Сегрегация. Книга первая. В пяти частях

– Вы!

– Это дремучий шовинизм.

– Простите, пожалуйста, – поспешил вмешаться в уходящий куда-то в сторону разговор я. – Мне бы просто узнать… Я не местный…

– Не местный он, – подтвердил мою идентификацию павиан.

– Сама вижу, что не местный. Не местный он… Это знаете ли ещё не повод на мой отвар поклёп возводить.

– Так не кто и не возводит, – успокоил её я. – Мне бы только узнать…

– Не возводит? – вслух засомневалась старуха и протянула мне стоящую у костра ржавую банку. – Тогда пей!

Весьма не эстетичный на вид сосуд, наполненный какой-то мутной жидкостью (с весьма специфичным запахом), грозился вызвать у меня приступ вполне закономерной тошноты. Но делать было нечего и я выпил.

Приступ не заставил себя долго ждать.

– Я же говорил что гадость, – сочувственно глядя на меня, подтвердил своё ранее высказанное утверждение павиан.

– Это голос твой, гадость, – зло ответила старуха. – Отвар, он… на то и отвар, чтобы реакцию подобную вызывать. Сей час, вот, у него сознание отчистится… и мудрость леса ему явится.

– Желудок у него точно очистился, – недоверчиво пробурчал обладатель скрипучего голоса, дружески похлопывая мне по плечу.

– Нет-нет, мне действительно полегчало, – во избежание не нужной конфронтации со старухой, с трудом произнёс я. – Мне бы только спросить…

– Ну вот, – торжественно возвестила мудрейшая. – Мудрость леса в нём вопиет!

– Сильно вопиет? – пристально глядя мне прямо в глаза, недоверчиво поинтересовался павиан.

– Мне бы узнать только, – глядя на хозяйку шалаша, настаивал на своём я.

– Знание, вещь полезная, – раскуривая свою затухшую трубку, задумчиво произнесла она. – Спрашивай и мудрость леса тебе отвечать станет.

Собравши все свои силы и мысли в одно целое и усевшись напротив неё, прямо на еловые ветки, я рассказал ей обо всём, что со мной приключилось в тот злополучный раз. Про демона, город, ударе по уху и про повторение этой ситуации, только уже без виновника прошлого происшествия.

– Да, и по уху я его уже бил. Не помогло, – участливо резюмировал весь вышеприведённый рассказ, мой обезьяноподобный друг.

– Граблями махать дело не хитрое, – открывши глаза, раздражительно бросила ему на это старуха. – Тут дело серьёзное. Тут здешнее мироустройство понимать надо.

– Так вы объясните, – настойчиво попросил её я. – Мне ведь очень надо.

– Так уж и очень?

– Конечно очень! Жутковато тут у вас… если честно. Мне бы домой.

– Он на Масленичной пятнадцать обитает, – интенсивно кивая своей большой головой, зачем-то добавил павиан. – Там к такому не привыкшие.

Ну, тогда слушай! – вновь закрыв свои красноватые глаза, торжественно провозгласила мудрейшая. – О начале времён сказывать тебе буду.

В те дни, когда лишь светлая точка мерцала во тьме окружающей её пустоты и разум Обращённого, ещё лишь силился понять происходящее, явилась сущность созидания и начала в нём быть.

Никто не знает дня, в который Обращённый вознамерился творить, да только был он и была в нём некая суть. Суть же дальнейшего происходящего, есть исполнение намерения и пребывание его в нём. Ибо так было положено начало ему.

И положено было ему что полагалось, и началось для него то, что окрестили впоследствии началом. Ибо в том вся суть.

Первыми, появились Древние и названы были так по древности летоисчислению их.

Вторыми, появились Случайные и тут же стали негодовать об имени вновь приобретённом, но по истечению срока короткого, смирились.

Третьими, появились Мудрые, и мудрость их была в том, что никого не дожидаясь, они сами себе имя выбрали.

Четвёртыми, были явленны Последние и сильно досадовали о том.

Последними же, явились Нежданные, отчего стали тут же прибывать в больших спорах с Последними.

Спор же великий, от них возникший, и на других явленных перекинувшись, в большую беду всю суть намерения, опрокинуть грозился. И был день, когда назначен был совет всех явленных. Совет великий, из лучших представителей наделов, выборный. И было решение большинства о том, чтобы во имя мирного сосуществования, упразднить все имена и сроки их явления. Да только сильно воспротивились тому Мудрые (уж больно имя им это нравилось). И был опять спор о том великий.

Три дня и три ночи было отведено Мудрым, дабы предоставить совету доводы и соображения свои. Но те, дождавшись ночи, лишь слова обидные, мужам зрелым неприличествующие, на стене (откуда мир явлен был) начертав, в свой надел, им по праву явления вверенный, удалились.

И была война великая, где сошлись на поле обширном все наделы явленные. И сказали явленные, что быть теперь битве страшной. Да только немного постояв там, разойтись были вынуждены, так как Мудрые, на занятность большую сославшись на войну, не явились.

И решили тогда все явленные, город большой, усилиями совместными возвести, дабы в нём в мире и радости (назло Мудрым) прибывать. И положено было граду сему стоять за стеной (откуда мир явлен был), дабы иным в него входа не было.

День и ночь шла работа эта, не лёгкая. С утра до вечера потоком неиссякаемым, стремились за стену повозки с камнем, железом и лесом рубленным, через ворота крепко поставленные. И стоял шум и грохот по случаю этому, весьма великий. Оттого слышны были дела их славные, всем паразитам презренным (то бишь Мудрым), да на зависть оным.

И вот настал день, когда в месте, где звёзды с небес падая, гаснуть не желали, град сей над стеною возвысившись, во славе своей великой расцвёл. И возрадовались все радостью, по случаю этому, великою. Имя же нарекли сему граду (недолго думая) – Метрополия. И поставлены были стражники у ворот его, дабы вход в него чужим преграждать.

День сменял ночь, неделя сменяла неделю, проходили года. Город сей великий прирастал домами новыми, да только когда упёрся приделами своими в озеро бескрайнее, с трёх сторон, да стеною заветною с четвёртою, ввысь расти начал. И случились между обитателями его, разногласия разные, аж до непримиримости доходившие. Потому как каждый возвысится над другим норовил. И решено было советом (вновь выбранным) города великого, жителей всех его, в высоте жилища их, справедливо чередовать, дабы высокомерия в сердцах их истребить.

Закон этот никто оспаривать не смел, и потому зажил город вновь делами праведными, на зависть паразитам презренным, города своего не имевшего.

Да только обиделись Мудрые, на горожан спесивых и дабы те, быта их ущербного замечать перестали, напустили на землю свою туман (дома строить, они ниже достоинства своего почитали) густо-образный. Напустили, и на том и успокоились.

И вновь прошли годы. Город рос и в стремлении своём прибывать и далее великим, продолжал развитие своё поощрять. И в том бесспорно преуспевал, да только случилось жителям его, однажды вновь в спор великий впасть, о том кто для величия города больше делает. И спорили о том долго, так как отдельные жители его, себе особого поощрения требовали, и равных прав впредь (по особым стараниям своим) признавать не хотели.

Тогда созван был вновь совет великий. И выслушаны были доводы разные. И постановил совет великий, что претензии более старательных справедливы. И упразднена была суть чередования ранние принятая, и решено было впредь, возвышаться по количеству дел праведных, для града великого совершённых. А дабы к старому не возвращаться (так как многие тем не довольными оставались), упразднены были дни, времена и сроки. И впредь, ночь не сменяла дня более.

С тех пор никому не ведомо сколько, но прошло времени много. Город по-прежнему рос и в величии своём много укреплялся. Да только, вновь подняли свои голоса недовольные, и о том не довольствовать стали, что и среди самых достойных недостойные завелись. Что нету критериев в благости стараний, точно очерченных и иные тем сильно пользуются. И постановил тогда совет великий, книгу точных критериев создать, дабы каждый дела свои (благие и не благие) сверять по ней мог и всеобщему собранию жителей города, на рассмотрение предоставлять. А собирать собрание, было решено по требованию не менее десяти жителей, объединённых желанием общим, статус свой пересмотреть.

И была тогда книга создана, и имя ей нарекли «Кодекс Благости». И были в ней записаны правила вечные. Правила вечные неизменные. Решено было также город великий сей, перестроить, дабы правила новые выполнялись в точности. Изменение эти в том заключались, что отныне град великий на уровни поделён был.

Первому уровню: первые этажи полагались, и селится нечестивым (по делам их) там было велено. Селится и всю грязную работу по городу выполнять, аж доколе к благости и усердию по критериям книги, вновь не обратятся.

Второму уровню: со второго по третий этаж полагался, и селится там, на путь старания вставшим, но в делах великих незамеченных, дозволялось.

Третьему уровню: с четвертого по шестой этаж, для жителей его, по критериям благости уровня их, в книге великой, точно очерченных.

Четвертому: с седьмого по десятый, по критериям благости уровня их.