Сезон

От радостных мыслей отвлек скрип сверху. Из-под гнилого свода на голову посыпалась земля, а бревна издали легкий треск, проседая вниз и раскачивая свисающие между ними тонкие корни. Видимо расширяя себе место в блиндаже, я перестарался, лишив трухлявый накат земляной опоры. Теперь он мог рухнуть в любой момент, погребая меня заживо под собственной тяжестью. На секунду к горлу подступила волна ужаса, от которого бросило в холодный пот.

Я резко вскочил и, высунувшись в щель между бревен, схватился за край гнилого наката. Сзади раздался треск. Бешено работая руками, я подпрыгнул и выкатился из блиндажа наружу. В ту же секунду перекрытие, устало вздохнув, с гулким хрустом просело вниз.

Сердце трепыхалось где-то между ребер. Сидя на земле, я тяжело дышал, сжимая в одной руке штык-нож, а в другой саперную лопатку. Фонарик, слетевший с головы, валялся рядом, беспомощно мигая бледным светом.

Поднявшись на дрожащих ногах, я подошел к блиндажу и увидел довольно глубокий провал, из которого торчали в разные стороны, обломки трухлявых бревен. Теперь, чтобы пробраться внутрь, придется выкорчевывать их из ямы. Одному это было точно не под силу. Я решил больше не испытывать судьбу, и спустившись с холма, двинулся среди больших деревьев, которые постепенно сменились редколесьем, выходящим на заброшенную вырубку.

Иногда то, что видишь своими глазами на местах боев, разительно отличается от всей мемуарной беллетристики, независимо от национальности автора. Например, написано в мемуарах «Полк вел ожесточенный бой с наступавшим численно превосходящим противником на заранее подготовленных позициях, после чего отошел». На деле выясняется, что позиции действительно присутствуют, траншеи в полный рост. Только ни одной стреляной гильзы в них нет. Значит, из этих траншей не стреляли, а сразу драпанули. Или наоборот, место изрыто траншеями, перепахано снарядами, а в мемуарах и донесениях об этом ни строчки.

Видимо на такое место я наткнулся на старой вырубке. Под ногами путались обрывки колючей проволоки. Прибор звенел, не переставая, подавал сигналы на железо и на цветной металл, но копать здесь было невозможно. Невозможно было даже продраться через эти заросли без риска поломать ноги среди замшелых поваленных сосен, пней и стоящего стеной ивняка.

Поерзав некоторое время в безнадежных попытках я, чертыхаясь, буквально вывалился на ровное место в духоту леса. Солнце стояло в зените, тучи комаров снова висели надо мной, а одежда насквозь пропиталась потом.

Я отстегнул от пояса флягу, откинул с лица капюшон с сеткой и щедро окатил голову водой. Стало немного легче. Холодные струйки побежали за шиворот между лопатками. Хорошо, когда рядом ручей, можно не экономить воду.

Присев на поваленный сосновый ствол, и жуя бутерброд, я начал прикидывать, как подобраться к этому проклятому ивняку. Сразу стало понятно, что одному здесь не справиться. Для полноценных раскопок нужно хотя бы место расчистить, вырезать бензопилой кусты и поваленные трухлявые деревья. Но стоит ли овчинка выделки?

Захваченный этой идеей, я решил обойти заросли по краю, проверяя местность металлоискателем, где возможно. Сразу прибор выдал мощный сигнал. На дисплее глубина около метра. Нет, глубоко, сейчас его копать нет времени. Надо постараться определить по верховым предметам, что здесь происходило. То тут, то там из-под лопаты выскакивают ржавые советские винтовочные гильзы. Дата выпуска на донцах у всех до 1942 года, значит уже теплее. Рядом попадается хвост от немецкой минометной мины, затем еще один.

Неожиданно мощный и четкий сигнал в небольшом углублении, заставляет вздрогнуть. Вбиваю лопату в землю вокруг центра сигнала, стараясь поддеть и вырубить корни. Лезвие чиркает по металлу и соскальзывает. Из-под сорванного дерна проступают очертания округлого купола.

Сердце разом подпрыгивает куда-то к гландам.

– Неужели халхинголка в сохране[2 - «Халхинголка» – советский шлем СШ 36. «Сохран» – хорошая сохранность.]?! – мелькает призрачная надежда найти редкую каску образца 1936 года.

Встав на колени, аккуратно обкапываю вокруг, но надежда также быстро тает, как и появилась. Обычный ржавый советский шлем СШ 40, с шестью клепками. Разочарованно поддеваю его за козырек лопатой, и…

– О, черт!!!

Из-под шлема на меня с укором глядят забитые землей, глазницы почерневшего человеческого черепа. Обрывки истлевшего брезентового ремешка с пряжкой, торчат из земли рядом с нижней челюстью.

Дрожащими руками, достаю из кармана плоскую фляжку и делаю глубокий глоток. От теплого коньяка завтрак пытается выскочить наружу, но зато возвращается способность соображать. Вот оно значит как. Первый раз мне попался боец за всю пятилетнюю копательскую деятельность.

В голове лихорадочно роятся мысли: «Придется его теперь выкапывать. Не бросать – же здесь. Кости передам знакомым «красным»[3 - «Красные» – официальные поисковые отряды.] пусть к 9 мая себе отчетность делают. Главное сейчас – не пропустить медальон, если он есть, конечно».

Осторожно начинаю срезать дерн вокруг черепа, до тех пор, пока не открываются шейные позвонки. Теперь ясно положение тела, и можно раскапывать в этом направлении.

К вечеру скелет аккуратно обкопан со всех сторон. Сгнившие остатки шинельного сукна, ремня и валенок свалены на краю неглубокого шурфа и перетряхнуты самым тщательным образом. Несколько обойм с винтовочными патронами, латунные пуговицы и котелок сложены в каску. Медальона нет. Ну что – же, значит, одним безымянным бойцом стало больше.

Я устало разогнулся, оглядев результаты своей работы.

– Завтра докопаю, – послышался чей-то хриплый голос. Матерь божья! Это я собственный голос не узнал! За два дня в лесу от своего голоса успел отвыкнуть.

В лагере меня ждали свежие следы кабана вокруг палатки. Хрюша изрыл землю перед входом, однако внутрь не полез.

– Наверное, запаха свиного сала испугался, – тихо гоготнул я про себя, но «Сайгу» с предохранителя снял и решил, что завтра рюкзак с едой подвешу на дерево.

Наскоро умывшись из ручья, я принялся наращивать живую изгородь вокруг своего пристанища. Еще не хватало, чтобы ночью ко мне всякая живность ломилась. Накидав, сухих ветвей валежника друг на друга, я натянул между деревьями рыболовную леску и подвесил на нее несколько консервных банок, найденных тут – же в старом кострище. Внутрь банок положил мелкие камешки, чтобы от ветра они не звенели. Примитивная сигнализация только другой все равно нет.

После ужина и стакана водки, более тщательно осмотрел найденные с бойцом предметы. Пули из патронов я выломал, а комочки пороха раскидал по живой изгороди, чтобы запах пороха отпугнул кабана.

Внутри закрытого котелка, что – то бултыхнулось и воображение сразу нарисовало картину. Ордена, медали и черная, граненая капсула медальона – «смертника».[4 - «Смертник» – до 1942 года записка с данными бойца.] Ничего этого там естественно не было. Алюминиевая ложка и синяя пластмассовая мыльница со штампованной на крышке звездочкой. Вот и все, что нашлось.

Но ложке я обрадовался. Не потому конечно, что у меня своей нет. Просто на ней оказались выцарапаны инициалы бойца. А это уже шанс установить личность солдата. Маленький, но шанс. В таком приподнятом настроении я завалился спать.

Пробуждение было ранним и недобрым. В привычные звуки леса, вкрался какой – то непонятный приближающийся звук. Он был почти неразличим среди шума ветра и качающихся деревьев. Он, то затихал, то появлялся, но настойчиво доносился с севера. Еще минута и в этом звуке явственно расслышалось тарахтенье двигателя. Я резко сел, рывком расстегнул спальный мешок и, схватив навигатор, стал вертеть его, стараясь определить, откуда сюда может приехать транспорт.

Так и есть! Старая заболоченная дорога в полукилометре к северу от меня. Ее и дорогой – то назвать нельзя. Местами она переходит в топь, а местами заросла кустарником. По такой дороге даже на тракторе не проедешь. Только на квадроцикле, да и то если очень хорошо знаешь местность. А местность здесь хорошо знают, либо местные охотники – браконьеры, либо егерь. Браконьерам шум ни к чему. Значит только егерь.

Звук тем временем стих. Я выкатился из палатки с биноклем наизготовку, присел за своей живой изгородью, стараясь расслышать или разглядеть движение среди деревьев. Вот заколыхались кусты на дальнем конце вырубки, а между ними замелькала человеческая фигура. Она, то пропадала, то появлялась и наконец, в окулярах крупно выплыло потное одутловатое мужское лицо лет пятидесяти в выцветшей, камуфляжной кепке, на которой виднелась, криво посаженная кокарда егеря – лосиная башка над перекрещенными ружьями. Лицо мелькнуло на минуту и пропало.

Я покрутил окуляр бинокля и опять увидел его. Среднего роста коренастый в затертом армейском камуфляже и резиновых сапогах. За спиной одностволка. Он остановился возле моего вчерашнего раскопа с бойцом и с любопытством заглянул туда. Потом резко отшатнулся и, передвинув ружье на живот, пошел по моим следам прямо к лагерю.

– Этого еще черт принес! – выругался я, засовывая карабин с металлоискателем, под спальный мешок и прикрывая все курткой.

Леску с консервными банками я отвязал и, раздвинув ветви живой изгороди, уселся на поролоновый коврик перед палаткой с фотоаппаратом на коленях.

В таком виде меня застал егерь. Он увидел палатку издалека, попытавшись зайти с тыла, чтобы заглянуть туда, но ветви живой изгороди пресекли этот маневр, и ему пришлось швартоваться с парадного причала.

– Здравствуйте! – чинно окинул я его блаженным взглядом профессора Паганеля.

– Здравствуйте! – несколько засмущался он. Видимо не привык общаться на «вы».

– Вы не могли – бы немного отойти в сторону, – вскинул я фотоаппарат, – сейчас должно показаться чудное семейство ласок из своей норки! Осторожно! Не раздавите их!

Егерь начал пятиться, поднимая по очереди то один сапог, то другой и оглядывать их как будто вляпался в дерьмо. Но тут его взгляд упал на мою лопату у дерева и он все понял.

– Ну, ты! Хватит дурачком прикидываться! По войне копаешь?! Черный копатель значит?!

Он попытался отодвинуть меня и заглянуть в палатку.

– А ну показывай что в рюкзаке. Сейчас изымать будем!

Запах его перегара ударил в лицо.

По всему было видно, что с копателями он общался часто, но должного отпора еще не получал.

– Послушайте уважаемый! – лениво поднялся я с коврика, – вы вообще кто такой? Где ваши документы?!

Я демонстративно перекинул лопату с руки на руку и закрыл собой вход в палатку. Острое лезвие «фискаря»[5 - «Фискарь» – сокращение от названия производителя лопат фирмы «Фискарс».] блеснуло на солнце.

Мы оба прекрасно знали, что никаких прав досматривать меня егерь не имеет. Но он еще пытался играть в эту игру, надеясь хоть что-то урвать.

– Почему костры в лесу разводите? Сейчас запрещено! – хрипло выдохнул он.

Его мутные похмельные глаза силились отыскать на моем лице признаки страха. Мне стало откровенно скучно. Пора было с этим заканчивать.

Я с хрустом вонзил лопату в землю у его ног и зевнул.