, а то я бы совсем запутался. Быстро вернулся за кинжалом. Стрелять в замке не хотелось, так как не знал сколько заговорщиков всего бродит по замку. А то набежит рота хулиганов и гопников, и что делать? Почему хулиганы и гопники? А как мне их ещё назвать? Только такие обозначения и приходят в голову, правде уже не в мою. Или в мою? Агопеева поставил за три метра от дверей и велел встречать гвардейских офицеров. Сам встал сбоку от двери, как дверь откроют она меня спрячет от глаз заговорщиков.

Первыми вошли Уваров и Казаринов, за ними Волконский и ещё трое офицеров, которых моя память не опознала. Агопеев отступил ещё на два шага, выставив перед собой винтовку со штыком.

– Не пропущу! – решительно заявил рядовой Агопеев.

– Смотрите-ка деревенщина не подох. А ну брось винтовку, холоп8, – со смешком заявил Уваров и вытащил шпагу, ударив своим клинком по штыку рядового.

В этот момент все шестеро офицеров уже втиснулись в коридор перед спальней. Сейчас здесь было не так темно, у двери в спальню стоял Кириллов, держа в руках канделябр со свечами, да и на стене висел светильник.

– Точно. А гусаришка тоже живой, надо было его прирезать, – добавил Казаринов.

Тянуть не было никакого смысла. Я прыгнул к трём офицерам, имён их не знаю. Сразу нанёс режущий удар кинжалом по шее ближнего ко мне, разрезая ему ярёмную вену. Кровь хлынула фонтаном, не помогает прижатая рука к шее. У этого минуты жизни сочтены, можно не сомневаться. Дальнему нанёс укол вбок груди, даже почувствовал, как клинок шпаги скользнул по рёбрам и провалился, глубже разрезая сердце и лёгкое. Смерть мгновенная. Провернул шпагу и выдернул, одновременно нанося режущий удар кинжалом третьему офицеру по горлу, размашисто и горизонтально. В последние минуты он сможет только хрипеть. Начиная свою атаку, я крикнул рядовому.

– Штыком коли, прикладом бей!

Агопеев подчинился приказу моментально, солдатам такие команды вбиты на бессознательном уровне, он резко отбил шпагу Уварова и ткнул штыком в грудь офицеру. Резко выдернул и нанёс удар прикладом Казаринову, от чего последнего повело в сторону. Я же подшагнул к Волконскому и ударил его рукоятью кинжала в висок. Адъютант цесаревича рухнул на пол, как подкошенный. Агопеев не растерялся и добил Казаринова штыком.

– Свяжите князя, у остальных заберите оружие, – отдал приказ рядовому и камер-гусару, что они выполнили незамедлительно.

Сам я выглянул в щель двери, чтобы проверить обстановку. В следующей комнате, а может быть зале, никого не было. Поставив следить рядового возле дверей, Кириллову велел принести воды и вернуть в сознание Волконского. Через три минуты князь заморгал глазами и очнулся, его привалили спиной к стене. Я присел на корточки возле него.

– Как же так, Пётр Михайлович, заговор против своего государя затеяли? Цесаревич тоже с вами? Давай, князь, облегчи душу, покайся перед своим императором – завёл разговор я с Волконским, не повышая голоса.

Князь молчал, испуганно глядя на меня, он явно принимал меня за приведение. Наверное, перекрестился бы, не будь его руки связаны.

– Не молчи, князь. Я всё равно заставлю тебя говорить. Не нравился вам милосердный царь, посчитали его сумасбродным или малахольным? Теперь вы получите диктатора! Я вас, суки, научу Родину любить покрепче, чем мать родную! Отвечай, мразь! – таким образом я попытался провести полевой допрос.